— Вообще-то! — задумчиво бросила Катька. — И «ля мажор» ничего. Ля мажор, ля минор. Разницы-то! Полтона! Но какая пропасть?

— Ты о чем? — лениво спросил Митяй.

— Ну как о чем? В Европе ни одной песни в «ля миноре» не найдешь, оттого у них тут и жизнь — зашибись. И рожи у всех счастливые, ну… жизнерадостные хотя бы. А разница всего-то полтона!

— Стрельцова! Гочподи! — Репеич поморщился. — Нашла, гочподи, время философии разводить! И вообще! Ты не очень много думаешь для бэк-вокалистки?

— А что такого я сказала?

Тут открылась дверь, и явился взмыленный Бамбук Помимо своей обычной сумки он волок еще красивый полиэтиленовый пакет. Бросив пакет на столик, солист торопливо переоделся и кинулся в кресло к Митяю.

Оборотень медленно поднялся и, взвалив гитару на плечо, поплелся к выходу. По пути он шлепнул по плечу Плесеня.

— Пошли!

И Плесень чуть не свалился. Чуть не сел задом на сверток Бамбука. Пакет упал вверх ногами, из него высыпался плоский прямоугольный сверток упаковочной бумаги с розочками. Внутри было чтото еще более плоское и жесткое (возможно картонка или пластик), во всяком случае, уголок упаковки порвался.

Бамбук встрепенулся и хотел вскочить, но Плесень, отогнув уголок свертка и заглянув туда, уже успокаивал красавчика:

— Да ладно ты! Ни хья не случилось с твоими открытками! Вот все! Кладу обратно!

— Отвалил бы ты от этого пакета! — выругался солист.

— Да все уже! Отвалил!

Катька про себя ухмыльнулась — и у этого картинки. Только покрупнее. Далось им всем это художество! Одни жрут, другой в конверте посылает, третий где-то в галерее прикупил. Она взглянула на Эда, но тот и ухом не повел. Хотя ему-то было, конечно, интереснее всех.

Лабухи с грохотом вывалились. Гочподи же, не рискнув прикоснуться к пакету, спросил:

— А что у тебя там?

— Я купил несколько гравюр для мамы. Она обожает французскую живопись, — жеманно пояснил Бамбук и вскрикнул. — Осторожнее! Митяй!

— Извини! — Митька пожал плечами и свернул производство.

Катька отправилась на выход вслед за лабухами. Выйдя в коридор она услышала, как Плесень, сплевывая прямо на пол, договаривает фразу: — … «глазки». Может он того, попилит их и тоже на Сакрэ продавать будет? Может, отгваздим его как следует, и он нам листочек подкинет?

— Мудак ты, Плесень! — сплюнул в ответ Оборотень. — На х ему их тут продавать? Тут без него продавцов до хья! Это он купил, гля, чтобы в Москве баблов поднять! А может, друганы ему так дали, чтобы пропиарить, гля! Тупой ты, Плесень, как все стукачи. У тебя вместо мозга один мозжечок! Как у всех барабанщиков.

Увидев Катьку Оборотень заткнулся.

— Найди еще себе такого! Урод! — пнул его копытом Плесень и поковылял, бросив бычлок на пол, к телепортахе на сцену.

Оборотень заплевал свой бык обильными слюнями и спустил в пепельницу.

— Яйца у тебя круче стали от того, что ты в пепельницу попасть не можешь, что ли? — спросил гитарист вслед стукачу.

— Иди ты!

Из аппаратной вывалился техник и отругал лабухов за непотушенный бычок. Буквально он сказал следующее:

— Excusez-moi, voulez-vouz prendre votre cigarettes que vous avez fumez? Ce n'est pas bien de jetter des cigaretes enflammee sur la plancher!

— Чо? — выпялился Плесень.

— Он просит вас не бросать окурки на пол, — равнодушно перевел Эд, выходя из гримерки и добавил. — Вернись, Плесень, подними!

— Да пошли вы! — заорал стукач. — Обор! А ты что уставился? — оглянулся Плесень на гитариста. — Наших бьют!

— Иди подними! — повторил Эд.

