Стрельцова открыла глаза и увидела потолок. Потом на фоне потолка появилось лицо Эдика. Лицо улыбнулось, и губы Эдика что-то сказали… Но что? Катька не поняла. Она медленно возвращалась из несуществования.

Эдик исчез, а через некоторое время в поле зрения появился стакан с чаем, и Катька принялась его хлестать. Она выпила один стакан. Потом еще, и смогла сесть и увидеть, что находится она в комнате Эда, а совсем не в своей.

— Мы трахались? — начала Катька с главного.

Эдик заржал.

— Нет. Опять тебе не повезло, — ухмыльнулся он. — Ты не могла сказать даже «мяу». Согласись, глупо было бы иметь секск с человеком, который потом не мог бы ничего вспомнить. Согласна?

— Да, — хмуро сказала Стрельцова и поплелась в душ отмокать.

Эд не мешал ей. Он занимался чем-то своим.

Стоя под душем Стрельцова вспомнила, как вылетела из номера лабухов после безобразной друки. Плесень хотел восполдьзоваться тем, что они надрались и осуществить со Стрельцовой ритуальное совокупление, но Катька даже в пьяном до совести виде, не смогла переступить через свои убеждения.

«Прохладная водичка — то, что надо!» — подумала она приходя в себя.

Из номера лабухов она покатилась к себе, но почему-то передумала и ввалилась к сонному Эду с тем, чтобы выяснить наконец.

«Вообще-то! Да он или нет? В конце концов!» Она так и не поняла, что он ответил ей на ее конкретный вопрос, потому что следующее воспоминание было еще хуже: оно запечатлело Стрельцову в согбенном виде над унитазом. Потом были пьяные рыдания, какие-то жуткие откровения…

У-у-у! Катька залилась краской и сильно задумалась, как она теперь посмотрит Эду в глаза.

Но ей не пришлось этого решать, потому что Эд появился сам. Одетый. И, заглянув за занавеску, присел на край ванны.

— Ну что? Живая? — спросил он у мокнущей в воде Катьки.

— М-м-м… — промычала та и потупила глазки. — Чего ж я так нажралась? Фу! Как мне стыдно!

— Потому что с уродами пила. С уродами всегда так. Все, что не сделаешь, все будет по-уродски.

— Блин! — Катька встрепенулась. — А сегодня же работать! Йопэрэсэтэ! — и подняла на Эда умоляющеи глаза. — Ну сделай что-нибудь! Спаси меня как-нибудь! Ты можешь, я знаю!

— Надо бы, конечно. Наказать тебя, — сказал Эд. — Но тебе и так не здорово я думаю. Но тебе придется сделать нечто, чего ты никогда не делала. Ты готова?

— Да! Я на все готова! Что как-то по-особому секс делать?

Эд опять заржал.

— А кроме секса у тебя есть мысли? — он встал и собрался уходить. — Вылезай и приходи в комнату. Можешь не одеваться.

Через пять минут Катька лежала уже вся утыканная серебряными иголками и наблюдала странную картину: в воздухе перед ее глазами мельтешили какие-то серебристые иголочки, собирались в струи и через иголки воткнутые в ее тело Эдом, проникали под кожу мятным серебристым ветерком.

И по мере того, как воздушное серебро проникало внутрь Марго, к ней возвращалось сознание и память. И подробности! О! Она еще вчера обвиняла Эда в том, что он шпион или наркодиллер. Она припомнила ему то, что нащупала в конверте «глазки» и сказала, что ничего другого быть не может, кроме того, что Эдик или продает наркотики или копает под наркотрафик.

Но в упор она не помнила, что на это сказал Эдик.

Она опять уставилась в потолок и увидела, что он почти изчез, затянутый перламутровым серебристым маревом. С реальностью Катьку теперь соединяли только звуки, которые издавал Эд. Он шуршал одеждой, газетами. Потом с тихим приятным звяканьем помыл посуду и поставил ее на стеклянную полочку журнального столика.

И у Катьки возникло впервые в жизни неведомое ощущение, что внутри нее есть еще кто-то. Другой человек — электрический. И он мудрее, сильнее и терпеливее самой Катьки. И если его точно слушать, то все будет правильно. Может быть не хорошо, но — правильно.

— А что это за серебристые иголочки? — спросила Катьа. — Меня глючит?

— Нет. Это ци, — очень обычным голосом, без всякой мистики, пояснил Эд.

— Ци? — поморщилась Катька. — Но это же китайская какая-то религия!

