Каково же было ее удивление, когда он остановился прямо под деревом и, не повышая голоса, поинтересовался:

— Уверена, что эта ветка выдержит твою тяжесть и не сломается?

Милисент оцепенела. Даже сокольничий, которому по долгу службы часто приходилось смотреть наверх, порой не мог заметить тонкую фигурку. А этот рыцарь ни разу не взглянул в ее сторону.

Он наконец поднял голову, и Милисент заметила синеву его глаз, не таких темных, как у него, но в остальном абсолютно похожих.

— Ты не можешь быть братом де Торпа, — протянула она, — поскольку он единственный сын. Быть может, кузен?

Незнакомец на миг растерялся, но тут же, усмехнувшись, кивнул:

— Большинству посторонних и в голову бы не пришло, что мы в родстве. Откуда ты узнал?

Верно, сходства между ними почти не было, если не считать глаз. Зоркий рыцарь ниже ростом, более худой, со светло-каштановыми волосами. У Вулфрика они черные как смоль. Кроме того, он далеко не так красив: нос толще, подбородок круглый, брови прямые и густые, а не изогнуты домиком, как у Вулфрика.

— По глазам, — призналась девушка. — Они чуть светлее, но тоже темно-синие.

— Верно, — согласился он. — Мы братья по отцу, хотя моя мать — крестьянка.

Значит, бастард? Что ж, явление нередкое. Некоторые даже становились наследниками, если не было законных. Странно только, почему она не испытывает к нему такой же острой неприязни, как к Вулфрику. Наверное, потому, что на первый взгляд он кажется достаточно добродушным, незлым и всегда готовым посмеяться. Милисент не заметила в нем ничего угрожающего. Вполне вероятно, что они с братом совершенно разные люди.

— Что ты делаешь в лесу? — полюбопытствовала она.

— Пытаюсь выследить глупцов, которые решились воевать с дамой.

Очевидно, он имел в виду тех негодяев, что напали на них утром. Неужели сэр Майло попросил у него помощи? Странно, тем более что в замке полно рыцарей.

— Может, тебе лучше спуститься, пока ветка не треснула? — предложил он.

— Во мне слишком мало веса.

— Верно, ты совсем мал, — согласился рыцарь, — но куда старше, чем кажешься.

— С чего ты взял?

— Слишком уж ты проницателен для простолюдина, причем такого юного, каким прикидываешься.

Милисент сообразила, что он принимает ее за мальчишку, как, впрочем, поначалу и его брат.

— И чересчур дерзкий, — добавил рыцарь. — Кто же ты, паренек? Фригольдер note 6?

— Предпочла бы им быть, сэр, по крайней мере не пришлось бы столько терпеть. Нет, я дочь сэра Найджела Криспина.

Незнакомец отшатнулся и едва слышно пробормотал:

— Бедняга Вулф!

Только Милисент с ее необычайно острым слухом могла расслышать столь оскорбительную реплику. Значит, он жалеет своего братца, связанного словом с подозрительной особой. Никто не сострадает ей, вынужденной терпеть жестокое чудовище! Но когда мужчины сочувствовали женской участи?!

Милисент ловко, как белочка, скользнула по стволу и спрыгнула на землю прямо перед мордой лошади. Животное испуганно попятилось, но девушка немедленно протянула руку и произнесла несколько слов на древнесаксонском. Конь тут же потерся носом о ее ладонь.

Рыцарь недоуменно моргнул, но девушка, не обращая внимания на его удивление, негодующе выпалила:

— Да, твой брат достоин жалости, ибо не обретет ни мира, ни покоя в вынужденном браке.

И уже шагнула было к зарослям, но, услышав его голос, снова остановилась.

— Интересно, грязь служит тебе прикрытием, или ты попросту считаешь, что вредно часто мыться?

Милисент круто повернулась. Какое, спрашивается, ему дело?!

— Что еще за грязь? — прошипела она.

Рыцарь улыбнулся. У глаз собрались морщинки.

— На лице и руках, леди, та, что плотным панцирем покрывает кожу. Весьма надежное средство, мешающее посторонним разглядеть женщину под маской оборванца. Вы намеренно это проделываете или просто давно не видели собственного отражения?

Милисент скрипнула зубами.

