Некоторое время спустя Лиз открыла глаза и посмотрела на нее. Потом села прямо.

— Если отдернешь занавеску, — сказала хозяйка, указывая на кладовку, — то сможешь налить нам по стаканчику бузинного вина.

— Не могу, — Мэгги покосилась на часы, — Через полчаса мне нужно забрать моего малыша, а иначе придется выложить кучу денег.

— Ась? Надо уходить? Ну а чего ты вообще сюды приперлась, коли надо уходить?

— Ничего не попишешь, — Мэгги встала.

— А завтра придешь?

— Не могу.

— Ну и вали отсюда. Проваливай, — бросила Лиз.

На пороге Мэгги обернулась:

— А можно я снова зайду на следующей неделе?

— Сказано тебе — проваливай, — повторила хозяйка, уставившись в стену.

Мэгги открыла дверь и вышла. У калитки она остановилась отдышаться, прежде чем идти к машине. Она так и не могла решить, какая реакция в ней преобладает: заинтересованность или раздражение. Ясно было одно: в результате этой встречи Мэгги не получила ни помощи, ни подсказок, которых ожидала.

Она рассчитывала не столько на разъяснения, сколько на некий контекст, на точку опоры, чтобы дальше разбираться самой. Когда Мэгги получила указание, на каком участке нужно вести раскопки, вместе с приливом вдохновения она испытала и самодовольство. Ей вовсе не хотелось сомневаться в смысле послания. Но сексуальное безумие следующей ночи повергло в изумление ее саму. Не то чтобы Мэгги оказалась в чьей-то власти; нет, она не была одержима. Напротив, она сохраняла полный контроль над происходящим. Но свирепость той силы, что стала ей доступна, по-настоящему поражала ее.

Старая Лиз не смогла ничего предложить Мэгги. «Старикам хочется поболтать, — думала Мэгги по дороге домой, — но они не хотят ни слушать, ни отвечать, ни делиться своими знаниями». Лиз ничем особенно не отличалась от многих пожилых людей, встречавшихся Мэгги: близких к старческому слабоумию, поглощенных собой, сварливых, требовательных.

Мэгги решила больше старуху не беспокоить.

17

— Я говорил с Де Сангом, — сообщил Алекс.

— О, правда?

— У него для нас интересные новости.

— Да? — спросила Мэгги.

Дети уже были в постели. Пламя в камине затухало. Пятнашка, по обыкновению, вытянулась вдоль камина и время от времени вздрагивала, погруженная в свои собачьи сны.

— Он рассказал мне о таком явлении, как проекция. Ты знаешь, что это такое?

— Думаю, ты мне объяснишь.

— Когда Сэм огорчается из-за того, что мама и папа ссорятся, он, естественно, проецирует это на себя, видя угрозу своей безопасности, своему счастью. В результате этой проекции он начинает плохо себя вести и поступать наперекор, чтобы добиться внимания и безопасности, которые ему так необходимы.

— Теория весьма складная.

— Подобным образом, — продолжал Алекс, — когда Мэгги чувствует себя несчастной, она размышляет о возможности расставания или даже измены. Но, не в силах себе в этом признаться, она проецирует это на своего мужа.

— Это тебе Де Санг растолковал?

— Нет. Просто я стараюсь разобраться.

— Понятно. Игра называется «Алекс нашел новое слово».

— Не сердись. Я пытаюсь помочь.

— Ты выбрал для этого не лучший способ.

— А у тебя есть более удачная идея?

— Да. Поехали погуляем. Сейчас.

— Уже двенадцатый час!

— Тем более. Вспомни, когда мы в последний раз гуляли в полночь? Сейчас прекрасная молодая луна. Разве ты не понимаешь, как важно пробовать что-то новое? Пройтись под молодой луной? Сбросить пелену с наших глаз?

— Почему?

— Потому что я столько хочу тебе показать! Всегда ты показывал мне разные вещи, а теперь и я хочу кое-что показать тебе. Нам это необходимо. Необходимо делиться друг с другом. Когда мы перестали друг с другом делиться? Когда нас перестало волновать, что происходит в голове у другого? Когда мы перестали наблюдать за реакциями друг друга?

— Но для этого нам вовсе не нужно никуда идти.

— Да брось ты, Алекс! В полночь мир предстает совсем другим. Он обладает силой.

— Это невозможно! Как же дети?

