– Отлично поживают. Прошлой осенью я купил жеребца на торгах, и все мои девочки как будто помолодели.

Мы обменялись последними новостями, рассказали друг другу, что знали об общих друзьях, и договорились встретиться на академическом собрании в феврале.

– Желаю удачи в поимке этого типа, Темпе.

– Спасибо.

Мои часы показывали четыре сорок. В который раз кабинеты и коридоры здания начинали погружаться в вечернее спокойствие, а я продолжала работать.

Зазвонил телефон. Я подпрыгнула.

"Наверное, выпила слишком много кофе", – мелькнуло у меня в голове.

Трубка еще хранила тепло моей руки, когда я вновь к ней прикоснулась.

– Я видела тебя прошлой ночью.

– Гэбби?

– Больше не делай ничего подобного, Темпе.

– Гэбби, ты где?

– Своими действиями ты только усугубишь ситуацию.

– Черт возьми, Гэбби! Прекрати свои игры! Где ты? Что происходит?

– Это не должно тебя волновать. В данный момент я не могу с тобой видеться.

Мою грудь обожгло приливом ярости. Я не верила своим ушам.

– Держись от меня подальше, Темпе. Держись подальше от моего...

Ее эгоистическая грубость раздула огонь моей ярости. Злоба на Клоделя, ненависть к зверствующему убийце, переживания за Кэти влились в этот огонь как масло. Я взорвалась.

– Кем, скажи на милость, ты себя воображаешь? – проревела я надрывным голосом, сжимая в руке трубку так сильно, что едва не сломала ее. – Я, естественно, оставлю тебя в покое! С удовольствием оставлю! Не знаю, во что ты ввязалась, Гэбби, но больше и не желаю знать! Я выхожу из игры! Матч окончен! Сама разбирайся со своей шизофренией и паранойей!

Каждый нейрон моего тела был словно заряжен усиленным зарядом. Моя грудь высоко вздымалась, а к глазам подступили слезы.

Гэбби бросила трубку.

С минуту я сидела, ничего не делая и ни о чем не думая. Голова моя шла кругом.

Наконец я медленно положила трубку на телефонные рычаги, закрыла глаза, в уме перебрала все знакомые мне песенки и, выбрав одну, запела низким хриплым голосом:

– Ограбленная хата в Батон-Руж...

В шесть утра по окнам забарабанил дождь. До меня донесся звук проехавшей мимо дома и отправившейся по каким-то ранним делам машины. В третий раз за последнее время я видела момент зарождения нового дня. И радовалась этому так же, как Джо Монтана забитому в свои ворота мячу. Я не люблю спать днем, но и просыпаться на заре не доставляет мне ни малейшего удовольствия. Тем не менее на этой неделе я трижды наблюдала, как на рассвете на небе появляется солнце. Два раза я в это время только укладывалась спать, а сегодня ворочалась и терзалась, не чувствуя себя отдохнувшей после одиннадцати часов, проведенных в кровати.

Вернувшись домой после разговора с Гэбби, я решила устроить пир своему желудку: съела кусок жирной жареной курицы, разведенное в молоке сухое картофельное пюре с синтетическим соусом, мягкую булку и кусок плохо пропеченного яблочного пирога. Потом приняла горячую ванну и занялась отковыриванием корочки от правой щеки, что ничуть не помогло мне стать более привлекательной – и без корочки я с этой раной выглядела ужасно. Часов в семь включила телевизор, чтобы посмотреть игру "Экспос", и заснула, как только началась прямая трансляция матча.

Поднявшись с кровати, я включила компьютер. В шесть утра или в шесть вечера – он был готов заработать в любое время суток. Я отправила электронное письмо Кэти с сервера Макгилла. Она могла получить это сообщение при помощи ноутбука и модема и прямо из своей спальни отправить мне ответ. Да здравствует всемирная паутина!

Я открыла один из документов. Курсор замигал в верхнем левом углу, напоминая, что созданная мной таблица практически не заполнена. Правильно. Я впечатала в нее только заголовки столбцов. "Когда я начала эту работу? – задумалась я. – В день парада".

Прошла всего неделя, а мне казалось, уже несколько лет. Сегодня было тринадцатое. Тело Изабеллы Ганьон нашли месяц, а Маргарет Адкинс – неделю назад.

