Верхние листья ближайших к Мэгги папоротников заколыхались, и она ощутила какое-то медленное волнообразное движение по земле в ее направлении. Холод внизу живота, вызванный близостью листового перегноя. Рябь, идущая по опавшим листьям. Может, это оно? Самое первое, повторяла Лиз, самое первое. Ощущение чего-то зыбкого, скользящего пронизывало папоротник и все больше приближалось к веревочному кругу. Потом оно вдруг остановилось.

Оно было побеждено. Что-то другое опередило его, приземлившись за пределами круга.

Это была птица. Черный дрозд, казавшийся ослепительно-синим в бирюзовом свете. Гладкие перья, все еще влажные, как в день сотворения мира. Дрозд остановился на краю круга, склонив голову и глядя на Мэгги, глаза в глаза. Это существо было Мэгги знакомо. Она знала его уже давно.

— Входи, — сказала она дрозду.

Птица впрыгнула в круг.

Мэгги ощутила неожиданный прилив грусти, и горячая соленая слеза брызнула у нее из левого глаза и капнула на щеку. Она увидела эту влагу, преломлявшую бирюзовый свет. Птица подлетела к ней и реяла совсем рядом, ее крылья колебали воздух и, как веером, обвевали лицо Мэгги. Оказавшись в опасной близости от глаз женщины, птица склонила клюв и втянула слезинку. И тут же исчезла.

Мэгги встала и огляделась вокруг. Предметы, разложенные за пределами круга, оставались на своих местах, но птицы не было. Она улетела, а вместе с ней, подумала Мэгги, улетучился и ее шанс. Почувствовав, что нетвердо стоит на ногах, она снова склонилась к земле и спрятала голову в коленях.

Жгучая боль пронзила ее тело, пришлось исторгнуть изо рта нитку черной желчи. Потом — боль в животе, какой Мэгги не испытывала с тех пор, как произвела на свет сына. Она обнаружила, что может ослаблять боль, поднимая и опуская грудную клетку, а также сводя руки за спиной. Ее била сильная дрожь, которую невозможно было преодолеть. На лбу выступил пот. Она снова выпятила грудь и отхаркнула еще одну нить иссиня-черной желчи.

Потом ее затошнило. Подбородок втянулся в шею, она его больше не чувствовала. Ей стало трудно дышать. Она снова отхаркивалась, пытаясь избавиться от ощущения, что задыхается. Ее ноги, точно когти, скребли по мягкой земле, пытаясь найти опору, и все ее тело били конвульсии. Внезапно она уже совсем не могла дышать. Она задыхалась.

Мэгги охватила паника. Напрасно мотала она головой в надежде стряхнуть с себя этот морок — ее парализовало. Начались рвотные позывы. Если бы только она могла отхаркаться, ей, возможно, удалось бы освободить дыхательные пути. Но при попытке плюнуть ее рот сморщился и вытянулся вперед, а нос изогнулся и заострился.

Это было слишком страшно. Мэгги трясло от ужаса. Потом она почувствовала какие-то щелчки в суставах — звук был такой, точно ее кости хрустят и меняют свое положение. Пожалуйста, хватит! Она хотела, чтобы это прекратилось. Тщетно напрягала Мэгги остатки разума, силясь повернуть происходящее вспять. Ей казалось, что ее сердце превращается в тугой мяч, готовый взорваться. Ее глаза налились кровью. Кожа от затылка до пяток горела, покрываясь пупырышками, точно вода — рябью. Иссиня-черные перья прорезались сквозь белую кожу Мэгги, пока она скребла по земле, пытаясь сохранить равновесие. Теперь она металась по кругу, сопротивляясь метаморфозе, не в силах дышать. Хватит! Все, хватит!

Желание Мэгги было удовлетворено. Процесс остановился на полпути. Она с облегчением всхлипывала, тяжело дыша. Она смогла это остановить. Потом она попыталась выпрямить спину, но это ей не удалось. Мэгги тянулась снова и снова, но у нее только хрустели кости, а все тело пронзала ужасная боль. Она подождала. Попыталась снова. Нет, она не могла пошевелиться.

Ее снова охватила паника. Горло опять оказалось забитым. Легкие сжались. Удушье. Паника. Она не могла кричать, не могла издать ни малейшего шума.

Ее глаза начали кровоточить. Вокруг них образовалось желеобразное вещество. Мэгги задыхалась. Ее парализовало. Она стояла на краю смерти. Потом она попробовала расслабиться. Подумать о том, что произошло. Осмыслить весь процесс с самого начала. Она решила сделать последнее усилие, пытаясь переместиться в другой мир.