— Пусть тщеславные дурочки часами глядятся в зеркало, и хотя это вас не касается, я моюсь раз в неделю — куда чаще, чем другие.

— В таком случае, — хохотнул незнакомец, — на этой неделе, вероятно, вам еще предстоит залезть в лохань.

Милисент едва сдерживалась, чтобы не вытереть лицо рукавом и проверить, не лжет ли насмешник, но что-то подсказывало ей грустный ответ. Недаром Джоан то и дело оттирала физиономию сестры от грязи и сажи, если, конечно, Милисент удавалось выстоять на месте хоть минуту. Но домочадцы словно ничего не замечали, и она привыкла ходить неумытой. Впрочем, какое это имеет значение? Как глупо и… и по-женски тщеславно заботиться о своей внешности!

Теперь она назло чужакам не станет мыться, по крайней мере пока Вулфрик не уберется из Данбера, чего, по всей вероятности, не придется долго ждать. Если уж его братец заметил, какая она чумазая, сам Вулфрик наверняка сделает все, чтобы избавиться от такой невесты.

Поэтому Милисент, мило улыбнувшись на прощание, бросила:

— Советую побеспокоиться о себе, сэр, боюсь, у вас просто не будет времени потребовать горячей воды, прежде чем вас выкинут из замка.

И с этими словами нырнула в чащу и мгновенно исчезла из виду.

Милисент, пропустившая и обед, и ужин, сейчас буквально умирала с голоду, но слишком спешила к отцу, чтобы тратить драгоценное время на кухне. Дело в том, что Найджел, слывший рабом привычек, отправлялся спать каждый вечер в одно и то же время, даже если в замке было полно гостей. Оставалось выбрать подходящую минуту, пока он еще не успел мирно захрапеть.

Девушка прокралась в небольшую каморку перед покоями отца, где ночевали молодые оруженосцы, и подождала, пока они подготовят господина ко сну и выйдут. Долго ждать не пришлось. Вскоре появились оба парня и, узнав ее, проводили любопытными взглядами. Милисент молча прошла мимо и затворила за собой дверь.

Плотные занавеси на кровати были сдвинуты, чтобы не пропускать сквозняков, поэтому девушка громко откашлялась, давая знать отцу о своем присутствии. Она ничуть не беспокоилась, что может застать в его постели женщину: насколько ей было известно, отец так и не завел любовницу. Он все еще лелеял дорогие сердцу воспоминания о той, по которой до сих пор тосковал. Милисент жалела, что почти не знала матери — необыкновенной женщины, заслужившей такую верность и преданность. Девочке было всего три года, когда та умерла, и в памяти Милисент остались только сладостное благоухание да нежный голос, способный развеять все страхи.

— Так и думал, что ты появишься, — обронил отец, отодвигая полог.

Милисент медленно, настороженно приблизилась, пытаясь угадать по его тону, сильно ли он сердит. Девушка знала, что сэр Найджел несколько раз посылал за ней и Джоан, и слуг, которых она весь день водила за нос.

— Ты не слишком устал, чтобы немного поговорить? — вежливо осведомилась она, садясь на край кровати.

— С тобой всегда интересно беседовать, Мили, потому что ты не похожа на других и высказываешь совершенно неожиданные мысли. Как бы я ни утомился, всегда готов потолковать с тобой.

— Значит, ты находишь меня интересной? — нахмурилась Мили. — Но, бьюсь об заклад, остальные так не считают.

— Если думаешь, что я начну тебя разубеждать, не надейся. Окружающие действительно находят тебя странной. Хорошо, что ты не питаешь иллюзий относительно этого и не чувствуешь себя оскорбленной. Запомни, дочь моя, если стремишься отличаться от других, ты должна сознавать все последствия подобных поступков. В самой природе человеческой — тянуться к тому, что обычно и традиционно, и опасаться всего иного.

— Никто меня не боится, — фыркнула девушка.

— Верно. Но только те, кто хорошо знает и тебя, и твои привычки. Для них твое поведение вполне обыденно, потому что такова ты с самого детства. Однако ты жестоко ошибаешься, если воображаешь, что их отношение позволит тебе и дальше так жить. Это невозможно, Мили, оставь свои бредни, — печально заключил отец.