Поутру Келли с удовольствием вымылась в прозрачном ручье, затем расчесала свои длинные волосы и еще влажными заплела в толстую косу, свисавшую чуть ли не до талии.

Доев остатки змеиного мяса с грибами, Келли пустилась в путь. Она обходилась без компаса, ориентируясь в основном по грибным наростам на стволах деревьев и по муравейникам красных муравьев серави. И те и другие всегда размещались на южной стороне стволов. Кроме того, Келли запоминала, в каком направлении текут ручьи, попадавшиеся ей на пути.

В полдень она наконец пересекла знакомую тропу. Теперь она повернула на юго-запад, а еще через час Келли увидела мост через широкий ручей, вернее огромный ствол старого дерева, который упал поперек водного потока.

Однажды Сепу сказал ей, что этот мост находится там «с начала времени», то есть ровно столько, сколько помнил сам Сепу. Дело в том, что время и числа пигмеи воспринимали весьма расплывчато и абстрактно, а считали так: один, два, три, много. Отсчет времени вели по фазам луны, ибо в тропическом лесу дожди выпадали постоянно, независимо от времени года, и температура не менялась чуть ли не круглый год. В полнолуние бамбути перебирались с одной стоянки на другую и таким образом никогда не задерживались долго на одном месте. Потому-то дичь в покинутых ими местах не уменьшалась, как не уменьшалось и количество диких фруктов на плодовых деревьях. И реки и ручейки, не отравленные никакими отбросами, оставались прозрачными и чистыми.

Ствол упавшего через ручей дерева отполировали поколения пигмеев, их крошечные босые ноги, и сейчас Келли очень тщательно его осмотрела, отыскивая свежие следы засохшей грязи. Ничего не заметив, Келли разочарованно вздохнула и поспешила к стоянке, где все-таки надеялась застать бамбути. Но и там их не оказалось. Хорошо хоть пигмеи ушли именно с этого места.

Искать бамбути можно было в разных направлениях и местах, и их теперешняя стоянка могла оказаться в сотне километров отсюда в самом сердце огромной территории, которую клан Сепу считал своей.

Но пытаться определить, какое направление они выбрали, было бы пустой тратой времени. Келли знала, что все решения племени принимались обычно в самую последнюю минуту и, как правило, после жаркого спора, в котором на равных принимали участие все бамбути. Келли улыбнулась, представив, как разрешился этот спор. Ей не единожды приходилось наблюдать подобные сцены, и каждый раз какая-нибудь из женщин – не обязательно самая старшая, – которой надоедало слушать глупые доводы мужчин и терпеть их упрямство, вдруг подхватывала с земли свой узел и прикрепляла его к повязке на голове. А затем, наклонившись немного вперед, чтобы сохранять равновесие, трусцой пускалась по выбранной наугад тропе. Все остальные, ворча, отправлялись следом, растягиваясь в длинную цепочку.

У бамбути не было никаких вождей и никаких других предводителей. Любой взрослый мужчина или женщина имели равное право голоса и влияния в племени. Только по части того, где и в каких местах расставлять охотничьи сети, молодежь племени полагалась на опыт старых охотников, но и в этом случае молодые с полным правом высказывали свое мнение.

Оглядев покинутую стоянку, Келли развеселилась, увидев вещи бамбути. Тут были деревянный пестик и ступа, чтобы толочь маниоку, отличная стальная мотыга, выпотрошенный транзисторный приемник и масса других предметов – словом, все, что бамбути тащили в разное время из придорожных деревушек. Хотя Келли знала наверняка, что бамбути, пожалуй единственных на земле людей, предметы быта, в сущности, вообще не волновали. Стянув какую-нибудь вещицу и получив от этого удовольствие, бамбути быстро теряли к ней интерес.

– Нести тяжело, – объясняли они Келли, когда она интересовалась, почему они почти ничего не забирают с собой при переходе на другую стоянку. – Если что понадобится, всегда можно позаимствовать у wazungu.

Глаза бамбути загорались веселыми искорками от предстоящей вылазки за «добычей», и они со смехом похлопывали друг друга по плечу.

