Будущий историк, обратившийся к эпохе Горбачева, когда исчезнет пена актуальности, сможет лучше увидеть главный вклад — невольный и бессознательный, как мне кажется, — Михаила Горбачева в процесс, ведущий к гибели советскую систему. В 1922 г. Борис Пильняк обратил внимание на важнейшую особенность «нового мира», рожденного Октябрьским переворотом: «Россия живет волей хотеть и волей не видеть; эту ложь я считаю глубоко положительным явлением, единственным в мире». Ложь, убеждавшая в возможности реализации утопии, двигала советскими людьми, была не меньшей силой, чем суровейшие репрессии. Горбачев позволил сказать о существовании лжи. Он позволил внести в иррациональную мистическую советскую систему, основанную на гениально простой формуле — один вождь — одна партия — один народ, рациональные элементы, даже если они выражаются только в обновленном лексиконе и просветах во лжи. Симбиоз иррационального и рационального невозможен. Организм либо отбросит чуждое ему тело, либо погибнет.

В разгар наполеоновской славы Меттерних утверждал, что вся наполеоновская система покоится на нездоровом базисе и поэтому не может не рухнуть. Весь вопрос, говорил австрийский государственный деятель, — это только: когда и как?

На вопрос: почему Горбачев затеял перестройку? есть только один ответ: чтобы оттянуть как можно дальше гибель советской системы.

Август 1990 г.

«Седьмой секретарь» был закончен в августе 1990 г. В конце книги выражалось убеждение в предстоящем крахе системы, ставился только вопрос: когда и как? Ответ не пришлось ждать долго: в августе 1991 г. покончила самоубийством коммунистическая партия Советского Союза. В декабре этого же года, лишившись скелета, рассыпался, как сдутый ветром, СССР. Перестала существовать последняя империя. Седьмой секретарь оказался последним. Стал последним и первый президент Советского Союза. Это было еще одним подтверждением неразрывности партии и государства советского типа; перестав быть генсеком, президент не сумел остаться во главе государства.

Ответ на вопрос: когда? — бесспорен: вторая половина 1991. Как выражались марксисты, это «объективная истина». Сложнее с ответом на вопрос: как? Книга «Седьмой секретарь» анализирует эпоху «перестройки», видя в ней отчаянную попытку спасти систему, реформировать нереформируемое. Но это объяснение — почему неудача горбачевской политики была неизбежной. Вопрос: как? — имеет в виду ход событий, приведших к результату — краху системы, которая казалась могучей, монолитной, непоколебимой.

Краткое изложение фактов, приведших к августу и декабрю 1991 г., следует начать с 1990 г. «Перестройка» не была первой попыткой улучшить сталинскую модель, сделать ее более эффективной, не меняя главного. Хрущевская «оттепель» — наиболее известный пример. «Царь Никита» испробовал все: экономическую реформу, «гласность» (она называлась — «оттепель»), чистку партийного аппарата и ломку партийной структуры. Особенность всех реформ 50—80 гг. — от Хрущева до Андропова — состояла в их легкой обратимости. Как только очередной генеральный секретарь-реформатор (а они все ими были) обнаруживал, что возникает опасность для «основ», он поворачивал назад. Такого рода реформатором был и Михаил Горбачев, начиная с первого дня своего избрания генсеком. О слабостях Горбачева-лидера можно говорить много (об этом немало говорится в книге), можно перечислять его просчеты, ошибки, повороты на 180 градусов. Повторяя политические действия своих предшественников, от Ленина до Черненко, Горбачев лишь в одной области пошел дальше других. Не понимая и, в результате, не придавая никакого значения национальному вопросу, он допустил развитие национальных движений, ставших основной формой выражения недовольства коммунистической властью. Непонимание советскими вождями созданной ими системы подтверждается всей историей первого в мире социалистического государства. Эту слепоту, которую я назвал бы генетической, отлично демонстрирует Александр Зиновьев. В теоретическом труде «Коммунизм как реальность» философ посвятил национальному вопросу меньше полстраницы.

Александр Зиновьев констатирует: «Как показывает опыт Советского Союза, коммунистический строй успешно справляется с национальными проблемами». Он заканчивает пророчеством: «И расчеты на то, что межнациональные конфликты в Советском Союзе послужат причиной гибели советской империи, основаны на полном непонимании фактического состояния страны с этой точки зрения».

Михаил Горбачев отнесся к национальным проблемам, как если бы он читал А. Зиновьева и полностью доверился его анализу. Генеральный секретарь не предпринял ничего для решения спора в Нагорном Карабахе, навязал русского на пост первого секретаря ЦК компартии Казахстана, подавил силой манифестации в Тбилиси, не поверил в серьезность национального движения в Прибалтике и применил там силу и т.д., и т.д. Он пренебрег национальным движением, не поняв наличия прямой связи между демократизацией, которую генсек использовал как инструмент для усиления своей власти, и неудержимым нарастанием воли к автономии, независимости, а потом — к отделению и выходу из Союза.

Оглядываясь на события после того, как они завершились, легче понять причины и последствия. После того, как империя рухнула, стало очевидно, что ударом, потрясшим ее основы, было решение России объявить о своей суверенности. Глава «Русский вопрос» заканчивается выводом: «В начале последнего десятилетия XX в. идея русского суверенного государства представляется утопической. Ее реализация — в любой форме — была бы ударом, которого советская империя выдержать не сможет». Автор «Седьмого секретаря» не мог лишь предвидеть, что развал произойдет так быстро. Ускорение было прежде всего результатом раскола КПСС. Решение российских коммунистов создать свою коммунистическую партию означало смертный приговор системе.

Летом 1990 г. все было готово для последнего акта. Последующие события были развитием и продолжением того, что произошло раньше. Идут параллельно два процесса: Михаил Горбачев продолжает делать все, чтобы расширить объем своей власти, но одновременно все больше и больше теряет реальную власть, т.е. возможность влиять на события. Центробежные силы действуют все сильнее, а центр непрерывно ослабляется, ибо в Москве — в центре! — существуют две власти: советская и российская, тоже советская, но вторая. Двоевластие в Москве — столице тоталитарного по своей сути государства — (внесенный «перестройкой» хаос еще не изменил основ модели) — было оксимороном и знаком неминуемой гибели.

Михаил Горбачев продолжал жить в мире иллюзий, утешая себя химерами, рассчитывая, что политическое лавирование позволит ему сохранить и увеличить власть. Во внутренней политике генсек — президент преследует две цели: реформа в экономике, реформа союзной конституции. Но сверх-задачей остается — как это было с самого начала — личная власть. В июле 1990 г. на XXVIII — и последнем — съезде КПСС Горбачев перетряхивает в очередной раз верхушку партийной машины, меняет структуру высших органов партии, желая гарантировать себя от судьбы Хрущева. В декабре, на съезде народных депутатов СССР, он принуждает выбрать вице-президентом Геннадия Янаева, вытащив его из глубин аппарата, в расчете на его полную преданность. Горбачев полагает, что обезопасил себя и с этой стороны. Укрепившись на двух стульях, он делает крутой поворот вправо. Зигзаги горбачевской «линии» были уже хорошо известны, но в этот раз поворот сильно напугал.