— Подними, гочподи, подними! А то я тебе ни цента не дам сегодня! — прогнусил вышедший вслед за Эдом Репеич.

— Ой, мама! — заорал озверевший Плесень и кинулся с кулаками на Эда. — Замочу жополицего!

Но Эдик сделал что-то невидимое, и Плесень упал на пол больно ударившись.

— Давай потом! — предложил Эдик спокойно. — Отработаем и разберемся. — О'кей?

— Ладно! Гля! — Плесень медленно поднялся и побрел поднимать бычок, потирая ушибленный зад.

— Совсем крыша поехала, — оценил обстановку Бамбук.

Он стремительно ринулся к телепортахе и затолкнул туда Митяя, подождал когда на площадку встанет Оборотень, танцоры, Катька и махнул технику:

— Отправляй!

Камера засветилась, повернулась и повезла «Роботов» вниз.

Сама невридимая и до потери сознания везучая, Марго волокла за собой шлейф катастроф. Пока они ехали, по пятам за БМВ валились деревья, рушились киоски, разбивались витрины и сыпалась черепица.

— Черт! Может и правильно вас мочат! — усмехнулся Андрэ созерцая все это представление. — Надеюсь, когда мы выйдем из машины, ее не придавит?

— Не знаю, я попрошу, — вздохнула Марго. — А ты еще пилюль закинь.

— Не могу. — признался Бретон. — Тошнит уже.

БМВ остановился. Андрэ осторожно вышел и дождался, когда Марго выкарабкается со своего сидения.

В «Эдеме» было все по-старому. Так же стробил и рисовал красоты лазер. Так же роботы отлясывали и дринчали флюорисцирующие напитки. Но Марго все было параллельно. Люсьен опять вспомнил про нее и призрак волокся буквально следом.

— Ну где этот урод? — спросила Марго.

— Сейчас, позвоню, — Андрэ вытащил мобилу и стал набирать номер. — Да ты выпей чего-нибудь, — посоветовал он Марго.

— Не хочу.

Мобила замигала, и репортер приложил ее к уху.

— Что? — орал он. — Что? Подожди! Ничего не слышу! Подожди! Сейчас!

— Что? — повернулась в Андрэ Марго. Она опять начала терять сознание. Может и правда, чего-нибудь выпить?

Андрэ ей что-то сказал, но она не слышала. Только видела, как шевелятся губы, а один раз ей показалось, что Андрэ превратился в Люсьена, она тряхнула головой и зажмурилась. Когда открыла глаза, Андрэ уже не было.

— Черт! — выругалась Марго и стала лихорадочно оглядываться.

Бретона нигда не было. Зато в зале случилась некоторая перемена сцен. На сцены начали выбегать роботы. Артисты. На барабане было написано «Robots», из чего и следовало, что…

Марго забралась на метеллисеский обруч барного стульчика и привстала. Ага! Она не была уверенна, но показалось, что силуэт Бретона мелькнул у входа в сортир. Марго поправила в кармане короткомордый «бульдог» и ломанулась за репортером. Вбежав в предбанник, она остановилась и прислушалась. Направо — мужской, налево — женский.

Вряд ли Андрэ пошел в женский, во всяком случае, надо сначала узнать насчет мужского. Марго, стараясь на шуметь по стеночке, держа взведенный ствол в кармане куртки, поползла вперед. Точно. Бретон с белым лицом стоял у писуара и отливал, разглядывая себя в зеркало.

Он улыбнулся Марго:

— Заходи…

Удар по голове свалил Марго с ног и, падая, она увидела Охотника. Тот навалился на нее сверху с поганым шприцом, и Марго выстрелила. Потом еще и еще. Прямо в тяжелое навалившееся тело.

— Черт! — Андрэ задернул зипер и медленно повернулся. — Ты убила его! Ты понимаешь, что ты сделала?

Он схватил тяжелое конвульсирующее тело Охотника и отвалил его от Марго.

— Идем! Идем отсюда скорее! — он потянул Марго вон из дабла. — Брось пушку!

— Нет! — сказала твердо Марго. — Я не бужду никого подставлять. Дай мне телефон. Я позвоню Аурелии. Я совсем забыла. Поль лежит дома…