Степан Пантелеевич появился, когда приближались сумерки и когда я о нем уже совершенно забыла. К этому моменту застолье утратило упорядоченный характер. Борька врубил свою знаменитую стереосистему, что вдохновило Светку и Галку на ритмичные телодвижения. Как ни странно, к ним присоединился Серый, а позже и Белка. Колька с Борисом и Вовкой сидели за столом, что-то горячо доказывали друг другу и бутылке виски и лениво отмахивались от девушек, то и дело приглашавших их танцевать. Я присоединилась к Ване и Антону, которые устроились на перилах беседки, травили анекдоты и курили неизвестно откуда взявшиеся сигары.

— Я и не знала, что ты куришь, — сказала я Ване, вдоволь налюбовавшись тем, как он выпускает белые кольца дыма.

— А я и не курю, — ответил он, затягиваясь.

— Понятно.

— А ты что, против? — спросил Ваня.

— С чего бы это? Кури, сколько влезет. Кстати, эти штуки совсем не так воняют, как обычные сигареты.

— Женщина, — веско произнес Антон, — эти штуки никак не могут вонять. Это лучшие гавайские сигары, какие только можно найти.

— Я впечатлена. Слушай, Антон, давно хотела тебя спросить… — начала я задавать давно мучивший меня вопрос.

— Не надо сдерживать свои желания, — назидательно произнес он и подмигнул мне.

— Хорошо, не буду. Так вот. Что ты делал на моем огороде?

— Когда?

— Ну… недели две назад. Приблизительно. А потом еще раз, дня три назад.

— А кто говорит, что я там что-то делал?

— Люди говорят. Это же деревня.

— А, тогда… — Антон почесал затылок. — Я там ботаникой занимался.

— Ничего себе, — сказала я. — Сорняки изучал? Там больше ничего не растет, насколько я знаю.

— Плохо ты знаешь свой огород, подруга. Лично я видел там коноплю.

— Коноплю? — удивилась я. — Ты хочешь сказать, что ты ее…

— Я на нее просто смотрел, — с грустью в голосе произнес Антон. — Не тот вид.

— Чего только не бывает… А ты только со второго раза понял, что не тот? — хотела я расставить все точки над «и».

— С первого. Слушай, тебе жалко, что ли, что я на нее смотрю? — возмутился Антон. — Я там ничего не трогал. Да и нечего там трогать…

— Да нет, смотри, пожалуйста, сколько влезет. Можешь даже палатку там поставить, чтобы не отрываться от этого приятного занятия.

— Спасибо, только я уже насмотрелся.

— Пойду, пожалуй, уберу со стола лишнее, — сказала я, почему-то почувствовав себя веселее. — А то вид у него какой-то неаккуратный.

Ваня вызвался мне помочь, и мы быстренько навели порядок. Вот тогда и появился Орлиный Глаз. Из окна кухни я увидела, что его джип остановился у калитки. Я поспешила ему навстречу, искусно разыграв для тех, кто был не в курсе, радость от неожиданной встречи.

— Это Степан Пантелеевич, — представила я его, — друг моей бабушки.

Я повела его за опустевший стол и предложила чего-нибудь выпить.

— Я бы, пожалуй, выпил чаю, — сказал Глаз.

— Хорошо, — сказала я и услала Бориса ставить чайник. — Чай у меня, правда, самый обыкновенный, а не такой вкусный, как у вас. Зато есть торт. Шоколадный с орехами.

— С орехами — это замечательно, — сказал Степан Пантелеевич, усаживаясь так, чтобы ему были видны все присутствующие.

Я ушла за тортом, а к Степану Пантелеевичу подсела Галка, с которой они стали обсуждать здоровье ее мамы и еще каких-то тетенек и дяденек. А я и не знала, что Галка знакома со Степаном Пантелеевичем. И Колька с Серым, кажется, тоже с ним знакомы. Впрочем, в этом нет ничего удивительного. Глаз уже много лет живет на хуторе и иногда наведывается в Васильки. Так что и Вовка тоже наверняка его знает. А я-то думала, что Глазу предстоит иметь дело с незнакомыми людьми…

Галка, увидев торт, обрадовалась и немедленно слопала два куска.

— За меня и за Вовку, — сказала она, — он все равно сладкое не любит.

— Если еще и за Вовку, то надо три, — я подмигнула Галке.

— Нет, хватит. Я же не собираюсь раздуваться до ста килограмм. Максимум — до девяноста.

И она пошла к Вовке. А я увидела, что к нам направляются Колька со Светкой.

— Ну, мы пойдем, — сказал Колька. — А то Света волнуется, что пацаны там бабу Веру связали, заперли в шкафу, включили все краны на кухне и подожгли дом.

