7—10 июля

Николай Терехин сходил с ума в поисках «Второго кабинета». А материалы перли километрами. Такой глупости начитался, что действительно можно было свихнуться. Вся опергруппа работала с таким усердием, словно от надоедливого словосочетания зависела судьба государства. С такой ожесточенностью, словно месили неприятеля в рукопашном бою.

Кондиционер в кабинете работал на износ, но не справлялся с накаленной обстановкой. Бесило то, что каждый оперативник заходил в святая святых с дымящейся сигаретой, как с запалом, и каждый готов был взорваться, как бомба, при очередной затяжке. Остроумный Вадим Соловьев вывел на листке бумаги громадные буквы: ВТОРОЙ КАБИНЕТ – и буквально прикололна дверь, паразит твердолобый!

Вот и сейчас он явился перед шефом неприлично радостный.

– Чего ты светишься? – сверкнул глазами Николай.

– Наткнулся на «Второй кабинет».

– В сральне?

– В точку попал. В перечне по рассылке книг и видеокассет почтой, – сообщил майор Соловьев, одетый в свой «фирменный» серый пиджак и мятые темные брюки. – Мне зачитать или ты сам ознакомишься?

– Зачитывай. Только не так радостно и громко.

– Книга Миронова «О Еврейском фашизме» – 5 рублей, – докладывал Вадим, читая справку, отпечатанную на принтере. – Книга Мздоумского «Второй кабинет Волошина» – 8 рублей. Видеокассета – в скобках указано время: 150 минут, «Чучело» – в скобках пояснение: Пьяный Ельцин в ФРГ – 80 рублей, с пересылкой – 90.

– Откуда начерпал это дерьмо?

– Из газеты «Для русских людей». На этой же странице статья. «Второго кабинета» там нет, как нет «черного» следа – только «коричневый». На вычитке не была, так что стилистика, пунктуация сохранены. Прочти, если интересно.

– Мне неинтересно. Но я прочту.

Прочел что-то о мнении националистических кругов о «возможности попытки государственного переворота Березовским, Чубайсом и иже с ними»; о том, что «с учетом близкого краха долларовой системы подобное развитие событий можно считать более чем актуальным». По совету автора заметки «окунулся» в осень нынешнего года: оправдаются эти прогнозы или нет.

«Ну что? – спросил себя Терехин. – Ничего». Кивнул Соловьеву: «Закрой дверь». Вадим понимающе подмигнул, повернул ключ и пододвинул свободный стул к рабочему столу шефа. Пока тот доставал из сейфа початую бутылку водки, делился воспоминаниями.

– В позапрошлом году был в командировке в Самаре, работал с мужиками из 4-й управы. Хватились – закуски нет. Угадай, чем закусывали?

– Ну ты еще поинтригуй меня! Рассказывай дальше.

– Комнатными цветами! В кабинете весь подоконник был ими забит. Здоровые такие листья, мясистые, на вкус – как алоэ. Подсолишь – как свежий огурец.

– Здорово, – хрипнул Николай.

– Когда я копался в нацистских газетах, наткнулся на социологический опрос, проводимый нацболами среди молодежи. Вопрос: «Кто является президентом страны?» Путин – двадцать процентов. Михалков – десять. Х.З. – пять. «Кто был первым космонавтом?» Гагарин – тридцать процентов. Терминатор – десять. Белка и Стрелка – пять. «Мортал комбат» – три. Х.З. – семь.

– Что такое Х.З?

– Вот и я поначалу не понял. Потом врубился: хер знает.

Полковник разлил водку в пластиковые стаканы, приготовил бутылку лимонада, открутив крышку. Выпили, нацелившись друг на друга стаканами. Вадим, отдуваясь, словно хлебнул керосина, держал стакан наготове. Терехин плеснул туда лимонада, потом налил себе.

Два ключа провернулись в замках одновременно, как в швейцарском банке: один закрыл сейф, второй открыл дверь кабинета.

Полковник закурил и кивнул в сторону:

– Как дела у соседей? Не нашли второго снайпера?

Соловьев могуче рыгнул и по-шрековски оправдался:

– Лучше наружу, чем внутрь. Нет пока, – ответил он на вопрос шефа. – Ждут, когда мы найдем членов «Второго кабинета».

– А если серьезно, что слышал?

– Отрабатывают по родным, знакомым Крапивина, у кого бы он мог скрываться. Я думаю, его нет в городе, иначе давно бы поймали. Вся милиция, все спецслужбы на ушах. Полстраны на рогах.

