Четверг, 28 ноября

Вот что я узнала о супружеской жизни за эту неделю.

1. Надо выходить за того, кому твои личные качества нравятся, а не за того, кто считает их погаными особенностями твоего характера.

2. Выходить надо за того, кому нравится, какая ты внутри, а не за того, кто заставляет тебя становиться тем, кем ты не являешься.

3. И ты сама должна так же относиться к мужчине, за которого собралась замуж.

4. Если ты найдешь человека, который соответствует пунктам 1, 2 и 3, тогда можешь считать, что устроилась в жизни. Но будь готова к тому, что супруг может умереть, унеся с собой часть твоей души.

5. Но он оставит и часть своей души с тобой. Это, пожалуй, хорошо.

Снег шел два дня. Мокрый и липкий. К вечеру субботы все было покрыто белым и холодным неровным полотном. Это были праздничные выходные, плюс я страшно злилась почти на всех, кого знала, так что планов на вечер у меня не имелось. Поэтому я легла в постель, около тысячи раз прослушала «Под защитой твоих рук» на стерео (Айпода-то у меня больше не было) и снова как следует поплакала из-за Марси. Потом порыдала из-за того, что наговорил мне Тодд. Я поверить не могла, что он так жестоко со мной обошелся. По-настоящему жестоко, а не играя, как раньше. Это было не похоже на него. Думая об этом обстоятельстве, я могла прийти лишь к одному заключению – возможно, он был прав.

Может, я действительно бесчувственный сноб?

Может, я сама оттолкнула Марси, потому что не хотела замечать появившиеся у нее чувства к Гейбу? Может, я просто ни разу не задумывалась о том, что могу вообще не казаться ему привлекательной. Ведь действительно не задумывалась. Наверное, это можно расценивать как бесчувственность.

И наверное, можно сказать, что с Амандой я действительно вела себя как сноб. Я ведь относилась к ней как к тупой блондинке. Со стороны, скорее всего, казалось, что я считаю ее хуже себя самой. А это и есть снобизм. Бесчувственный, стервозный сноб, осуждающий всех вокруг. Вот это была я. Казалось, что кто-то подкрался ко мне сзади и ударил поленом по затылку, и из моих глаз опять хлынули слезы.

Наплакавшись, я снова стала смотреть на вырывающиеся из темноты хлопья снега. Было лишь около десяти, я встала и тихонько спустилась по черной лестнице, чтобы не наткнуться на родителей, сидевших в гостиной. Надев куртку и папины ботинки, я выскользнула во двор.

Небо было чистое, лишь тихо падали снежинки, укрывая землю, ветви деревьев, крышу сарая. Очки сразу же запотели, и я сняла их. Чистый морозный воздух охладил мой сопливый нос и распухшие глаза. Я закрыла их. Снежинки падали на щеки и, тая, как слезы, стекали по лицу. Я воображала, что опускаюсь под землю, даю корни, как дерево. А потом руками-ветками тянусь в небо. Мне казалось, что, если я буду стоять на месте и не двигаться, эта трансформация действительно произойдет. Я стану твердой и неподвижной частью живой природы. А не каким-то там жалким организмом, постоянно терпящим неудачи, который еще и отделен от всех. Я затаила дыхание, и на миг ко мне действительно пришло это чувство. А потом в сарае послышался какой-то звук, вернувший меня в отвратительную реальность.

Я поспешно протерла и нацепила очки. Первым же делом у меня возникло желание убежать и позвать папу на помощь, но он конечно же спросит, почему у меня такое красное и опухшее лицо, как будто я плакала. А я же плакала.

Так что я внимательно осмотрелась вокруг и увидела маленькие следы, почти засыпанные снегом, – они вели прямо в сарай. А рядом лежала розовая ручка с фиолетовым цветочком. Я ее сразу же узнала. Подняв ручку, я пошла к сараю и распахнула дверь.

Саманта Пиклер свалилась с цветочного горшка, на котором стояла.

– Сэм! Что ты делаешь?

– Хочу совок на крючок повесить, – ответила она. – Я случайно его столкнула.

– Я имею в виду, что ты делаешь в нашем сарае?

– А, вот ты про что. – Повесив совок, она села на горшок. – Я сбежала. Но никому не рассказывай, Фиона. Хорошо? Я только на тебя и могу положиться. Ой, моя ручка.