— Разбуди их! Возьмем их с собой.

— Да что с тобой? Завтра утром Эми нужно в школу.

— Но так они узнают гораздо больше. Вовсе не обязательно жить по расписанию!

— Ради бога. Я иду спать.

Оставив Мэгги взывать к опустевшей комнате, Алекс пошел наверх. Несколько мгновений спустя он услышал, что входная дверь захлопнулась. Он выглянул из окна и увидел, как Мэгги садится в машину в компании сонной, но довольной Пятнашки.

Мэгги припарковала машину. Молодой серп луны светил достаточно ярко, чтобы она смогла найти тропинку в лесу. Пятнашка побежала вперед, обнюхивая влажный, устланный листвой путь. Мэгги подготовила список растений и трав, которые можно было собирать у живых изгородей по периметру леса, но сперва ей хотелось собрать нечто более изменчивое: ощущения от ночных деревьев, впечатления от сумрачных мест.

Молодой серп луны, проглядывавший сквозь деревья, был белым, восковым и девственным. Он смотрел вверх, точно два рожка; его свет оставлял изящные узоры на листьях деревьев, влажно переливаясь между тенями. Лес превратился в пластину из серебра с чернью, в только что отчеканенный мир. Прохладная ночь овевала лицо Мэгги. Ее кожа отливала серебром, Пятнашка тоже стала серебряной, а повернутые на восток сучья деревьев, окрашенные матовым серебром, излучали мягкое сияние. Мэгги продолжила вторжение вглубь леса.

Стояло полное безмолвие. Земля заглушала звуки шагов, и даже трусившую по тропе Пятнашку окутывал кокон мерцающей тишины. Отсутствие звука обостряло зрительное восприятие: деревья стояли рядами, изгибая ветки в диковинных жестах, точно публика, выстроившаяся вдоль дороги; огромные древесные грибы, гирляндами висевшие на упавших стволах, раздувались от пьянящего ночного воздуха; верхушки папоротника-орляка вились, точно змеи. Ночь наматывала свою нить на невидимое веретено, пряла что-то тонкое, ускользающее. Мэгги остановилась и прислушалась. Остановилась и Пятнашка.

В лесу кто-то был.

Слышалось некое тихое дыхание, словно деревья выпускали воздух. Вдалеке пролаял самец лисы, три раза. Шерсть на загривке у Пятнашки встала торчком, и Мэгги почувствовала, что сама покрылась гусиной кожей, а волосы на затылке вздыбились. Она как будто услышала сигнал, и тело ее отреагировало. Глас, говоривший о том, что в непосредственной близости от них находится нечто величественное, нечто священное и устрашающее.

Мэгги задержала дыхание. У нее сдавило горло. Она выдохнула, рискнув потревожить тишину. Деревья зашелестели в ответ; они задрожали, и по мере того, как дыхание приближалось, шуршание листьев на самых высоких ветках напоминало колыхание плаща. Пятнашка легла на брюхо и спрятала голову между лапами. Мэгги хотелось последовать ее примеру: броситься на землю и спрятать голову. Волосы у нее на затылке встали торчком. По коже пробегали мурашки.

Но она знала, что должна стоять прямо и завоевывать уважение того, кто там был. В голове у нее зазвучал голос.

«Только посмотреть на тебя».

Потом Мэгги ощутила аромат, поднимающийся от земли. Не только влажные запахи древесины, гниющих листьев, древесных грибов и коры, не только то, что было там всегда. Что-то еще. Пряный запах, какая-то сочная трава, аромат матери-земли. Особенный, знаковый запах, собственность того существа, которое находилось в лесу перед Мэгги, за ней, вокруг — повсюду. Сперва на Мэгги нахлынула горячая волна, потом ее обдало холодом.

Она не могла сдвинуться с места. Лунный свет внезапно вспыхнул и окружил ее кольцом серебряного пламени. Капля росы — один сверкающий, крошечный, круглый сгусток лунного света — сорвался с листа и шлепнулся ей на лоб. Помазание свершилось. Откинув голову назад, Мэгги открыла рот, и тогда вторая капля, точно серебряная монета, легла ей на язык.

Имя явилось ей, и теперь она знала, в чьем присутствии находится. Это имя уже встречалось Мэгги в дневнике. Оно само выскользнуло откуда-то изнутри и оказалось у нее на губах.