– Родная мамаша этого парня не узнала бы его, покажи ей эту дерьмовую картинку.

Второй чудак оказался более сговорчивым.

– Этот человек живет где-то там, – сказал он, указывая пожелтевшим пальцем на убогий многоквартирный дом из кирпича.

Вероятно, у него тоже не было зуба или нескольких зубов, его челюсть, когда он говорил, почти касалась носа. Я с трудом разобрала слова. Чтобы удостовериться, что я все правильно поняла, я указала на фотографию, потом на дом. Чудак кивнул.

– Часто вы его видите?

– М-м...

Он вскинул брови, приподнял плечи, выпятил нижнюю губу и сделал жест руками, означающий "можно сказать, что часто": повернул ладони вверх, потом вниз, потом опять вверх.

Второй чудак покачал головой и с отвращением фыркнул.

Я махнула Шарбонно и Клоделю, подзывая их, и, когда они приблизились, рассказала, что смогла выяснить. Клодель посмотрел на меня так, будто я назойливо жужжащая оса, внешний раздражитель, с которым остается только смириться. Я с вызовом взглянула ему прямо в глаза. Опросить чудаков должны были они с Шарбонно, он не мог не сознавать этого.

Шарбонно без слов повернулся к парочке и заговорил. Мы с Клоделем слушали, не вмешиваясь. Тот человек, что был в подтяжках, тараторил так быстро и так непонятно – растягивая гласные и глотая окончания слов, – что я практически не понимала смысла фраз и внимательно следила за его жестами, которые были гораздо более информативными. Он утверждал, что парень с фотографии живет в конце квартала. Старик с варикозными венами на ногах возражал ему.

В конце концов Клодель повернулся к нам и кивнул в сторону машины. Мы зашагали к ней, пересекая дорогу. Я ясно ощущала на себе задней частью шеи жгучие взгляды двух пар слезящихся глаз.

Прислонившись к "шеви", Шарбонно достал сигарету, взял ее в рот и зажег. Он был сильно напряжен, как пружина ловушки, и с минуту молчал, по всей вероятности, переваривая то, что услышал от чудаков. Потом заговорил, едва шевеля вытянувшимися в тонкую линию губами:

– Каковы ваши соображения?

– Похоже, они проводят здесь немало времени, – произнесла я.

По моей спине под футболкой пробежала сверху вниз струйка пота.

– По-моему, у обоих этих типов не все в порядке с головой, – пробормотал Клодель.

– Не исключено, что они и вправду видели ублюдка, – проговорил Шарбонно, делая глубокий вдох и средним пальцем стряхивая с сигареты пепел.

– Ничего особенного мы от них так и не узнали, – произнес Клодель.

– Да, – ответил Шарбонно. – Фотография действительно слишком плохого качества. И потом, твари, подобные этой, всегда стараются выглядеть неприметно.

– Но второй дедуся определенно его узнал, – вставила я.

– Определенно подобные дедуси знают только одно: где располагаются винные магазины. – Клодель усмехнулся.

Шарбонно сделал последнюю затяжку, бросил окурок на землю и затушил его носком ноги.

– Можно долго гадать, правду они сказали или нет. Лучше всего взять и проверить, там ли живет эта сволочь. Если мы его найдем, я не знаю, что с ним сделаю.

Клодель пожал плечами:

– Что ж, давай проверим. Но сначала подстрахуемся: я позвоню и скажу, чтоб прислали подкрепление.

Он многозначительно посмотрел на меня, приподнял брови и перевел взгляд на Шарбонно.

– Меня ее присутствие не смущает, – ответил тот на его безмолвный вопрос.

Клодель обошел машину и сел на переднее пассажирское сиденье. Сквозь лобовое стекло я видела, как он достал сотовый, набрал номер и начал говорить.

Шарбонно повернулся ко мне:

– Будьте начеку. Может произойти что-нибудь непредвиденное.

Я была благодарна за то, что он не посчитал нужным предупреждать меня ни к чему не прикасаться в предполагаемом месте обитания преступника.

Менее чем через минуту Клодель открыл дверцу и высунул голову:

– Поехали.

Я села на заднее сиденье, а Шарбонно за руль. Мы тронулись с места и медленно направились к тому дому, на который указал чудак в подтяжках.

Клодель повернулся ко мне:

– Только ни к чему не прикасайтесь, когда войдем в дом.

