Марго подняла голову и вздрогнула — прямо перед ней стояла сторожиха.

— Ты тоже любишь отдыхать возле дыхальца, — сказала она не то утверждая, не то спрашивая.

— Дыхальца?! — Марго вгляделась в лицо женщины.

Все-таки она была именно старуха. В ней чувствовалось присутствие каких-то восточных кровей. Японских или китайских. У нее было прекрасное свежее лицо, почти нетронутое морщинами, резко очерченные губы и блестящие зеленоватые глаза. Казалось, что свет фонаря отражается на дне глазных яблок и возвращается оттуда широким лучистым потоком, — но все-таки это была старуха, потому что во взгляде ее виднелась бездна прожитых лет. Марго подумала, что, пожалуй, только выражение лица может различить возраст, но никак не внешность. Внешностью старуха дала бы фору сорокалетней актрисе.

— Я часто вижу тебя здесь, — сказала женщина. — На кладбище редко бывают случайные люди. Сюда заходят попрощаться или положить цветы, и только особые люди бывают здесь просто так. Обычно они ищут дыхальце.

— Земля… дышит? — спросила Марго.

— Несомненно. — кивнула старуха. — Ты и сама чувствуешь.

Марго недоверчиво рассмеялась.

— Ты думаешь, что не веришь мне, — улыбнулась сторожиха. — Но ты не веришь себе. Ты ищешь оружие снаружи, тогда как оно внутри тебя.

— С чего вы взяли, что я ищу оружие? — опять хихикнула Марго.

— Ты не можешь не искать его, — усмехнулась старуха. — Ибо его нет у тебя в руках, а ты на войне! Но твое оружие внутри тебя! Ты думаешь, что потеряла флейту, но она внутри тебя. Возьми и вытащи ее! Вытащи флейту и одень золотой шлем! Зажги в себе огонь! Смотри на Белый огонь!

Марго покрылась мурашками. Откуда старуха знает про войну? И про флейту? Откуда?

— Откуда вы знаете, что я потеряла флейту?! И вообще…

Марго не успела договорить, потому что налетел сильный порыв ветра и заставил спрятать лицо в ладонях от острых маленьких камешков. Когда она убрала руки, старухи уже не было.

«Может быть, она привиделась мне?» — подумала Марго и поднялась.

Под ногой что-то скрипнуло. Марго наклонилась и подняла большой старинный ключ. Ну не очень старинный. Скорее старый. С петушком на одном конце и кольцом на другом.

«Ключ! — подумала Марго. — Это ключ от Парижа?» Она огляделась, ища старуху, но так и не увидела никаких следов. Спрятав ключ в карман, Марго направилась с кладбища прочь. Она шла по ночному Парижу и думала, что наверное старуха на самом деле не существует. Она просто дух города.

Просто дух.

Прошло несколько дней с тех пор как Марго впервые объявила войну роботам и с тех пор, как разразилась кошмарная ночь со скандалом и смертью мадам Гасьон. Мадам Гасьон похоронили. Причем единственными жильцами, кто проводил ее на кладбище (куда-то далеко за город), было семейство Пулетт. Остальные жители — парикмахер с верхнего этажа и балерина с третьего — не приняли в этом никакого участия. Так же, как не принимали участия и в жизни арфистки. Символично было то, что гроб с телом мадам Гасьон отвезли в своем фургончике те два парня, что возили при жизни на работу старушку и арфу.

Видимо эта смерть оказала шокирующее действие на всех жильцов розового дома. Все как-то притихли и старались не встречаться друг с другом. Аурелия очень рано уходила и очень поздно возвращалась, так что Марго была избавлена от подозрений и ненужных разговоров.

Лео, смурной и постоянно под шафэ тоже не баловал квартиру своим присутствием. Он приходил около семи, выгуливал собак, выпивал, сидя на лавке фляжку и куда-то исчезал до самой полуночи.

Иногда супругов Пулетт не было всю ночь. Марго узнавала это по бою часов в гостиной.

Только собаки продолжали вести домашнюю обычную жизнь. Им было скучно без хозяев и они пытались сблизиться с квартиранткой. Но Марго не пускала их дальше порога.

