Возможно, их вдохновил Саббатай Цви, первый мессия, прославившийся на берегах Босфора. Он родился в XVII веке в Смирне, сегодняшнем Измире, где долгие годы изучал Каббалу.

В 1648 году набожные евреи ждали конца света. Резню, учиненную казаками Хмельницкого, напавшими на Речь Посполитую, они сочли знаком свыше и “родильными болями мессии”[10]. Когда Цви объявил себя избранником Божиим, тысячи людей ему поверили.

Когда же конец света не наступил и в следующие три года, евреи прогнали его из Смирны. Саббатай больше десяти лет скитался по Турции. Пока во время очередного прозрения не узнал, что конец света не отменен, а перенесен на 1666 год.

В мае 1665 года пророк Натан из Газы подтвердил, что Цви — мессия. Он объявил, что турецкий султан со дня на день станет его слугой. Вскоре мессия узнал о еврейке, чудом уцелевшей во время погромов Хмельницкого. Ее звали Сара, она жила в итальянском городке Ливорно, работала проституткой и рассказывала, что станет женой мессии.

Саббатаю когда-то было видение, что его женой будет женщина с сомнительной репутацией. Услышав историю Сары, он велел немедленно привести ее к нему.

Историки саббатаизма утверждают, что красота и харизма бывшей проститутки, а также маркетинговый потенциал этой истории обеспечили мессии много новых приверженцев.

В начале 1666 года турецкие солдаты арестовали Саббатая Цви и посадили его в крепость в местности Галлиполи. В сентябре Цви прибыл на допрос в Эдирне. Тысячи местных евреев приветствовали мессию, веря, что благодаря Саббатаю власть примет иудаизм.

Но события развивались совсем по-другому.

Мы не знаем в точности, как проходил допрос Саббатая. Согласно турецким источникам, его допрашивал лично Мехмед IV — тот самый, что яростно воевал с поляками, а чуть меньше чем двадцать лет спустя отправил великого визиря Кара Мустафу брать Вену. Допрашивающие угрожали отрубить Саббатаю голову и требовали доказать, что он может творить чудеса: “Раздетый догола, он должен был стать мишенью для дворцовых лучников. Султан обещал, что, если тело Саббатая отразит стрелы и на нем не появится ран, он объявит его мессией”.

Видимо, Саббатай не верил, что его тело способно отразить стрелы. Так или иначе, рисковать он не собирался. Он покорно признал, что “нет Бога кроме Аллаха, а Магомет пророк его”, и уехал с допроса мусульманином. Имамы лелеяли надежду, что обращение в ислам еврейского мессии поможет перетянуть в их веру тысячи его братьев по вере.

Так и произошло. Тысячи евреев по всей стране приняли ислам.

Таковы были события, которые до сих пор вызывают в Турции непростые чувства.

Ведь Саббатай, хоть и принял ислам, не отказался от иудаизма и своей мессианской миссии. Его последователи на протяжении многих веков официально считались мусульманами, но втайне встречались и молились как прежде. Турки назвали их donme — отступники.

До сих пор к ним относятся как к криптоиудеям — заботящимся только о своих интересах и вынашивающим заговоры против Турции. На берегах Босфора кружат сотни теорий заговоров, согласно которым именно donme управляют Турцией. Подозревают всех: Ататюрка — потому что он родом из Салоник, города, в котором Саббатай жил после изгнания из Измира; Назыма Хикмета — потому что его дед был губернатором тех же Салоник; премьера Эрдогана — потому что он стремится укрепить ислам, а исламская Турция — слабая Турция, а слабая Турция — это мечта всех евреев на свете.

Некоторые публицисты не перестают удивляться, как в стране, где уже почти нет евреев, граждане умудряются на каждом шагу видеть еврейские происки.

В Измире, на одной из маленьких улочек, проводник показал мне дом, некогда принадлежавший Саббатаю Цви. Это был хороший проводник из старшего поколения. Его звали Ахмет, и он переживал, что мало кто знает это место. Он знал, потому что через триста метров стоял когда-то дом его бабки.

