Если внимательнее вникнуть, то в этих рассказах нет ничего удивительного, сверхъестественного. Скорее всего, в них описываются чрезвычайные гипнотические свойства некоторых казаков. Ведь современной наукой доказано, что в соответственно натренированный человек способен одним взглядом вводить других людей в гипнотический транс, особенно в экстремальных условиях. Такое явление очень часто наблюдается в живой природе. Мышь «каменеет» с широко открытыми глазами перед головой змеи, птица в лапах кошки, которая ее поймала; «каменеют» при опасности и некоторые виды насекомых. Эти явления называются акинезией (обездвиживанием), танатозисосом (подобием смерти) или каталепсией (восковой гибкостью). Поэтому те казаки, которые имели соответствующие знания по гипнозу, создавали демонстрацией таких вещей огромное впечатление на сознание современников и очевидцев.

Полковник Иван Богун.

Казацкий кинжал.

Казак. Рисунок XVIII в.

Особое внимание казаки уделяли умению управлять в бою своими эмоциями. Ведь известно, что отрицательные эмоции способны чрезвычайно снижать психофизические свойства воина. В боевых условиях худшим для казака было потерять способность управлять своими эмоциями: для этого у казаков существовал даже специальный термин «потерять сердце» (кстати, этот термин даже в XX веке использовался в армии УНР, где он означал — «потерять управление войсками во время боя»). «Не тот силен, кто камень бросает, а то, кто сердце свое сдерживает», — учит старое казацкое пословица. Поэтому именно владение собой было залогом успеха в бою. Правилом казаков было относиться с юмором к любой, даже самой опасной ситуации (это помогало бороться негативные эмоции). Только с помощью юмора можно быстро и эффективно побороть страх, панику, овладеть гневом, поднять настроение себе и другим. Недаром в современных западных методиках воспитания лидеров считается очень важным умение проявить чувством юмора в критических ситуациях, подбодрив себя и своих людей. Поэтому казаков с детства учили к любой ситуации относиться с юмором. Ведь, если посмеяться над своим страхом или гневом, они моментально исчезают. Когда посмеяться над врагом, он с грозного сразу становится смешным. В бою кто-то кого-то должен бояться, когда враг чувствует, что вы его не боитесь, он начинает бояться вас. Это универсальный закон. И именно осознание этого закона позволяло казакам буквально нагонять ужас на своих врагов.

В качестве примера такого юмористического мышления, которое спасало казака в бою, можно привести рассказ о разведывательном рейд во вражеский тыл Черноморского пластуна Строкача: «Забрался я, — рассказывал Строкач, — в черкесские плавные и вижу, что не туда попал, куда хотелось; ну, думаю, делать нечего, останусь. Только что хотел свернуть с большой дороги в камыши, смотрю: черкес бежит. Отскочил я шагов на пять и скрылся в густом камыше. Сижу и думаю: что бы, например, сделал черкес, если бы на моем месте был? Пропустил бы он меня или убил? — Убил бы, думаю, и черкеску мою забрал бы, и над телом моим надругался… Так меня эта мысль, знаете, разозлила, что взвел курок и выстрелил. Напугать только хотел, а он действительно с коня шлепнулся; конь побежал назад. Хотел перехватить его — нет: шустрый такой, убежал. Он мне и навредил! Жаль, думаю, лошади, а еще более жаль черкеса: на чем он теперь поедет? Подбегаю к нему, хочу руку подать, а он не встает; зачерпнул воды — не хочет. Беда, думаю: что тут делать? Распоясал я его, — знаете, как они перетягиваются? — снял шашку, на себя повесил — не бросать же ее? Нет, не дышит, хоть ты что хочешь! Давай быстрее снимать винтовку, пороховницу, кинжал; снял бурку, черкеску. Совсем, кажется, легко ему стало, а он не шевелится! Затянул я его в терновый куст, пошел сам далее, и так мне его жалко. Надо, думаю, ему пару найти: что ему одному лежать? Он, видимо, привык семейно жить. Прошел так четверть версты, вижу, едут за мной человек 10 черкесов. Э, думаю, смерть моя пришла! Как припустился я, как припустился, так, я вам скажу, и лисица бы меня не догнала. А черкесы также, как припустят, как припустят, так в глазах и потемнело, душа замерла — не от страха, нет, ей Богу от сожаления, что один, грустно… Островок там есть такой славный: вокруг трясина и болото такое, что ни зимой, ни летом не проедешь. Поднялся я в эту трясину, само по пояс, дальше увяз по шею; царапаюсь вовсю, и выбрался на островок. Ну, думаю, слава тебе Господи! Теперь еще потягаюся! Только успел спрятаться за кустом, и черкесы заскочили в плавня. Я схватил черкеску, что с убитого у меня случайно осталась, раскинул ее сверху, а сам перескочил за другой куст, потом дальше… Один глупый и выстрелил в черкеску. Все туда бросились, думали, угорелые, что я убит. Накинул я тогда на куст бурку, прикрыл ее папахой, и вместо того, чтобы бежать дальше, разобрала меня охота побаловать себя: как бабахнул в самую кучу, перья полетели. Рассердились они сильно бросились к моему куста: да не тут-то было — я уже сидел за дальним. Однако по всем приметам, мне бы пропасть здесь надо было; всего оставалось по камышу шагов 200, дальше — чистая поляна, негде зацепиться. Думал я, что они задержатся около бурки: пока расчухаются, я успею перебежать голое место, а получилось совсем иначе. Несколько черкесов бросилось к кусту, а один прямо на меня с винтовкой в руках так и лезет, бестия, в самую гущу, без всякого страха. Э-э… думаю, убить тебя не убью, а проучу на всю жизнь, будешь помнить: „А тю, глупый!“ — крикнул ему над ухом, сколько было силы. Как прыгнет от меня черкес, как побежит: и винтовку свою выпустил… Я ее сразу ее прибрал, теперь у меня два заряда; черкесов же осталось только четверо: потому что ранил одного и перепугал до смерти другого.