— Не религия, а энергия. И как ты понимаешь, энергия, в отличие от религии не может быть китайской, русской или английской. Так же, как и свет! Так же, как и ветер! Так же, как и та сила, благодаря которой все это происходит.

— Ци? — недоверчиво спросила Катька.

— Мы соединены со всем миром при помощи ци, и можем брать оттуда энергию. Когда человек сильно нажрется или вообще живет, как скотина, долбится наркотиками, у него закрываются точки, через которые ци связывается с его внутренним каркасом. Тогда человек начинает сходить с ума, болеть, горбатится, становиться моральным и физическим, короче, уродом.

— Бред какой-то! Я думала, только ненормальные ходят во всякие секты и занимаются там черт знает чем. Дурью какой-то.

— Ты права, — кивнул Эд, вытаскивая иголки и складывая их в маленькую коробочку. — В секты ходят ненормальные. И занимаются там, бог знает чем. Другие ходят не в секты. Ходят на дискотеки, в кино. В солярий. М-м-м… Делают липокасацию. Долбятся герычем, напиваются водкой. Но они не виноваты. У них нет информации, а ощущения есть. И они ищут путь по наитию. Прости их, Катька!

И опять Катькин мир перевернулся.

— А что, почему нам в школе этого не рассказывали? — подумав, спросила она. — В школе же должны рассказывать, как жить дальше!

— Не знаю. Меня и самого это удивляет, — пожал плечами Эд.

— А знаешь, я боялась тебя спросить. Думала, ты меня дебилкой посчитаешь, — улыбнулась Катька и потянулась, треща всеми суставами. — На кладбище под каштаном, там что-то такое… Как будто… только не смейся… но… как будто золотистый ветер или столб света… Я даже ночью его видела. А ты заметил?

— Ну да. Там хорошее место. Много силы.

— Да, — кивнула Катька. — Но меня одна вещь парит. Бафомет! Когда Оборотень выбирал место для Бафомета, он нашел могилу недалеко от этого места. Это как-то связано?

— Не знаю, что вы там делали. Сила, она ведь ни хорошая и не плохая. Солнечный свет, к примеру, плохой или хороший? Или огонь? Или ветер? Или вода? Или нож? Плохие они или хорошие? — с нажимом спросил Эдик и кинул Катьке одежду. — Одевайся! Больше ничего не будет!

— Черт тебя подери! — разозлилась Катька и одела штаны. — Я уже забыла, а ты!

— Ничего страшнго! Это добрая шутка!

— А кстати! Трахаться вообще, что ли нельзя? — пришло вдруг Катьке в голову спросить.

— Почему же? — терпеливо вздохнул Эд. — Все можно! И трахаться! И вино пить! И даже травки можно покурить! Не в этом же дело!

— А в чем?

— В количестве. В чувстве меры. Нельзя же чуть что скорее бежать в постель! Вы, европейцы, чудные! Чуть вам человек понравился — сразу трахаться, чуть между ног забеспокоило — опять трахаться. Чуть заболело — антибиотиками скорей, а еще лучше — отрезать. А в то же время ничего не знаете ни о голове своей, ни о заднице. И от того у вас вся симпатия к жизни сразу в похоть превращается. Как так можно ненавидеть себя? А? Тело человеку дано, чтобы вырастить душу, а не чтобы засрать ее.

Эд вытащил из кофра бас и устроился в кресле.

— А ты что, не европеец? — подумав, спросила Катька.

— Почти. Я — гражданин Солнечной Системы.

— Чего? — усмехнулась Катька. — Издеваешься? Издеваешься, да?

— Нет, — просто ответил Эд и начал на слух настраивать бас.

Катька с удивлением проследила за этой процедурой и удивилась опять:

— Блин! Ты ж не басист! Как ты… Ты врешь да? Ты — басист?

— Нет.

— А как ты так?

— Я — самурай, — без всякой усмешки сообщил Эд. — Сейчас это мое оружие. Оружие должно быть в порядке. Кстати, если бы было надо, я бы научился и играть. Но в задачу этого оружия входит выглядеть, поэтому я слежу за его внешним видом. А настраиваю… М-м-м… из уважения. Кстати! Я даже выучил одну гамму. Тоже из уважения. Оборотень показал. Хочешь сыграю? — И не дожидаясь ответа, Эдик довольно ловко пробежал пальцами по струнам. — Ну все! Поехали! А то Репеич нам устроит!