Дом Саббатая в плачевном состоянии. Верхние этажи обвалились вместе с крышей. Из-за этого стали видны остатки старых фресок.

— Donme по сей день сюда приходят, — рассказывал Ахмет, но в его словах не было ни намека на заговор или дешевую сенсацию. — Они зажигают свечи и проводят какие-то обряды. Вот, смотри, здесь следы от свечей, — мы бродили по дому, а он рассказывал и следил, чтобы нам ничего не упало на голову. — Моя бабка пятьдесят лет назад видела их тут больше сотни. Я иногда вижу только двух старых женщин. Кажется, город собирается снести этот дом и разбить здесь парк. Скорее всего, они это сделают. Местные евреи ненавидят Саббатая. А donme боятся высовываться.

Миссия Саббатая Цви громким эхом отозвалась и среди польских евреев. Иначе и быть не могло. Ведь в то время мы граничили с Турцией. Каменец-Подольский регулярно переходил из рук в руки, а Речь Посполитая и Османская империя слыли самыми толерантными странами в Европе. Евреи с территории современной Украины ездили изучать Тору и Каббалу в Смирну, Салоники и Константинополь. Турецкие евреи тоже бывали в Польше, хотя бы в роли купцов[11].

Один из польских учеников Саббатая, родившийся в 1726 году Яков Франк, тоже объявил себя мессией. Его преследовали раввины, и он со своими сторонниками крестился — сначала во Львове, а позже в Варшаве.

Епископы, как и османские имамы, поверили, что крещение Франка — первый шаг к душам всех евреев. Когда же выяснилось, что тот, несмотря на крещение, по-прежнему считает себя мессией, его приговорили к заточению в Ясногорском монастыре[12].

Я вспоминаю все это, а мой собственный Иисус Христос из Шанлыурфы уплетает курицу с рисом и широко улыбается. Думаю, хорошему психиатру пришлось бы с ним немало поработать. Впрочем, это неважно: то же самое говорят сегодня о Саббатае Цви, а ведь когда-то за ним последовали тысячи людей.

Мы находимся в стране, где довольно было овце потеряться в горах, чтобы родилась новая религия.

Правда, сегодня эта страна строит дороги, открывает магазины, имеет неплохой экономический рост. Угона самолета или золотых одежд уже недостаточно. Сегодня мессия, чтобы привлечь внимание турок, должен как следует постараться.

В центре стоит несколько выкрашенных зеленой краской скамеек. Возле них — памятник бывшему президенту Исмету Инёню, который был соратником Ататюрка и имел сомнительное счастье родиться в Малатье.

Почему сомнительное? Потому что это дыра, каких мало. Если бы не футбол — “Малатьяспор” играет в первой лиге, у стадиона даже есть искусственное покрытие, — здесь можно было бы помереть от скуки.

Летом еще есть абрикосы. Город окружают гектары садов. В них миллионы деревьев. Фрукты продают по всей Европе. Лето здесь зелено-оранжевое, у него вкус и запах абрикосов.

Зима — совсем другое дело. Зимой в Малатье не происходит ничего. Нет туристов, на улицах лежат груды грязного снега, а скамейки возле памятника президенту пустуют. Холод собачий — как-никак девятьсот метров над уровнем моря. Зимой люди сонные, злые и редко выходят из дому.

В одну из таких неприветливых зим в деревне Хекимхан под Малатьей появился на свет Мехмет Али Агджа. Его родители жили в скромном деревянном домишке. У отца были проблемы с работой. Он часто пил.

Спустя несколько месяцев после рождения маленького Мехмета ксендз Кароль Войтыла стал викарным епископом Кракова. Ему было тридцать восемь лет, он стал самым молодым из иерархов польской католической церкви. Уже тогда своей покровительницей он считал Деву Марию, а своим девизом — Totus Tuus (“Весь Твой”).