О клетке нельзя рассказать, не побывав внутри её стен и не почувствовав её безмятежного безумия. Оно - как стоячее болото, в котором вода остановилась и замерла, старея и превращаясь в грязь. Один день похож на другие, как и один из безликих заключенных похож на других. Их рознит лишь то, что привело сюда, и сколько лет гниющего болота их ожидает.

   Инстинкт самосохранения заставляет людей сбиваться в стаи, чтобы сохранить подобие общества, хоть отдаленно напоминающее о человеческой популяции. Ибо страшней всего не груз их дел, а перспектива лишиться самого себя, растворившись в тягучей массе тысяч дней, лишенных перемен.

   Новичок, казалось, ещё не осознавал этой ужасной перспективы. Он был нелюдим и молчалив, очевидно, не понимая, что его ждет множество месяцев тишины и пустоты. Парень был не в себе. Иначе, почему его взгляд был пустым как прозрачная вода, а на обращенные к нему слова, он реагировал как наркоман - не сразу и не всегда? Несколько раз его избили. Но, либо его шкура была и так хорошо выдублена, либо он был настоящим психом потому, что парень словно не замечал боли.

   Постепенно его начали сторониться. Он не был слабаком, не был тихоней - напротив, его можно было записать в ряды тех сумасшедших, которые долго молчат и живут сами в себе, а потом, вдруг за ними выстилается дорога из трупов. И окружающие отодвигались подальше, чтобы быть на безопасном расстоянии.

   Свое настоящее лицо молодой заключенный показал холодным осенним днем, когда неожиданно для всех бросился на охранника. Что произошло перед этим - никто не знал. Всё было слишком обыденно, когда парень метнулся к охраннику и попытался придушить его голыми руками. Возможно, тот сказал что-то ему, что и спровоцировало заключенного, но поручиться за это никто не мог. Да и правда никогда не была на стороне тех, кто был по другую сторону решетки.

   В любом случае, отброс человеческого общества не имеет права кидаться на тех, кто охраняет покой общества и удерживает границу между ним и недолюдьми. Заключенные орали и свистели, обрадованные любой попытке мятежа против ненавистных надзирателей. Подбежавшее подкрепление сосредоточенно било психа, решившего испытать свою судьбу. Сейчас он лежал, полувтоптанный в грязь, и его тело вздрагивало от ударов тяжелых ботинок. Охранники не были садистами, они всего лишь выполняли свою работу, усмиряя взбесившееся животное. Заключенные не были зеваками из уличной толпы, обрадованными потасовке, они просто подчинялись инстинкту, требовавшему противостоять всему, что их ограничивало. Дождь грязи продолжал взметываться над лежащим мужчиной. Наконец, охрана остановилась, убедившись, что он просто не сможет быть вновь опасным, выведенный из строя.

   После того, как дикого зверя обезвредят, его прячут в клетку, где он не может никому навредить.

   Одиночная камера с маленьким окном, спрятанным где-то почти под потолком, и источающими безнадежность стенами. Здесь ему предстояло провести какое-то время, возвращаясь к реальности и осознавая свою ничтожность. Для того и созданы тюрьмы и придумано заключение, чтобы человек мог переосмыслить свою жизнь. Наверно, для этого.

   Дни тянулись как звуки старой музыкальной шкатулки, оставленной открытой и повторяющей мелодию с безумной настойчивостью. Изредка молодой человек подходил к окну, наверно желая посмотреть на расчерченный клочок неба. Но тот был постоянно серым и лишенным красок, словно тюрьма выпила и из него все соки. Заключенный возвращался на место, садясь на койку, и застывал в одной позе, в которой привыкла заставать его охрана, заглядывая в окошечко на двери. Никто из охранников не сомневался, что посаженный в одиночку - тихий сумасшедший. Он не пробуждал жалости, напротив, одного взгляда на него было достаточно, чтобы где-то внутри начинало расти раздражение. И охранники, уходя дальше, ощущали себя внезапно разозленными, нуждающимися выплеснуть эту злость наружу. Такую же злость испытывал и сам заключенный. Он находился на грани между отчаянием и ненавистью ко всему миру, к которым примешивалась острая горечь.