— Ого, — удивилась я. — А с виду такие воспитанные мальчики.

— Гены, — сказала Света, — такие сильные, что никаким моим воспитанием их не перешибешь.

— Гены — это да, — сказала я, — а как же торт? Говорят, очень вкусный.

— Хватит, — твердо произнесла Светка. — Надо сокращать количество поглощаемых калорий.

— Да, — кивнул Колька, косясь на кусок торта Степана Пантелеевича.

Тут вернулась Галка, уже под руку с Вовкой, так что ничего более определенного я сказать не успела.

— Нам тоже пора, — сказал Вовка, обнимая Галку одной рукой за плечи. — Режим, — добавил он, глядя на меня с видом заговорщика.

Я посмотрела на Степана Пантелеевича. Его лицо было абсолютно безмятежным. Он за руку попрощался с Вовкой и с Колей, раскланялся с дамами и снова сел на свое место.

Итак, нас осталось семеро. Белка, Серый, Антон, Ваня, я, Борис и Степан Пантелеевич. Постепенно все вернулись за стол. Я разлила чай, Борька разложил по тарелкам торт. Белка сидела между Серым и Ваней. Я заметила, что она время от времени бросает на Степана Пантелеевича незаметные заинтересованные взгляды. И еще я заметила, что она старательно избегает Бориса. И меня, кажется, тоже. Ваня о чем-то тихо переговаривался с Антоном, Серый сосредоточенно уничтожал торт. Борис поднял на меня глаза, как будто хотел что-то сказать, но промолчал. Степан Пантелеевич сидел, погрузившись в глубокую задумчивость и, кажется, не обращал ни малейшего внимания на нашу поскучневшую компанию. Я попыталась поговорить с Серым о рыбалке на озере, но он явно не был настроен делиться своими рыбацкими секретами или рассказывать рыбацкие байки.

— Я пошел, — сказал Серый после того, как уничтожил второй кусок торта.

— Не торопитесь, — неожиданно произнес Степан Пантелеевич. — Вечер ведь еще не закончен. Я уверен, что впереди нас ждет много интересного.

Серый, который уже поднялся со стула, снова сел. Антон бросил удивленный взгляд на Степана Пантелеевича. Я бы на его месте тоже удивилась. Какой-то старичок притарахател на чисто молодежный тусняк, сидит, пьет чай, да еще и командует… Уверена, что он думал приблизительно так и даже, кажется, собирался что-то сказать, но Ваня шепнул ему на ухо, несколько слов, и Антон сдержался.

Все замолчали, а я увидела, как Белка смотрит на Степана Пантелеевича, в буквальном смысле вытаращив глаза. В наступившей тишине стало слышно, как где-то вдалеке проехал шумный трактор. Или комбайн. Не знаю, по звуку трудно определить.

— Сокровище, на поиски которого приехала Катенька, как мы доподлинно выяснили, действительно существует, — спокойно произнес Орлиный Глаз.

У Антона глаза стали откровенно квадратными, а у Белки вылезли из орбит, так как до этого уже находились в вытаращенном состоянии. Серый уронил ложку на блюдце. Все остальные даже не задержали дыхание. Еще бы, ведь это давно не новость. Мы об этом непрерывно думаем целые сутки.

— Об этом знал ювелир Павел Юрьевич, производивший оценку, Екатерина Андреевна, бабушка Кати, и еще кто-то.

Все продолжали хранить молчание. А что тут скажешь?

— Давайте перенесемся на девять, а, точнее, на девять с половиной лет назад, — сказал Орлиный Глаз. — Январь. В Васильки приезжает ювелир Павел Юрьевич. Это событие не вызывает большого общественного резонанса, поскольку Павел Юрьевич не афиширует свою профессию и цель своего визита. Но внимание некоторых жителей деревни, а именно — молодого человека двенадцати лет, одетого в шапку-ушанку, привлекает автомобиль Павла Юрьевича. Вполне нормальный интерес для его возраста и пола. Во время осмотра машины, нечто, происходящее в доме, привлекает внимание молодого человека. Возможно, он что-то видит через незадернутые шторы гостиной, а, возможно, ему по какой-то причине, приходит в голову мысль подобраться к окну кухни и посмотреть, что там творится. И он видит, как Екатерина Андреевна показывает гостю красивую вещицу. Наверное, она подносит ее к свету, потому что нашему молодому человеку удается очень хорошо ее разглядеть. В то время он не придает этому эпизоду большого значения, но вещицу запоминает хорошо. Именно этот январский вечер и можно считать началом нашей истории, если не вдаваться в ее корни, которые уходят слишком далеко в глубь веков и не имеют для нашего случая большого значения.