– Я слушаю тебя, мудрейший, – прошептала она в ответ.

И Сепу тяжело вздохнул, что было совсем на него не похоже.

– Кара-Ки, Мать-и-Отец очень сердиты. Я никогда не видел, чтобы они так сильно сердились, – произнес Сепу.

Он говорил о лесном Боге, о том, в ком слились воедино мужское и женское начало. Она какое-то время молчала, словно подчеркивая, что понимает всю серьезность услышанного.

– Это очень плохо, – ответила она наконец. – И что же их так рассердило?

– Их ранили, – дрожащим голосом произнес Сепу. – И теперь реки текут красные от пролитой лесом крови.

«Очень странно, – подумала Келли и опять замолчала, пытаясь представить, что имел в виду Сепу. – Что значит „красные от пролитой лесом крови?“ После минуты тщетных раздумий она вынуждена была спросить: – Я не совсем понимаю, мудрый отец. О чем ты хочешь мне рассказать?

– Кара-Ки, ты же знаешь, что словами я не сумею описать это, – горестно прошептал Сепу. – Кто-то совершил святотатство, и Мать-и-Отец страдают от боли. Теперь, наверное, придет Молимо.

Однажды, когда Келли жила у бамбути, Молимо уже приходил. Но женщин от него спрятали, и Келли вместе с Памбой оставалась в хижине, хотя ужасный голос, похожий на рев взбесившегося буйвола или топот разъяренного стада слонов, она услышала. Молимо бушевал всю ночь, и ничего более страшного в своей жизни Келли не помнила.

Тогда-то Келли и поинтересовалась: – Что за существо этот страшный Молимо?

– Молимо есть Молимо, – загадочно ответил бамбути. – Он живет в лесу. Это голос Матери-и-Отца.

И теперь Сепу предполагает, что Молимо может прийти опять. Келли вздрогнула, охваченная суеверным страхом. Однако в этот раз она не станет прятаться в хижине с другими женщинами, решила Келли. В этот раз она постарается выяснить как можно больше об этом мифическом Молимо. Хотя сейчас важнее всего понять, какое святотатство совершено в глубинах леса.

– Сепу, – прошептала она, – если ты не в состоянии описать, что произошло, тогда покажи мне это. Ты можешь отвести меня к реке, где течет кровь богов?

Сепу, закашлявшись, заерзал на прелых листьях, а затем буркнул в ответ: – Хорошо, Кара-Ки. Я покажу тебе. Утром мы не пойдем сразу в Гондалу, а свернем с пути, и я покажу тебе кровоточащие реки.

Но утром Сепу оказался весел и полон жизни, как всегда, словно и не было вовсе их ночного разговора. Келли привезла ему подарок – складной армейский нож, и Сепу радовался, как ребенок, открывая и разглядывая все лезвия и приспособления, и, разумеется, обрезал себе палец. Заливаясь смехом, он слизнул с мизинца кровь и показал руку Келли, как будто наглядно доказывая, сколь замечательно острым был этот восхитительный нож.

Келли прекрасно знала, что уже через неделю Сепу потеряет его или подарит кому-нибудь, повинуясь первому душевному порыву, как это уже не раз происходило. Но в настоящий момент радости и восторгу Сепу не было конца.

– А теперь ты должен показать мне кровоточащие реки, – напомнила ему Келли, укрепляя за спиной рюкзак, и на какой-то миг глаза старика бамбути опять погрустнели.

Но уже в следующее мгновенье он засмеялся и, круто развернувшись, сказал: – Идем, Кара-Ки. Посмотрим, по-прежнему ли ты пробираешься сквозь лес, как настоящие люди.

Очень скоро они сошли с широкой тропы, и Сепу повел ее одному ему известными тропками. Он быстро бежал впереди, словно крошечный эльф, то и дело исчезая в листве. Но там, где он двигался, Келли приходилось то и дело нагибаться под низко нависшими ветками, и время от времени она вообще теряла Сепу из виду.

Правда, если бы Сепу бежал молча, то она давно, наверное, потеряла бы его след. А он, как и все пигмеи, пел и смеялся и болтал на ходу. По его голосу она и ориентировалась, а Сепу таким образом предупреждал зверей в лесу о своем приближении, давая им возможность уйти с дороги.