– Постараюсь, – ответила я саркастически. – Спасибо, что предупредили. Нам, лишенной тестостерона половине человечества, трудно запомнить подобные вещи.

Клодель фыркнул и отвернулся. При наличии благодарной публики он наверняка еще закатил бы глаза и тупо улыбнулся.

Шарбонно затормозил у кирпичного трехподъездного дома, и мы принялись внимательно рассматривать его. Здание окружали несколько пустующих участков земли. Сквозь потрескавшийся цемент и гравий у его основания пробивались сорняки. Повсюду валялись разбитые бутылки, куски старых шин и прочий хлам, обычно скапливающийся в неухоженных районах на окраине города. На стене дома кто-то нарисовал козла с торчащими из ушей автоматами, а из пасти высовывался человеческий скелет.

Понимает ли кто-нибудь, кроме самого "художника", смысл этой картинки? – подумала я.

– Сегодня старик его не видел, – сообщил Шарбонно, барабаня по рулю пальцами.

– А в какое время обычно этот тип является в магазин? – поинтересовался Клодель.

– Около десяти, – ответил Шарбонно, и мы все трое, как собаки Павлова, посмотрели на часы – десять минут четвертого. – Может, он всегда поздно ложится и поздно встает, – предположил Шарбонно. – Или слишком утомился вчера и все еще отдыхает.

– Или живет вообще не здесь, а эти идиоты покатываются со смеху, представляя, что мы ищем его в этом доме, – проворчал Клодель.

– Не исключено.

Участок земли, поросший травой, расположенный сбоку дома, пересекла группка взявшихся за руки девочек-подростков. Их шортики образовывали целый ряд квебекских флагов, некий хор эмблем лилий, колышущихся при ходьбе. На голове каждой из девочек красовались залитые ярко-синим лаком косы. Они смеялись и шутливо пихали друг друга локтями.

Я смотрела на них и думала о том, что кому-то ничего не стоит уничтожить эту юную беспечность. Мне стало страшно.

В это мгновение сзади к нам медленно подъехала сине-белая патрульная машина. Шарбонно вышел, переговорил с полицейскими и через минуту вернулся.

– Они нас подстрахуют, – сказал он. Его голос прозвучал резче обычного. – Пойдемте.

Когда я открыла дверцу, Клодель повернул ко мне голову, намереваясь что-то сказать, однако передумал, вышел из машины и направился к дому. Мы с Шарбонно последовали за ним. Я обратила внимание на его расстегнутый пиджак и на положение его правой руки – напряженной, чуть согнутой в локте. Он к чему-то приготовился. Но к чему?

С южной стороны дом был огорожен проржавевшей провисшей оградой из металлической цепи. Нарисованный козел смотрел на север.

Три старых белых двери выходили на улицу Берже. Участок земли перед ними, простиравшийся до обочины дороги, покрывал асфальт, когда-то выкрашенный в красный, теперь же напоминавший цвет засохшей крови.

С внутренней стороны к одному из заляпанных окон, занавешенных посеревшими кружевными шторами, была приставлена табличка. Я едва смогла разобрать надпись на ней: "Сдаются квартиры". Клодель поставил ногу на ступеньку у среднего подъезда и нажал на кнопку верхнего – из двух – звонка на дверном косяке. Ответа не последовало. Он позвонил еще раз и, немного подождав, постучал.

– Дьявол! – прокричал пронзительный голос.

Мое сердце подпрыгнуло к горлу.

Я повернула голову и увидела, кому принадлежит голос. Из окна на первом этаже, удаленного от моего уха дюймов на восемь, на нас смотрело чье-то нахмуренное лицо.

– Что ты делаешь, кретин? Хочешь сломать дверь? Будешь потом платить!

– Откройте, мы из полиции, – сказал Клодель, пропуская мимо ушей "кретина".

– Да что ты говоришь? Тогда ты должен кое-что предъявить!

Клодель поднес свой значок полицейского прямо к окну. Лицо подалось вперед, и я увидела, что оно принадлежит женщине. Красное, жирное это лицо обрамлял прозрачный белый шарф, завязанный наверху в огромный узел. Кончики торчали вверх, словно заячьи уши. Если бы не отсутствие вооружения и не лишние килограммы, можно было подумать, что художнику, нарисовавшему козла, позировала именно эта дама.