Пружинящей походкой молодой человек спешил на курьерскую базу закрывать смену. Лямки неудобной курьерской сумки на плечах уже натёрли кожу настолько, что хотелось выбросить сумку в ближайшую канаву. Сегодня он закончил немного раньше, и на улицах наблюдалось не так много народу.

Согнув левую руку, Лёха сжал её в кулаке так, чтобы большой палец смотрел ему в лицо. Условное движение активировало встроенный в руку имплант, и из тыльной стороны ладони выглянуло прозрачное окошко. Пролистнув несколько не столь важных сообщений, он взглянул на время. Половина десятого. Рабочий день закончился ещё в 8 часов, но большинство людей работали дольше, потому и уходили к 10 вечера по домам. Отключив проекцию, Лёха поправил лямки и поспешил дальше.

— Куда это ты спешишь, золотце? — в спину парню донёсся спокойный и властный голос девушки, заставив его остановиться, как вкопанного.

Таких, как он, погрязших в наследственных кредитах, называли золотыми, а иногда использовали слово «золотце». От этого тихого и спокойного голоса у него волосы на затылке зашевелились. Медленно поворачивая голову, он ожидал самого худшего. Перед девушкой с отбелённой кожей стоял загорелый, сутулый от работы и исхудавший от искусственной еды курьер. Здоровая и натуральная пища нынче крайне дорога, и доступна единицам лучших. Как и отбелённая кожа — признак высокого статуса — была доступна только таким, как она.

Что она делает в стойлах? — с ужасом подумал парень. — Это же довольно бедный район, в котором обитают только золотые! И как я её вообще проморгал?!

На фоне загорелого худого парня, бледная высокая девушка ослепляла своей красотой и пахла здоровьем. На ней красовалась прекраснейшая малиновая юбка чуть ниже колен и тонкая кофта. Малиновый цвет имели право носить только кисены, а золотых, посмевших надеть малиновую одежду, ждали только шпицрутены или нагайки. Ибо не по рангу. Впрочем, стоила малиновая одежда слишком дорого, чтобы такие, как он, могли даже подумать о ней. С первого же взгляда Лёха определил в её одежде модуль «хамелеон», позволявший менять цвет ткани силой мысли.

Если у неё «хамелеон», то… — задумался было Лёха, и сглотнул, посмотрев на её безупречное лицо. На девушке не было очков дополненной реальности — более дорогой игрушки, нежели его дешёвый имплант в руке. А это значило только одно — у неё встроен самый дорогой имплант, выводивший все данные прямо на сетчатку глаз. А позади неё как бы невзначай пошевелил плечами молчаливый телохранитель, прожигающий взглядом замызганного курьера. Кисен стояла, облокотившись на столь же роскошный автомобиль с подсветкой, зависший в воздухе над землёй. Аэромобили были доступны только… Да почти никому. На фоне бедняцкого района, аэромобиль, как и его хозяйка, сильно выделялись, подобно яркому изумруду в куче щебня.

— …Оглох, золотце? — промурлыкала девушка, и на её плечо упала прядь чёрных волос. Лёха вдруг с ужасом осознал, что за размышлениями пропустил её слова мимо ушей. — Забыл, как приседать? Ну ничего, сейчас напомним.

Каждый раз, проходя мимо кисенов, золотые должны выполнять ритуал приседаний, выказывая тем самым уважение. Поставить пятки вместе, затем двумя ладонями хлопнуть два раза себя по голове, развести руки в стороны, и присесть. Каждый обитатель стойл за всю недолгую жизнь отрабатывал эти движения до автоматизма. А за неисполнение ритуала…

— Господин газырь, научите манерам наше золотце, — с ленцой обратилась она к проходящему мимо законнику.

А этот-то откуда?! — с ещё большим ужасом изумился парень, всё больше понимая, что с каждой секундой благополучный исход этого дня становится всё призрачнее.

Газырей в стойлах ненавидели, и появлялись они здесь только на бронетехнике в рейдах. Одинокого же газыря, прогуливающегося по стойлам, очень быстро убьют за ближайшим углом. А правоохранители даже не станут искать виноватых или проводить расследование — себе дороже. Просто отправят рейд, постреляют, побьют, на общественные работы упекут, или ещё что придумают. То, что патрульный газырь появился в стойлах и так удачно попался на глаза кисену, не могло быть совпадением. Вывод был очевиден — кисен решила развлечься в стойлах.