   В окно стучал дождь, смешанный с хлопьями снега, лишающим камеру единственного проблеска дневного света. Заключенный сидел на кровати, сцепив пальцы рук и закрыв глаза. Мысли, бередившие воспаленный рассудок, словно взяли перерыв и затихли. Они тоже понимали, что это конец.

   - Разве это конец?

   Заключенный поднял голову, ища подтверждения тому, что у него начались галлюцинации. Словно в подтверждение этого, из полутемного угла у двери вышел высокий немолодой мужчина. Вероятно, атмосфера одиночной камеры порождала безумие. Поэтому заключенный зажмурился, не желая поддаваться ему.

   - И это правильно, - снова заговорил незнакомец, - никогда нельзя верить тому, что видишь. Сейчас ты не веришь сам себе и считаешь всё это самой настоящей галлюцинацией, которую породил твой уставший мозг. Разумно, весьма разумно.

   Молодой человек не открывал глаза, продолжая бороться с желанием заговорить с неизвестным. Тот прошел к окну, задумчиво посмотрел на темнеющий клочок неба и покачал головой:

   - Невыносимо думать о том, что ты вырвал свое сердце ради другого, но вместо этого стал для него чем-то отвратительным. И теперь, в хороводе мыслей лишь одна единственная делает всё больней, мысль, что ничего не изменить.

   Заключенный резко поднял голову, ощущая прилив гнева, и столкнулся с направленным на себя взглядом незнакомца. Мужчина изучал его как какое-то редкое существо, и от этого взгляда он почувствовал себя словно стоящим под напором сметающего ветра.

   - Кто Вы? - несмотря на странную неприязнь и недоверие, его раздражал тот факт, что незнакомец как будто вторгался в его мысли и посмел рассуждать о них.

   Закончив изучать его, мужчина слегка улыбнулся:

   - Тебя больше волнует не то, кто я, а как оказался тут. Не преувеличивай - я не призрак, не галлюцинация и не видение. Ты заинтересовал меня, и я решил взглянуть на тебя вблизи.

   Незнакомец смахнул пылинку с рукава пальто. Это был моложаво выглядевший мужчина, чьи волосы немного тронула седина, одетый со вкусом и достойно. В каждом его жесте сквозила какая-то смесь из обманчивой ленцы и скуки, прячущих за собой что-то опасное.

   - Я вижу, теперь ты не против побеседовать. С чего же начать? Давай начнем с тебя. С твоего чувства вины. Ведь ты шёл в той компании, вместе с тем парнем, в компании, которая пару лет была для тебя отдушиной. Тебе хотелось сжигать и разрушать, и она давала тебе такую возможность. Ты просто отстал по дороге, когда всё это произошло, а потом побежал в лес. И ты считаешь себя причастным к произошедшему, словно это и твоя вина в случившемся, видишь себя виноватым настолько, что тебе нет прощения. И это для тебя важней, чем убийство, - мужчина улыбнулся, - убрать одного недоумка, возомнившего себя всемогущим - не такое уж и преступление. Преступление - то, что сейчас делаешь ты.

   С его лица сбежала улыбка. Мужчина заговорил ясным голосом, пронизывающим настолько глубоко, словно его звук отражался от стен и проникал в каждую клеточку.

   - Жизнь одного из тысяч, существующих, а не живущих, чего она стоит? Сожаление лишь впустую сжигает тебя, туманя разум и позволяя попусту растратить силу, которую я вижу в тебе. Не жалей о том, что сделано. И не позволяй себе строить мечты о несбывшемся.

   Слова падали звонко и ясно, как капли дождя, наполняя вязкую тишину камеры силой, гудящей в воздухе и раздвигающей стены. Словно кроме них двоих была только пустота, тишина и этот голос.

   - Я предлагаю тебе дорогу, на которую ты уже сам ступил. Эта дорога, где торжествует сила и ум. И ты - хозяин своей жизни. Ты, ставший для всех изгоем и отбросом, можешь стать владельцем их пустых жизней и душ. Не этого ли ты хочешь? Ты слишком умён и горд, чтобы быть одним из серой толпы.

   - Кто Вы? - повторил заключенный. Мужчина снова улыбнулся.