Подумав о том, что в любой момент в окно может выглянуть кто-нибудь из моих родителей, а то и оба, и увидеть, что я разговариваю с сараем, я быстренько вошла внутрь и закрыла за собой дверь. К счастью, у Сэм был фонарь. Я села перед ней на корточки:

– Почему ты сбежала?

Сэм вздохнула и принялась водить ручкой по штанине:

– Они разводятся. Папа уезжает.

– Ой, нет. – Я взяла ее руки и сжала. – Сэм, сочувствую. Но убежала ты зачем? Разве тебе от этого будет лучше?

– Мне – нет, – ответила она. – Но им станет. Я им не нужна. Им не нужны дети. Если меня не будет, они станут меньше ругаться. Может, тогда они останутся вместе.

– Почему ты думаешь, что не нужна им?

– Я слышала, как они ссорились. Мама говорит, что растить ребенка очень трудно. И нет времени воплощать свои мечты. А папа говорит, что ребенок – это большая ответственность. Я так понимаю, что я для них лишь обуза. Я мешаю жить. И поэтому я ушла.

– Сэм, ты не обуза. Родители тебя любят.

– Не любят. Может, и любили, когда я была совсем малышкой, а теперь нет. Они меня ненавидят. – По ее щекам потекли слезы. – К тому же я и сама их ненавижу.

Я обняла рыдающую девочку.

– Ведьмочка моя, – сказала я. – Пойдем в дом, прошу тебя.

Она меня оттолкнула:

– Нет. Если попытаешься меня заставить или скажешь кому-то, что я здесь, я убегу куда-нибудь еще.

Она была настроена серьезно. Я никогда не видела Сэм такой несчастной. Естественно, я не хотела, чтобы она шла куда-то еще в такую погоду.

– Ладно, хорошо. Я никому не скажу и не буду тебя никуда звать. Но ты тут замерзнешь.

Я была готова к тому, что она сейчас достанет из стоявшей у ее ног сумки одеяло либо театрально тряхнет головой и гордо заявит, что холода она не боится. Но она сказала лишь:

– Мне все равно. – И была абсолютно серьезна.

– Давай я принесу тебе одеяло и супа или еще какой-нибудь еды. Клянусь мизинцем, что никому ничего не скажу. – И подняла правый мизинец.

Сэм вяло коснулась его своим мизинцем:

– Все равно. Я тут ненадолго, пока снег не прекратится. А потом пойду дальше.

Я, конечно, не хочу сказать, что я какой-то там гений, но я была уверена, что в моем сарае Сэм оказалась не случайно. Ведь снегопад не застал ее именно в моем дворе. Нет, она сюда пришла нарочно. Больше ей идти было некуда. Но это не значит, что она не будет подыскивать другое место. Я не хотела ее ни расстроить, ни спугнуть, поэтому просто согласилась. Осторожно выбравшись из сарая, я прокралась в дом.

Я наливала в термос суп, как вдруг зазвонил телефон. Сидевшая в гостиной мама взяла трубку.

Какое-то время она говорила тихо, а потом выкрикнула мое имя.

– Я на кухне, – ответила я.

Мама прибежала ко мне, прикрывая трубку рукой:

– Это Виктория Пиклер. Саманта пропала. Они в ужасе. Ты не знаешь, где она?

Я, к сожалению, не была готова к столь прямому нападению. Когда дело касалось важных вещей, врать я совершенно не умела. И поэтому я замерла. Глаза у меня округлились. Челюсть отвисла. Я лишь выдавила: «Нет», но видно было, что это неправда.

Мама прорычала в ответ:

– Девушка, вам придется рассказать мне все сейчас же.

Я сломалась. И прошептала:

– Нам надо поговорить.

Мама сказала в трубку, что я в ванной и что она перезвонит.

– Мам, Сэм у нас в сарае.

– Что? – Она снова схватила трубку и начала звонить.

Я вырвала у нее телефон:

– Нет, не надо. Она очень расстроена. И сказала, что убежит, если я ее выдам. Мам, Сэм серьезно настроена. – Увидев, что она колеблется, я попросила: – Дай мне с ней поговорить, пожалуйста.

– Фиона, они полицию вызвали. Я должна сказать, что она у нас.