Газырей можно было узнать издалека. Они носили чёрную черкеску с запоминающимися вытянутыми патронами на груди, цилиндрическую папаху и сапоги до колен. Он повернул голову в сторону Лёхи и с секунду изучал его. Все газыри на лицо были неотличимы друг от друга, словно единоутробные братья: папаха прикрывала лоб даже в самую жаркую погоду, нависавшие кустистые брови полностью закрывали глаза, а за слишком густой бородой с тараканьими усищами скрадывался рот. И даже когда газыри говорили или громко кричали, никогда не было видно их открывающегося рта. Лишь только дёргающаяся нижняя челюсть подсказывала о том, что это не голос робота, а человеческие звуки. На их лице ярко выделялся, пожалуй, лишь здоровенный шнобель, на который сверху облокачивались брови, а усы щекотали ноздри. И только по направлению носа можно было понять, куда направлен взгляд газырей. И сколько бы Лёха ни пытался найти его глаз или рта, так и не мог их обнаружить.

— Трифать плетей! — из-за мешающейся бороды все газыри говорили крайне неразборчиво.

— Господин газырь! — осуждающе проговорила девушка. — Ну какие тридцать плетей? У нас же не 21 век на дворе! Ограничимся двадцатью.

— Та! — рявкнул он в бороду и выхватил нагайку.

Наконец, ступор от неожиданной встречи с кисеном закончился, и Лёха попятился назад, выставив перед собой руки. Всё это время он стоял перед ними вполоборота, и только сейчас, когда парень выставил их перед собой, газырь обратил внимание на то, что именно Лёха сжимал в левой руке. После тяжёлого дня его мучила жажда, и…

— Плафтиковый фтаканчик! Плафтиковый фтаканчик! — чуть ли не сиреной взвыл газырь, и откуда-то из бороды забрызгали слюни ярости, подсказывая примерное местонахождение рта.

Сквозь густые брови Лёхе удалось рассмотреть наливающиеся красным бычьи глаза, и газырь взорвался вихрем ударов. Парень мгновенно оказался на земле, прикрывая руками голову. Пластиковый стаканчик — смертельно опасное для газырей оружие — выпало из его рук и покатилось по асфальту в сторону обидчика. Тот аж подпрыгнул от страха и несколькими ударами помножил стаканчик на ноль. Нагайка заискрилась, показывая, что газырь активировал усиление, и удары по всему телу принялись вспыхивать яркой болью.

— Фоблюдай! Чувфтво! Ранга! — каждое слово он сопровождал отточенным ударом.

Всю экзекуцию перед глазами Лёхи мелькали сапоги газыря, но он с ненавистью неотрывно смотрел прямо в глаза девушки, что с лёгкой улыбкой наблюдала за представлением. Телохранителя она решила в это не вмешивать. Золотым нельзя было смотреть в глаза кисенам, но в последние годы Лёхе всё это настолько осточертело, что стало плевать на здравомыслие. Нагайками били его часто и много, как и большинство золотых, и он уже знал, как правильно лечь на асфальт и закрыться руками.

Резкая боль в бедре оторвала его от пристального изучения внешнего вида девушки. Газырь совсем распалился и уже пинал его стальным носком сапог. Вспыхнувшая боль в бедре выдавила слёзы из глаз, и Лёха сжался ещё сильнее. Вскоре удары прекратились, и газырь отчитался о проделанной работе кисену. В голове всё плыло, в ушах стучала кровь, и слов Лёха не услышал.

— Встань, — тем же спокойным голосом произнесла девушка.

Ему не надо было приказывать, так как он уже стоял на четвереньках, приходя в себя. Нога наливалась болью, и это было очень плохим знаком. Не хватало ему ещё и травмы… Самым страшным в этом мире было заболеть. Не дай бог сляжешь хотя бы на пару дней, и лишишься зарплаты. Заболеть, конечно, было страшно, а вот перелом, выключавший на месяцы, так и вовсе мог навлечь кредитную кабалу до седьмого колена. А вызов скорой был подобен вызову всадников апокалипсиса — и правнуки не расплатятся.