Единственным предметом, которым бамбути в достаточной степени дорожили и который сохраняли для своих детей, были охотничьи сети из сплетенных волокон коры. Общую длинную сеть плели все бамбути, но распределяли свой труд так, что каждой семье приходилось плести примерно метров тридцать. А после охоты в процессе привычного долгого спора дичь распределялась в зависимости от того, кто из охотников быстрее загонял зверя.

Лес щедро одаривал бамбути всем необходимым для существования, и пигмеи не нуждались ни в каких личных богатствах. Одежду, состоявшую из набедренной повязки, можно было легко сменить при необходимости. На то, чтобы ободрать кору с дерева, отбить ее деревянной колотушкой и отделить мягкую волокнистую сердцевину, из которой и делалась повязка, уходило всего два-три часа.

Обновить оружие также не составляло особого труда. Копье и лук выстругивались из куска твердой древесины и обматывались теми же волокнами из коры. Наконечники стрел и копья были сделаны даже не из железа: их просто подолгу обжигали над огнем. Широкие листья монгонго служили крышей для хижин, сооруженных из гибких веток растений, а разведенный на ночь костер согревал бамбути.

Еды в лесу хватало, и за это бамбути также благодарили лесного Бога. Разве человеку нужны еще какие-то богатства? Насколько могла судить Келли, бамбути, как, наверное, никто другой на этой планете, были полностью довольны и счастливы своей жизнью, и именно этим во многом объяснялось желание Келли возвращаться к ним снова и снова.

Ей не терпелось найти своих маленьких друзей, и она здорово огорчилась, что не застала их там, где рассчитывала. Сидя на бревне в бывшем лагере, стремительно превращавшемся снова в джунгли, Келли раздумывала, как ей действовать дальше. Тщетно гадать, в каком направлении ушли бамбути, впрочем, даже обнаружив какие-то следы, отправляться по ним сейчас стало бы глупым безрассудством. Эти отметины за несколько недель были смыты дождями, их могли затоптать животные, к тому же Келли уверенно ориентировалась только на этом относительно небольшом участке леса. А затеряться навсегда на территории, превышающей пятьдесят тысяч квадратных километров, ей вовсе не улыбалось.

Видимо, ей придется отказаться от поисков и возвращаться в свой лагерь в Гондалу – «место, где живет счастливый слон». Со временем бамбути сами ее там отыщут, ей надо просто набраться терпения и ждать.

Она посидела еще некоторое время, прислушиваясь к лесным звукам. Казалось, что лес безмолвствует и в нем никого нет. И только когда ухо привыкло к этой странной тишине, Келли различила звуки, какими всегда полнился этот гигантский лес. Шуршание муравьев и тихое жужжание пчел, похожее на пиликанье настраиваемых скрипок, и веселое потрескивание цикад, подобное пощелкиванию крошечных кастаньет, и шорох невидимых крылышек – все это сливалось в полифонию оркестра великого множества ползающих и летающих насекомых. А на верхних ярусах леса перекликались и пели птицы, и с шумом перепрыгивали с ветки на ветку обезьяны, в то время как внизу между деревьями в страхе спасалась от кого-то маленькая антилопа, шелестя листьями, разлетавшимися из-под ее крошечных копыт.

Вслушиваясь в эту музыку, Келли подняла голову: ей показалось, что где-то высоко в деревьях раздался едва различимый, но отчетливый свист. Старый Сепу клялся когда-то, что это хохлатый хамелеон объявляет, что пчелиные улья переполнены и сезон сбора меда начался.

Улыбнувшись, Келли поднялась с бревна. Как биолог, она прекрасно знала, что хамелеоны не свистят. И все же… Она с улыбкой подхватила свой рюкзак и отыскала едва заметную тропу, ведущую в Гондалу. По мере того как она трусцой продвигалась вперед, ей все чаще попадались знакомые отметины на земле и деревьях. Некоторые странно изогнутые стволы она тут же вспомнила; узнала она и песчаные берега реки, и зарубки на деревьях, которые когда-то сама сделала своим мачете. Келли все ближе и ближе подходила к дому.

На одном из поворотов она вдруг наткнулась на огромную кучу еще парящего навоза. Келли осмотрелась, надеясь увидеть среди деревьев слона, но животное уже исчезло в глубине леса. Возможно, это был Одноухий Старик – старый слон с тяжелыми бивнями, которого часто видели в лесах возле Гондалы.