– Он молодой, так или иначе будет тяготеть к друзьям, нежели к родственникам, – рассуждал вслух Терехин. – Достань-ка мне список друзей, одноклассников, бывших сослуживцев Крапивина.

– Зачем?

– Отвлечься от этого дерьма! – Полковник подхватил со стола иной список, по рассылке книг и видеокассет почтой. – Мне нормальная работа нужна, иначе я сдохну скоро. – Он поднял палец, хищно прищурился и погрозил: – Дело, которое у меня забрали.

– Мы еще дело по Армену Азаряну в суд не передали, – напомнил Вадим.

– Все, иди, – отмахнулся Терехин. Он не забыл про «дело Азаряна». Азарян – не Алитет, в горы не уйдет. Как не забыл о втором стволе, изъятом в «М-дайджест». Нужно сплавить его, решил Николай. Пока не поздно.

Вадим пришел часа через полтора. По блестящим глазам (в них натурально плескалась водка) было видно, что он поддал у соседей – опергруппы полковника Евгения Далматова, которую на Лубянке окрестили «сто один далматинец». Самого Далматова не было на месте, так что со «щенячьим» составом «далматинцев» Вадим Соловьев (такой же щенок) побеседовал открыто. Очень даже открыто. Терехин демонстративно наморщился и помахал рукой перед лицом, разгоняя угар, который исходил от помощника, а в данный момент – агента, сделавшего вылазку в лагерь конкурентов.

– Не могут найти какую-то Машу, – начал Вадим, сидя на стуле и болтая ногой, – она была на дне рождения у Крапивина. Родители молчат в основном, хотя понимают, что молчание не на пользу ни им, ни Виктору. А вот его друзей и подруг «далматинцы» разговорили. Лет двадцати восьми, красивая, стройная, одевается в дорогие шмотки, «приперлась неожиданно» – это я цитирую. Где и когда Крапивин познакомился с ней, не ясно. Подняли его «почту» – все свои армейские письма он привез домой. Нашли даже послание от Проскурина, в котором капитан сообщил свой домашний телефон. Никакая Маша ему не писала.

– А Крапивин не мог уничтожить ее письма?

– Зачем? Что он, женат или у него телка ревнивая? В первую очередь он бы уничтожил письмо от своего бывшего препода Проскурина – если говорить конкретно.

– Да, верно, – согласился с Вадимом полковник. – А что конкретно говорят подруги – именно подруги Виктора – про эту Машу?

– В смысле?

– Ну как они характеризуют ее?

– Проститутка.

– Емко, – хмыкнул Терехин. – Ревниво или завистливо?

– Последнее, я думаю. И склоняюсь к тому, что она действительно проститутка. Где он, прости господи, не проститутку мог снять за сутки? Сегодня он дембельнулся, пошел слить дурную кровь, а завтра – праздник. Погоди, я не лаптем щи хлебаю и знаю, что ты хочешь возразить – мол, так оттрахал ее, что она занедужила им, приперлась к нему домой.

– Щегольнуть, что ли, хотел? Брось! Я бы согласился, если бы не родители. Вечеринка-то была «смешанная». А родители у него не слепые. Так что все это фигня. Давай поговорим о тех, кого Крапивин приглашал и кто не пришел. Работали «далматинцы» в этом направлении?

– Кажется, нет. А что, это идея.

– Моя идея, – поправил Вадима полковник. – Я тоже ревнивый. Вместе со мной и тебя отстранили от этого дела. Так что молчи. Пускай раз...ются как хотят. – Терехин вздернул рукав пиджака и глянул на часы. – Оттянулись? Теперь – на поиски «Второго кабинета».

Терехин ошибался, уповая на свою идею. «Далматинцы» искали встречи с Олегом Лосевым не так ревностно, поскольку из бесед с другими одноклассниками Виктора Крапивина выяснилось: Олег начал откалываться от компании еще в десятом классе, заимел привычку поглядывать на приятелей и учителей свысока – гусь свинье не товарищ. Десять из десяти сказали «нет» на вопрос «мог ли Олег укрыть у себя школьного товарища». Но встреча все же состоялась. Оперативники Далматова нашли Лосева в «Сугробе». Олег сидел за столиком и пил шампанское в компании дамы лет сорока пяти. Плечистый рябоватый фээсбэшник потянул его за рукав широкой рубашки навыпуск: