Под заключением стояла подпись Де Санга. К нему также прилагался счет.

Алекс бросил заключение на стол и провел рукой по волосам. Потом снял трубку и позвонил. Ему ответил незнакомый голос, и он попросил, чтобы Мэгги вызвали из ее комнаты.

— Ты можешь сюда приехать? — спросил он ее. Прочитав заключение два раза, Мэгги сложила его и вернула Алексу. Он выхватил у нее бумагу и швырнул ее через всю комнату.

— Этот мужик — гребаный псих! На него самого нужно составлять медицинское заключение! Три месяца бегать со спущенными штанами, чтобы в результате накарябать вот это! И ты видишь, сколько он хочет с нас содрать? Платить мы, конечно, не будем, это уж точно.

— Нет, — возразила Мэгги, — мы должны заплатить.

— Ты что, смеешься? От меня он и гроша ломаного не получит. И вообще — кого этот шарлатан пытается надуть? Ишь губу раскатал!

— Все ясно как божий день. И конечно же, мы должны ему заплатить.

— Ясно? Что ясно? Что, по-твоему, тут ясного?

— Заключение совершенно точное. Де Санг знает, о чем говорит.

— Я ушам своим не верю! Да он просто издевается над нами. Он смеется за нашей спиной!

Мэгги посмотрела в огонь.

— Он говорит ясно и точно, к тому же от чистого сердца, — спокойно произнесла она. — Он объясняет нам, что с Сэмом все в порядке. Он хочет сказать, что это нам с тобой нужно подрасти.

— Куда ты собралась?

— В паб. — ответила Мэгги.

— Я не знаю, в чем дело, — сказал Алекс.

Он спрятал голову в подушку. Дела шли из рук вон плохо. Он испытывал огромное давление.

Во-первых, он переживал постоянный стресс из-за того, что Эми нужно было собирать в школу, а Сэма отвозить к няне на полный рабочий день, к тому же детей надо было кормить, мыть, одевать, да и дом поддерживать в мало-мальски приличном состоянии. А из-за расходов на то, чтобы няня присматривала за Сэмом и забирала Эми из школы, работа Алекса начинала казаться пустой тратой времени и усилий. Да и на работе без проблем не обходилось.

Археологические раскопки в замке возобновились в январе. Алексу нужно было показать результаты работ на первоначальном участке, чтобы проект мог продолжаться. Средства, как всегда, были скудными, и ему приходилось всерьез биться за то, чтобы хоть возвести навес над «раскопом Мэгги», отвлекавшим внимание от основного места работ. Этот маленький участок наполнился водой за время Рождества, и теперь его нужно было осушить, прежде чем продолжать раскопки.

Сама Мэгги по-прежнему не хотела возвращаться домой. Через несколько недель им предстояли судебные слушания, что должно было повлечь за собой серьезные расходы на юристов. Одних только финансовых тревог хватило бы, чтобы довести Алекса до отчаяния. Он уже подумывал о том, что, возможно, и сам нуждается в услугах психиатра. Вот только психиатры в лице Джеймса Де Санга уже продемонстрировали свои сомнительные способности. Алекс все еще был в ярости из-за «окончательного заключения» и приложенного к нему счета. Теперь ему предстояло найти способ расплатиться. Договориться, что ли, о сверхурочной подработке?

Но тогда возникала другая проблема: кто будет присматривать за Эми и Сэмом? А что касается оплаты за сверхурочные часы, вряд ли он мог на нее претендовать, поскольку то и дело устраивал себе длительные обеденные перерывы для тайных любовных рандеву.

Анита перестала поглаживать вялый Алексов член. Это свидание разочаровало и ее. Она чувствовала, что теряет Алекса. Ей казалось, что в последнее время он прилагает все меньше усилий, чтобы с ней встретиться.

— Ну не волнуйся. Когда из-за чего-то беспокоишься, становится еще хуже.

— Когда человеку говорят, чтобы он не беспокоился, он уж точно начнет беспокоиться.

Анита была уязвлена.

— Ах, прости, пожалуйста.

Алекс смягчился:

— Извини, вырвалось.

— Как думаешь, она знает про нас?

— Кто? Мэгги?

— Да, Мэгги.

— Нет, вряд ли она про нас знает.

Почему Алекс лгал Аните? Может, он боялся, что она больше не захочет с ним встречаться? Или он попросту пытался держать два этих мира порознь, чтобы ему было сподручнее лгать Мэгги, когда она снова начнет его обвинять?