Хотя, возможно (хотя и необъяснимо!), что затворничество Марго охраняла маленькая игрушечная шпажка, воткнутая сверху в дверной косяк.

Немного поразмыслив над всем происшедшим, Марго решила, что правильным будет не проявлять спешки, а непременно закончить выставку для Жака. И поэтому все эти дни работала, как одержимая.

Как не смешно, при помощи живописных средств Марго пыталась выяснить для себя кое-какие концептуальные вещи. Она пробовала осуществить на холсте ту идею, что пришла ей в голову на кладбище перед тем, как дух Города выдал ей ключ.

Если можно так сказать, то работы Марго приобрели определенную иероглифичность и вместе с тем магичность. Она сама чувствовала, что последняя работа выходит далеко за рамки холста. Далеко за рамки цветовой плоскости, являясь инициатором процесса, который должен будет произойти в воображении зрителя.

Стоило посмотреть на эту картину дольше, чем две минуты, и начинало казаться, что обнаженная девушка среди сверкающей пустыни является единственной неподвижной точкой в этом времени и пространстве. Не на холсте, а уже в уме смотрящего, ожив, ползли куда-то камни. Навстречу им перемещались деревья, улитка, облака, солнце.

Время.

Само время двигалось стремительно на этом холсте.

А девушка, сидящая среди сияющего пейзвжа была абсолютно неподвижна. Будто время ее больше не касалось. Время шло м и м о.

И глядя на этот холст, Марго понимала, что столько, сколько ты смотришь на этот холст, время будет идти мимо тебя!

Это было то, чего она хотела добиться независимо от гонорара Жака, поэтому — голодная, усунувшаяся, с сознанием собранным в одну сияющую точку в голове — последние три дня Коша потратила именно на эту работу.

Она и ночью не переставала писать этот холст, находясь в полусне, полутрансе, будто в небытии.

Каждую ночь Марго, ложась спать, пыталась сознательно вызвать те или иные состояния — видение светящихся комнат, мысленный выход на улицу и чувствование своего второго невесомого тела или «я». Трудно выбрать, что «я», а что просто биомашина, помещающая в себя это «я», если ты можешь одновременно быть и тут и там. И пыталась притянуть к себе, вобрать в себя этот невидимый серебристый свет.

В этот день Марго тоже плотно работала с самого утра, не реагируя ни на какие внешние раздражители. Она чувствовала, что работа закончена, остались последние штришки. Последние несесомые, почти невидимые касания кисти.

Если бы Марго была уверенна в своей правоте, она утверждала бы, что этот холст несет в себе столько же энергии и жизни, сколько может нести выросшее из зерна дерево. Дерево, соединяющее в себе все токи и силы Земли и воды со всеми токами и силами неба — Солнца и ветра. Временами Марго даже казалось, что картина обладает ощутимым теплом и может воздействовать не только через глаза, но и просто присутствием.

Может быть, думала Марго, это сродни тому, что говорил ювелир об узлах событий?

Когда ты так много уделяешь внимания какому-либо предмету, он изменяется настолько, что перестает быть просто предметом, а получив часть живой силы, оживает и сам, получая таким образом внутрь себя часть мировой души? Возможно, в каждую молекулу краски, ниточки, капли лака так попадают некие корпускулы мировой силы или мировой любви и, изменив структуру обычных красок превращают холст в магический предмет.

И тогда он может быть даже просто черным квадратом — не важно!

Не потому ли так трудно уничтожить истинный шедевр?

Не потому ли «Джоконда», Рублевская «Троица», наброски Репина, картинки Брейгеля, фотографии Родченко и другие, даже безымянные вещи (их много!), переживают поколения людей, оставаясь сними в веках?

Не потому ли ценность шедевра не в том, как профессионально или технично он нарисован, а насколько движения художника изменили суть физики веществ, из которых изначально создавался этот шедевр?

Все утро время от времени надрывался телефон, но Марго упорно не брала трубку. Звонок был в другом пространстве, куда Марго еще не торопилась выйти из своего затворничества.