Начали черкесы смеяться над своим товарищем, что он с испуга и винтовку бросил. Смеются, у меня даже весело стало. — „Эй, Иван, шалтан-болдай-гайда сарай!“ — кричат мне из-за кустов. — „Черта с два, сказал я по ихнему: еще кого-нибудь убью, а меня не подстрелите, чертовы дети!..“. Им хотелось взять меня живьем, потому что чести больше; свои же могут засмеять, когда узнают, что насели на одного… Рассудив я это, что им стрелять не придется, и как рванул — одним духом перемахнул поляну, даже сам себе удивился. Черкесы стреляли, но ничего: руки же дрожат при движении; бросились догонять — не те ноги, чтобы догнать пластуна. Вскочил я в камыши, принял вправо, влево и залег между кочек. А камыш там, знаете какой? — как лес стоит, казак с пикой спрячется! Послушаю — шелестят неверные: я снова прилягу, выжду; а как пройдут и я полезу вслед за ними так, чтобы не отличаться от их шагов, и все в сторону да в сторону — то в одну, то в другую: двое суток вылезал, а не поймали! Только очень проголодался. Спасибо, на границе поел борща, то стало легче…» (4, 252–253).

Запорожец в бою. Картина Е. Кубрика.

Интересно, что запорожский юмор для поднятия духа воинов использовали и в Европе. В частности, при осаде турками Вены в 1683 году в австрийско-немецкой армии для прекращения страшной паники, связанной с наступлением почти трехсоттысячной турецко-татарской армады, был распространено в переводе на немецкий язык знаменитое «Письмо запорожцев турецкому султану». В результате паника была преодолена, а турки разбиты. Отсюда у казаков такое большое количество шуточных пословиц, поговорок, песен и рассказов, отсюда и запорожский обычай: при посвящении в казаки давать смешные прозвища своим собратьям. Запорожцы всегда пытались найти что-то веселое, смешное или у себя, или у своих друзей, или врагов. Вот как описывал запорожцев современник: «На войну идет с радостью, даже смеется; бравый народ был и веселый» (219, 507). «Дерутся стрельцы, не сдаются, идут в бой еще и смеются!» — поется в маршевой песне Сечевых стрельцов. «Эта юмористичность характера удивительно сочеталась в них с необычайной набожностью и строгостью. Именно такое сочетание позволяло казакам проявлять фантастическую устойчивость в бою перед лицом смерти, которой удивлялись и восхищались даже враги. Современники описали множество фактов, когда пленные казаки смеялись и издевались над своими палачами, когда те сдирали с них кожу, вешали за крюки, жгли огнем, садили на кол: „Поговаривали, что якобы оно больно, как кожу с живого сдирают, а оно, вроде как букашки кусают“» (222, І, 177). Байда Вишневецкий, Иван Подкова, Северин Наливайко, Матвей Шаула, Иван Сулима, Павел Павлюк, Иван Гонта и много других известных и неизвестных, они даже своей смертью наводили ужас на врагов.