За это время нам ничего не удалось сделать, лишь обнаружить очередной труп. За квартирой в кирпичном доме на улице Берже было установлено наблюдение. Ее жилец так больше и не появлялся. Неудивительно. Наш визит не принес никаких результатов. О Сен-Жаке никто ничего не выяснил, найденный в Сен-Ламбере скелет до сих пор неопознан. Клодель упорно не верит в то, что все эти преступления взаимосвязаны, а Райан считает меня "свободным художником". Прекрасно!

Я переключила внимание на таблицу и добавила в нее несколько колонок.

Физические характеристики.

Место проживания.

Условия жизни.

Работа.

Друзья.

Члены семьи.

Дата рождения.

Дата смерти.

Дата обнаружения.

Время.

Место.

Я вписала в таблицу все, что могло подвести меня к разгадке. Слева в столбец разместила имена:

Адкинс

Ганьон

Тротье

Неизвестная

Последнее слово я надеялась в скором времени заменить фамилией. В семь тридцать я закрыла документ, выключила ноутбук, положила его в портфель и собралась на работу.

Дороги были переполнены, поэтому я свернула в туннель на Виль-Мари. Над городом в это утро висели мрачные, тяжелые тучи, и его окутывал удручающий полумрак. Улицы затягивала влажная пелена, отражавшаяся в огнях оживленного дорожного движения часа пик.

Перед глазами монотонно крутились дворники, лениво разгоняя мутным веером капавшую на лобовое стекло дождевую воду. Я то и дело подавалась вперед и, будто парализованная черепаха, вытягивала шею, вглядываясь сквозь водные струйки в дорогу. Пора купить новые дворники, сказала я себе, хотя прекрасно знала, что в ближайшее время их не куплю. До лаборатории я добиралась целых полчаса.

Мне хотелось сразу просмотреть соответствующие документы и заполнить таблицу детальными данными, однако планы пришлось изменить. На моем столе лежали два распоряжения.

В муниципальном парке в камнях на дне ручья нашли тело мальчика-младенца. По словам Ламанша, тельце было усохшим, а внутренние органы практически неузнаваемыми, но в остальном труп нормально сохранился. Ламанш хотел услышать мое мнение о приблизительном возрасте ребенка.

На осмотр мальчика много времени не требовалось.

Я взглянула на полицейский отчет, прикрепленный ко второму документу. "Ossements trouves dans un bois". В лесу найдены кости. Найденными костями я занималась наиболее часто. Это могли быть кости человека, разрубленного на куски убийцей, а могли быть и кости мертвой кошки.

Я позвонила Дени, попросила подготовить рентгеновские снимки младенца и направилась вниз взглянуть на кости из леса. Лиза принесла мне из морга картонную коробку и поставила ее на стол.

– Больше ничего не нужно?

– Ничего.

Она подала мне перчатки, и я извлекла из коробки три крупных куска глины. Из каждого торчали кости. Я потрогала глину – твердая, как бетон.

– Наверное, сначала следует размочить эти глыбы и разделить при помощи сепаратора. Я вернусь после собрания.

Каждое утро Ламанш собирал у себя всех патологоанатомов и некоторых других подчиненных для проверки их работы и выдачи новых заданий. Если я в это время была в лаборатории, то тоже приходила на планерку. Когда я вошла в офис Ламанша, за его столом для переговоров уже сидели он сам, Натали Айерз, Жан Пелетье и Марк Бержерон. Еще в коридоре я узнала, что Марсель Морин сегодня в суде, а Эмили Сэнтанджело взяла выходной.

Увидев меня, присутствовавшие сразу сдвинули свои стулья в сторону, освобождая мне место. Я приставила к столу еще один стул и обменялась со всеми приветственными фразами.

– Марк, а ты почему здесь? По четвергам тебя обычно не бывает.

– Верно, но завтра выходной.

Я совершенно забыла об этом празднике. О Дне Канады.

– Собираетесь на парад? – поинтересовался Пелетье бесстрастно.

Его французский был изрядно приправлен акцентом какого-то отдаленного квебекского района. В первое время я вообще с трудом разбирала его речи, поэтому и не улавливала смысла отпускаемых им едких комментариев. Но теперь, после четырех лет совместной работы, научилась распознавать его слова. Прекрасно поняла, что он имеет в виду, и сейчас.