— Это Полли Палм?

— Да. — Голос был приятный, но хрипловатый, как у курильщицы.

— Вы Диондра Верцнер?

Пауза. Трубку повесили.

— Лайл, найди, пожалуйста, как проехать к этому ее дому.

Лайл хотел ехать со мной, не мог не поехать, по его словам, просто обязан был ехать, но я не видела в этом никакого смысла да и не хотела, чтобы он ехал, поэтому высадила его «У Сары». Он пытался скрыть разочарование, я же пообещала позвонить, как только выйду из дома Диондры.

— Пожалуйста, позвони! Не забудь! — крикнул он вдогонку. — Я не шучу!

Я посигналила на прощание, но, когда заворачивала за угол, он продолжал что-то кричать мне вслед.

Руки крепко держали руль: Карни находится не менее чем в сорока пяти минутах езды к северо-востоку от Канзас-Сити, а дом Диондры, судя по информации Лайла, еще минутах в пятнадцати от города. Я поняла, что цель близка, когда на дороге начали появляться щиты с указателями на «Ферму Джесси Джеймса» и «Могилу Джесси Джеймса». Интересно, почему она решила поселиться в родном городе бандита? (Кстати, я поступила бы так же.) Я проехала поворот к ферме Джеймса и вспомнила, что была здесь на экскурсии, когда училась в начальной школе: крохотное неуютное местечко, где, как нам рассказали, во время полицейской облавы в 1875 году погиб его младший брат. Помню, я тогда подумала: «Почти как у нас». Забытая богом дорога петляла вверх и вниз по холмам, а потом снова нырнула в поселок, где стояли пыльные, обшитые вагонкой дома на плоском фундаменте, а в каждом дворе лаяла цепная собака. На улицу не вышел ни один человек, создавалось впечатление, что в поселке никто не живет — только собаки да несколько лошадей. Поодаль нетронутая полоска буйного леса отделяла дома от шоссе.

Дом Диондры показался минут через десять — уродливый и скособоченный, как припавшая набок обозленная баба. Располагался он в стороне от улицы и смахивал на жилище издольщика, отдающего часть урожая хозяину земли за предоставленное убежище, только здесь не было ничего похожего на более крупное строение — лишь несколько акров комковатой грязи, окружавшей дом, как грустное напоминание о том, что некогда здесь стоял лес.

Я поехала по длинной дороге, ведущей к дому, переживая, что машина того и гляди увязнет, и что же тогда делать?

Из-за темных грозовых туч с опозданием выглянуло вечернее солнце, ослепив меня, но я в это время уже захлопнула дверцу машины и решительно направлялась к дому Когда я приблизилась к ступенькам, из-под крыльца с угрожающим шипением и свистом выскочила крупная самка опоссума с цеплявшимися за нее детенышами. Эта тварь с острой белой мордочкой и безжизненными черными глазками напугала меня. Кроме того, самки опоссумов при детенышах — существа весьма злобные. Она припустила в сторону лесополосы, а я на всякий случай постучала ногой по ступенькам, чтобы исключить еще одну неприятную встречу, потом поднялась наверх, шлепая правым ботинком, где на ноге у меня неполный комплект пальцев. Возле двери висел ловец снов — оберег индейцев, защищающий спящих от злых духов, с перьями и длинными клыками какого-то животного.

Подобно тому как в городе дождь пробуждает запах бетона, здесь он вернул к жизни запах земли и навоза. Пахло как когда-то у нас дома, — нет, нехорошо это, неправильно.

Я постучала. Через некоторое время тишину за дверью нарушили тихие шаги. Мне открыла Диондра, живая и невредимая. Она вообще-то не очень отличалась от своего изображения на снимках, которые я видела; правда, кудряшек больше не было, зато волосы остались длинными и волнистыми, а глаза были подведены так же жирно, что делало их ярко-синими. Тушь на ресницы она наложила двумя слоями, из-за чего они походили на паучьи лапки, а под глазами рассыпались черные соринки. Пухлый рот напоминал женские половые губы. И лицо, и все тело у нее были сплошь в мягких изгибах: розовые щеки с намеком на второй подбородок, грудь, не вполне помещавшаяся в лифчик, складка кожи над джинсами по всей линии талии.

