Я понимала, что она права. Но я любила Сэм больше, чем кого-либо из своих родственников. Мысль о том, чтобы предать ее, была мне невыносима.

– Должен же быть какой-то выход, – взмолилась я.

Мама вздохнула:

– Ладно. Возьми одеяла и посиди с ней. Только чтобы не ушла. А я приглашу ее родителей, и дальше посмотрим. Делай вид, что ты не знаешь о том, что мы в курсе. Может, папа что-нибудь придумает. – Она пошла обратно в гостиную и объявила: – Итан, у нас проблема…

Не то что бы это был хороший план, но на улице становилось все холоднее.

Я поспешно схватила термос, пачку печенья, несколько одеял и пошла обратно в сарай. Саманта дрожала. Свернув одно одеяло, я усадила на него Сэм, а второе накинула ей на плечи. Потом налила супа в крышку термоса и сама села на землю перед ней. Подышав над паром, Сэм сделала маленький глоточек.

– Лапша, вкусно.

Надо было поговорить на отвлеченную тему, чтобы Сэм перестала думать о побеге.

– Ну что, наше заклинание сработало?

– А, мы снова друзья, – бросила она.

Я сощурилась:

– Правда? Как это вышло?

– Не знаю. Ей надоела Оливия. Джинни сказала, что она слишком хвастливая. Так что теперь мы опять дружим.

– А как же все то, что Джинни о тебе наговорила?

Сэм пожала плечом:

– Да неважно.

Я не поняла. Джинни же ее предала. И Сэм закрыла на это глаза? Как такое возможно?

– Как это неважно? – Я постаралась скрыть, насколько я ошеломлена, чтобы не разозлить ее.

Сэм посмотрела на меня как на идиотку:

– Потому что мы друзья!

Потому что они друзья? Не может все быть так просто. Или может? Ну, то есть они дружат лишь потому, что Сэм простила Джинни. А Сэм простила Джинни только потому, что они друзья. Как задача по математике, в которой, чтобы вычислить значение В, нужно знать А. А чтобы узнать значение А, нужно знать В. В общем, сложно разобраться.

Но Сэм смогла.

Она знала, что, если взять одну переменную и с ее помощью присвоить значение другой переменной, тогда можно узнать их обе. Сэм понимала, что дружба подразумевает прощение, и это прощение помогло ей спасти дружбу. Кажется, она знала обо всем этом куда больше, чем я. По крайней мере, до сих пор.

За Сэм до сих пор не пришли. Надо было еще потянуть время.

– А с тем мальчиком что? – спросила я. – Как его зовут? Как-то на Л?

– Логан Кларк. Мы были вместе.

– Были?

– Я с ним порвала на прошлой неделе. Он все время у меня домашку просил списать. Сначала я разрешала, а потом поняла, что ему больше ничего и не надо. Он никчемный.

Естественно, в одиннадцать лет ему нужна домашка. А лет через пять потребуется кое-что совершенно другое. Мне вдруг подумалось, что, если бы этот Логан Кларк был с нами сейчас в сарае, у него между ребер могла бы оказаться лопата.

– Сэм, я восхищаюсь твоей силой воли. Поверь мне, тебе без такого будет только лучше.

– Кстати, а как твой брак? – поинтересовалась она.

Сэм, похоже, не особо расстроилась, что я осталась с ней. Или, может, она на это и рассчитывала.

– Не особо круто. У нас первая ссора. Крупная. – Говоря это, я понимала, насколько у нас все было нелепо – мы столько ругались для вида, а там, у костра, случился первый реальный скандал.

– А причина?

Непонятно, с чего вдруг мне изливать душу ребенку ночью в сарае. Но это же была Сэм.

– Он думает, что я бесчувственный сноб. Говорит, что я всех осуждаю.

Сэм надулась:

– Он неправ. Ты чуткая. Ты всегда видишь, когда мне плохо. А осуждают все. Если кто говорит, что не осуждает, значит, он врет. Просто не у всех хватает смелости сказать это вслух. А у тебя хватает. И тебе плевать, как другие на это посмотрят. Это мне в тебе больше всего нравится.

Она порылась в пакете с печеньем, достала одно и сунула в рот.

– Да? Ты считаешь, что это достоинство?

Сэм подняла палец и прожевала печенье:

– Конечно. Ты настоящая личность, Фиона. Ты ничего всяким пустозвонам и пустышкам не спускаешь. А если они недовольны – что ж, не беда.