Келли знала, что старый бамбути бежал так быстро, как только мог, проверяя и дразня ее, и она решила, что ни за что не отстанет. Она кричала ему в ответ, когда он спрашивал о чем-то, и пела песни лесу вместе с Сепу, и когда он внезапно выскочил на берег реки, она оказалась там почти одновременно с ним.

Сепу глядел на нее смеющимися глазами, прятавшимися в сетке глубоких морщин, и одобрительно кивал головой. Однако Келли одобрение старого Сепу интересовало сейчас меньше всего. Застыв на месте, она смотрела на реку.

Исток этого рукава Убомо находился высоко в Лунных горах под одним из ледников на высоте около четырех с половиной тысяч метров и на широте вечных снегов. Эта река пробивала себе путь, обрушиваясь водопадами в горах и образуя тихие озера под ними; ее питали проливные дожди, стекавшие потоками по горным склонам, над которыми осадков выпадало больше, чем где бы то ни было в горах Африки; она несла свои воды мимо безлесых болот и вересковых пустошей, сквозь леса, где рос древний гигантский папоротник, и внезапно скрывалась в густых зарослях бамбука, где обитали гориллы и винторогие антилопы. А потом, на протяжении еще трех километров, река петляла по извилистому руслу у подножия невысоких холмов и достигала наконец тропического леса, замедляя свое течение среди гигантских деревьев, многоярусная крона которых смыкалась над ней в поднебесной вышине.

Бамбути называли эту реку Тетва, потому что так назывался серебристый сом, который в изобилии в ней водился, и ловили его в песчаных заводях среди водорослей. Женщины бамбути сбрасывали свои набедренные повязки и, вооружившись сетками из плетеного камыша, берестой и корзинками для рыбы, шли ловить усатого сома. Окружив заводь, где пряталась эта неповоротливая рыбина, они начинали визжать от восторга, если им удавалось поймать скользкого, вырывавшегося из рук сома и вытащить его из искрящейся прозрачной воды.

Но так продолжалось до того момента, пока река не стала кровоточить. И сейчас Келли стояла, остолбенев от ужаса, открывшегося ее взору.

Лес подступал к самой воде, так что кроны деревьев по обоим берегам реки почти смыкались, а сквозь них голубели кусочки далекого безоблачного неба.

Вода в реке шириной метров в пятьдесят была красной, вернее даже темной, чуть коричневатой, как загустевшая кровь. Казалось, дотронься до этой кровавой воды, и она прилипнет к пальцам. Вода не только перестала искриться, но стала похожа на отработанное машинное масло и текла теперь устало и медленно, тяжело перекатывая свои темные волны.

Покрасневший прибрежный песок покрывал густой слой вязкой грязи. Раздутые трупы сомов валялись на красных берегах, выброшенные из отравленной воды. Пустые глазницы рыб таращились в небо, и нестерпимый смрад от разлагавшихся трупов висел в насыщенном влагой воздухе, скапливаясь под деревьями.

– Что произошло, Сепу? – прошептала Келли.

Но Сепу только пожал плечами, заворачивая горсть грубого черного табака в листок с дерева. Келли отправилась вниз по берегу, а Сепу тем временем раскурил свою примитивную сигару, достав уголек из мешочка, сделанного из толстых зеленых листьев, который он постоянно носил у себя на груди. Бамбути пускал облачка голубого дыма в небо, зажмурив глаза от удовольствия.

Едва Келли ступила на песчаную косу, как ноги ее почти по колено провалились в грязь. Захватив ладонью горсть глины, она растерла ее между пальцами. Глина оказалась скользкой и мягкой, как жир, и страшно пачкалась. Пальцы Келли мгновенно потемнели, словно она испачкалась бычьей кровью. Келли попыталась смыть ее, но жидкая глина растекалась по пальцам, и теперь руки Келли выглядели так, будто она только что прирезала кого-то, вся измазавшись в крови своей жертвы. Келли поднесла руки к носу: ничем, кроме обычной глины, они не пахли.

Вернувшись к Сепу, Келли обрушила на него целый шквал вопросов.

– Кто это сделал, мудрейший? Что случилось? Рассказывай!

Но Сепу попыхивал своей сигарой, покашливал, улыбался и избегал смотреть ей в глаза.

– Ну же, Сепу, рассказывай. Что случилось?

– Я не знаю, Кара-Ки.