— О, — сказала она, открыв дверь и выпуская наружу волну тепла. — Либби?

— Да.

Она обхватила мое лицо руками:

— Черт тебя побери, Либби. Я всегда знала, что однажды ты меня найдешь. Молодец, девочка. — Она обняла меня, потом слегка отстранила от себя. — Здравствуй. Входи.

Я оказалась на кухне с обеденным столом и стульями с одной стороны. Обстановка живо напомнила наш дом. Мы прошли по небольшому коридору. Справа через открытую створку, ведущую в подвал, проникал холодный воздух. Забыли закрыть? Мы вошли в гостиную с низким потолком, из стоявшей на полу пепельницы поднимался столбик дыма, стены пожелтели, мебель была старая и изношенная. Возле одной стены — огромный телевизор.

— Ты не возражаешь, дорогая, если я попрошу тебя снять обувь? — сказала она, двигаясь в сторону засаленного ковра на полу. Все здесь выглядело каким-то кривобоким, потрепанным и грязным. Возле лестницы на полу лежала кучка собачьих экскрементов, которую Диондра искусно обогнула.

Она подвела меня к дивану, оставляя за собой по крайней мере три разных запаха: лака для волос с грейпфрутом, какого-то цветочного крема и… спрея от насекомых, что ли. На ней была блузка с глубоким вырезом, обтягивающие джинсы и множество дешевых побрякушек, которые цепляют на себя девочки-подростки. Она была из тех женщин средних лет, которые всерьез полагают, что им удается дурачить окружающих.

Я шла за ней, чувствуя себя ребенком-маломерком, поскольку лишилась нескольких сантиметров, которые прибавляют мне каблуки. Диондра повернулась в профиль и наблюдала за мной краешком глаза. Под верхней губой у нее я заметила острый клык.

Она слегка наклонила голову и произнесла:

— Входи, располагайся. Господи, ты прямо вылитая Дэй. Те же огненно-рыжие волосы. Всегда их обожала.

Как только мы уселись, в комнату на коротких жирных ножках вбежали три пуделя, позвякивая ошейниками, как колокольчиками на санях, и с трудом взобрались к ней на колени. Я напряглась.

— Черт, ты Дэй стопроцентная, — не унималась она. — Бен тоже всегда дергался из-за собак. Конечно, у меня были собачки покрупнее этих малышей. — Она позволила собачонкам облизать себе пальцы, розовые языки засновали туда-сюда. — Итак, Либби, — сказала она, словно мое имя и я сама — что-то вроде шутки местного значения, — Бен рассказал тебе, где меня можно найти? Только честно.

— Я нашла тебя по кое-каким словам Трея Типано.

— Трей?! Боже, как ты на него вышла?

— У него магазин кормов, который, между прочим, указан в справочнике.

— Магазин кормов? Вот уж не подумала бы. Как он, кстати, выглядит?

Я с энтузиазмом закивала — дескать, выглядит он классно, но осеклась и сказала:

— Ты ведь в тот вечер была с Беном?

— Мм. Была. — Она смотрела на меня внимательно и с интересом.

— Я хочу знать, что произошло.

— Зачем?

— Зачем?!

— Прости, но все так неожиданно, как снег на голову. Бен тебе все-таки что-то рассказал? Почему ты стала меня разыскивать? Почему именно сейчас?

— Я должна точно знать, что произошло.

— Ах, Либби, Либби. — Она посмотрела на меня сочувственно. — Бен сидит за то, что случилось в ту ночь. Он сам этого хочет. Не мешай ему.

— Мою семью убил Бен?

— Поэтому ты здесь?

— Мою семью убил Бен?

Она только улыбнулась в ответ, но при этом ее оплывшие губы даже не шелохнулись.

— Мне нужен мир в душе, Диондра. Пожалуйста, скажи.

— Значит, все дело в этом? Считаешь, если найдешь ответ, обретешь мир? Вроде как знание как-то исправит положение? Думаешь, дорогая, после того, что было, можно обрести покой? А не лучше ли вместо того, чтобы спрашивать себя, что произошло, просто принять то, что произошло? Как там сказано в молитве о душевном покое: даруй мне, Боже, способность принять то, что я не в силах изменить… Кстати, она мне очень помогает.

— Скажи, Диондра. Скажи, а я попробую это принять.