У меня к этому времени уже ноги отмерзли. Я опустилась на колени:

– Да, но это почти никому не нравится.

Сэм прожевала еще одно печенье и сказала:

– Мне нравится. И Марси тоже.

– Мы с Марси больше не друзья, – буркнула я.

– Что? – сказала она с набитым ртом. – Как это?

– Помнишь Гейба? Который мне нравился?

– Ага.

– Так вот, она с ним с лета встречается.

У Сэм от неожиданности глаза на лоб полезли. Она проглотила печенье:

– Что-что?

– И врала мне об этом всю дорогу.

– Сказала, что не встречается с ним, а сама встречалась?

– Ну, нет. Просто не говорила о нем.

Сэм скривила рот и покачала головой:

– Это не ложь, Фиона.

– Ложь.

– Нет. Она же не утверждала, что они не встречаются. Она лишь не сказала, что встречается с ним. Видимо, просто не хотела тебя обидеть!

– Если она не хотела меня обидеть, вообще не стоило с ним затевать!

Сэм хлопнула по пакету с печеньем:

– Фиона, а что, если это ее единственная настоящая любовь? Если они с Гейбом созданы друг для друга? Ты хочешь, чтобы она отказалась от этого? Ты хочешь помешать ее счастью? Что ты сама тогда за подруга?

Что я на это могла ответить? Она была абсолютно права. В самую точку попала. Опять. У меня вдруг возникло ощущение, что я оказалась у ног маленького Будды и этот мудрый ребенок по капле проливает на меня свет истины, сидя между подставкой для горшков и мешком старого удобрения.

– Сэм… – Я хотела сказать ей, что она великолепна, но мы вдруг услышали голос моего папы, и он приближался.

– Конечно, Джейк, – нарочито громко прокричал он. – Я одолжу тебе лопату для снега. Сейчас достану ее из сарая.

Дверь распахнулась, и перед нами оказались наши отцы с фальшивым удивлением на лицах. Но я в этот раз не стала критиковать их за притворство. Я сама сделала вид, что крайне поражена.

– Саманта! – воскликнул мистер Пиклер. – Вот ты где! А мы обыскались! – Оттолкнув меня в сторону, он кинулся обнимать дочь.

Она немного посопротивлялась, но не слишком убедительно.

– Да? Если вы так уж меня искали, зачем ты сюда за какой-то дурацкой лопатой пришел?

Мистер Пиклер пригладил волосы и соврал на ровном месте.

Ну, то есть я решила, что это вранье.

– Потому что мама очень взволнованна, она ходит взад-вперед по дорожке перед домом – босая. И отказывается идти домой. Я хотел снег убрать. Но потом собирался продолжить поиски.

– Собирался? Она взволнованна?

Сэм как будто купилась. Может, просто ей хотелось в это верить.

– Конечно, обезьянка. – Он обнял ее крепче. – Мы же без тебя жить не можем.

Я себя считаю мастерицей по разоблачению лжи, и я поняла, что это – правда. Сэм тоже, поскольку она обняла отца.

– Пожалуйста, вернись домой, – попросил он.

– К кому домой? К тебе или к маме?

– Знаешь что? Где ты, там и есть дом. Дом становится домом благодаря тебе. Идем?

Сэм встряхнула волосами. Театрально. Это хороший знак.

– Ну, может, на одну ночь, питекантроп.

Разумеется, все понимали – и Сэм, наверное, тоже, – что она вернется не на одну ночь. Но мы согласились с тем, чтобы последнее слово осталось за ней, ведь ей важно было, чтобы ее услышали.

Мы все вышли из сарая.

Сэм с отцом пошли по снегу, и он обнимал ее на ходу. Мой папа тоже обнял меня, и мы отправились домой.

– Ты хороший человек, Фиона, – сказал он.

Я не то чтобы ему всецело поверила, но, к своему удивлению, и не согласиться не могла.

Прогресс, подумала я.

В понедельник утром, после первого урока, с улицы донесся оглушительный визг мегафона. Сомнений и быть не могло: это моя мама. Я подбежала к окну. Во дворе кучка народу маршировала по кругу. С плакатами. Они устроили пикет. Мегафон снова взвизгнул, и мама закричала: «Гой-гой-гой!», а остальные пикетчики – я надеялась, что это были родители остальных учеников, – продолжили: «Брачный курс долой!»