Алекс долго над этим раздумывал. Он был достаточно осторожен, чтобы не совершать ничего, что могло бы вызвать у Мэгги подозрения, и все же она задала ему этот вопрос прямо и яростно — в ту самую ночь, когда набросилась на него. Набросилась? Да по большому счету она просто изнасиловала его, прежде чем потребовать объяснений. Алекс до сих пор не мог стряхнуть с себя оцепенения. Никогда прежде он не был так потрясен. Казалось, остановить Мэгги так же невозможно, как противостоять урагану. Эта сила полностью подчинила его себе. У Алекса было такое ощущение, что его поймали и сдирают с него шкуру.

В ту ночь он так и не понял, было нечто первобытное дано ему или, наоборот, отобрано у него. Возможно, рассуждал он, его связь с Анитой началась именно потому, что Мэгги каким-то загадочным способом лишила его мужественности. Впрочем, он не мог не признаться себе, что было бы проявлением постыдной незрелости считать эту связь попыткой самоутверждения.

Поиск рациональных объяснений, думал Алекс, все это поиск рациональных объяснений постфактум! Подозрения Мэгги, подпитываемые ревностью, а может, интуицией, — все это было непостижимо, сугубо эмоционально, непознаваемо. Она не знала, она не могла знать. Поэтому Алекс все отрицал тогда — и продолжал отрицать сейчас. И вот теперь он пытался найти рациональные объяснения своей внебрачной связи с Анитой, хотя все произошло только потому, что она была там.

Анита всегда была там. Алекс всегда ощущал ее присутствие. Всякий раз, когда она входила в комнату, он это чувствовал. Все просто. Ты знаешь о существовании этого договора, но делаешь вид, что его нет, и вдруг — бах! — в один прекрасный день тебя ткнут в него носом. Это вселенский договор, ежедневно исполняемый мужчинами и женщинами, договор с дьяволом: проклят тот, кто его нарушит, и тот, кто его соблюдет. А все потому, что она была здесь, — приходила к нему домой, пахнущая рысью, и всегда это случалось в те моменты, когда Мэгги была особенно далека от Алекса. Анита, встряхивающая платиново-золотыми волосами; Анита, снова и снова кладущая ногу на ногу, шелестя нейлоновыми колготками, и так до тех пор, пока голова Алекса не переполнялась мыслями о том, как Анита предстанет перед ним, облаченная в один только свой животный аромат.

И всегда между Анитой и Алексом существовало это поразительное, хрупкое напряжение, когда они оказывались вместе на несколько секунд: сухость во рту, невольная скованность в мышцах. Словно скручивание и сжатие пружины. Таким сильным и таким опасным казалось это для них обоих, что лучше было об этом не говорить. Но конечно же, это рвалось наружу, и только один-единственный акт мог принести им облегчение.

Когда в один из обеденных перерывов Алекс налетел на Аниту на улице, казалось вполне естественным, что они решат пообедать вместе. Анита великолепна, подумал Алекс. Она принадлежала к тем женщинам, которые почти не носят колец, ожерелий и других аксессуаров, а в то же время сияют, точно витрина ювелирного магазина. Долгое время Алекс лелеял археологическую фантазию о том, как нежно, слой за слоем, снимает с нее пленительные, благоухающие покровы, чтобы в конце концов прикоснуться губами к ее золотому кладу. В тот день на Аните было черное платье в обтяжку, черные колготки и черные туфли на каблуках. Естественное сияние ее кожи и блеск волос, как будто сработанных из драгоценного металла, соблазнительно контрастировали с умело накрашенными губами. Алекс готов был ее съесть.

И когда выяснилось, что приличного стола не найти ни в одном ресторане и ни за какие деньги, им показалось вполне естественным поехать домой к Аните на кофе с сэндвичами. А когда Анита, заваривая кофе, повернулась к Алексу спиной, он заметил, что руки ее трясутся так же, как и его собственные, и поэтому, чтобы избавиться от дрожи, он сделал глубокий вдох и обвил ее руками сзади так, что его ладони легли на ее живот. Анита поставила кофейник на стол и стала совершенно неподвижной. Они оба не проронили ни звука. Потом Анита склонила голову Алексу на плечо, и когда он увидел, что она закрыла глаза, его пальцы спустились на ее бедра. Его руки оказались у нее под платьем. Она попыталась остановить его, но жест ее был скорее ритуальным и малоубедительным. Его член напрягся и уперся ей в крестец. Алекс почувствовал, что у него взмокли подмышки. Анита протянула руку и яростно его ущипнула, а он стал все глубже проникать ей в трусики и засунул в нее палец до второго сустава. Внутри она вся горела. Вдруг она вытащила его руку, поднесла ее ко рту и облизала палец, побывавший у нее внутри. Потом повернулась к Алексу, вцепилась руками в его плечи, впилась в его губы ртом и каким-то образом взобралась к нему на бедра, обхватив его своими ляжками.