Только благодаря уздечке череп не развалился на куски. Алекс обнаружил застежку на одном боку приспособления и попробовал счистить с нее грязь тонкой кистью. Череп сразу же продемонстрировал кривой оскал. Тогда Алекс отложил кисть, вытянул губы трубочкой и нежно подул на пыль вокруг застежки. Железная клетка распалась. Нижняя челюсть выскользнула из выемки в земле и покатилась на дно рва, а за ней и половина распадающейся уздечки.

Свободна. Она была свободна. Она могла летать в бирюзовом свете. Выше, выше, за ветвями, над деревьями. Прямо в неземном свете.

Два направления. Было два направления, куда она могла лететь. Направление пространства, расстояния. И направление памяти. Она выбрала направление памяти.

Она решила лететь вдоль линии, до конца. Туда, в глубину неземного света, бирюзовой плазмы, прошитой ярко-голубым сиянием. Она летела в глубины памяти. Боль. Белла. Боль. А. Боль. Темная сестра. Понимание. Долгая линия, понимание.

Глубины памяти. Глубины памяти. Глубины памяти.

И назад. Теперь Мэгги летела в направлении расстояния. Обычное синее пространство. Деревья. Дорога. Дома. Спикировать на дом в деревне Черч-Хэддон — нет, не то. Деревья. Дорога. Город. Замок — нет, не то. Деревья. Дорога. Город. Дом. Вот оно.

Дальний полет. Дальний полет. Дальний полет.

Эми сидела за столиком в игровой комнате и раскрашивала картинки; Сэм, погруженный в свой собственный мир, терпеливо выстраивал в ряд солдатиков и игрушечные автомобили, за машинками размером со спичечный коробок шли большие пластмассовые грузовики. Мальчик весело играл почти голышом, не считая грязноватой белой рубашки. В игровой комнате было одно высокое окно на уровне земли. За стеклом что-то мелькнуло, и Эми подняла глаза.

Сумерки сменялись темнотой — освещение было каким-то сверхъестественным, обесцвечивающим. Эми посмотрела на Сэма, по-прежнему увлеченного своей длинной извилистой армией. Над ним стояла старая женщина.

Эми никогда ее раньше не видела, но почувствовала, что знает ее. Старуха была очень старой и вся в черном. Длинные юбки. Странная одежда. Эми замерла. Она почувствовала, как холодная волна срывает с нее кожу, точно шкурку с фрукта. Старуха поняла, что девочка на нее смотрит. Она медленно обернулась и произнесла почти безмолвно, только шевеля губами: «Отойди». Старухины глаза напоминали серый дым, вроде того, что поднимается от костра в саду. В этих глазах был огонь, неумолимое пламя. Старуха снова повернулась к Сэму.

Эми незаметно сунула руку в карман.

Сэм оторвался от своих игрушек и увидел, что над ним стоит мать. Он улыбнулся ей. Она тоже ему улыбнулась.

— Сэм, — проговорила Мэгги, — послушай меня. Скажи, чтобы Эми ушла. Скажи ей, Сэм.

Мальчик поглядел на сестру. Она смотрела на них. С ней что-то было не так. Она отпрянула к своему столику. Кожа ее побелела, румянец сошел со щек. Вид у нее был нездоровый. Она крепко сжимала кулачок у себя в кармане.

— Скажи ей, — мягко повторила Мэгги, улыбаясь сыну. — Скажи ей, чтобы ушла.

Мальчик принялся достраивать свою процессию.

— Эми, тебе надо пойти наверх, — пробормотал он без выражения.

— Нет. — ответила девочка так резко, что брат снова поднял на нее глаза.

— Послушай меня, Сэм. — прошептала Мэгги уже более настойчиво. — Сэм. Сэм. Скажи сестре, чтобы она вышла из комнаты. Скажи ей, чтобы ушла.

— Я ей сказал.

— Ну так скажи опять!

Сэм посмотрел на мать. Она уже не улыбалась. Ее лицо как будто треснуло, точно дешевая маска. Потом она снова улыбнулась сыну, и ему показалось, что все в порядке.

— Сэм. Скажи ей опять!

Эми метнулась к брату и что-то повесила ему на шею. Это было травяное саше, которое сделала для Сэма старая Лиз. Отец сорвал саше с ребенка и выбросил, а Эми достала его из мусорного ведра.