Протопопов сделал три термометра для низких температур: один из медной проволоки, другой спиртовой и третий газовый, и будто бы они показывают согласно. Протопопов пишет: «Можете себе представить, какой эффект произвели сумы с одеждой!» И действительно, никто из них не знал, удастся ли мне заготовить одежду или придется ехать в летнем обмундировании.

21 ноября в тумане от оленьего дыхания наши товарищи явились и сами, в больших оленьих шубах, закутанные шарфами. Афанасий приехал также; ему гораздо лучше, он даже может ходить, но я помещаю его в больницу.

Михаил и Петр ворчат. Они представляли себе поездку на оленях спокойным удовольствием, а тут мерзнут ноги, леденеет лицо, а рядом с нартой не побежишь – снег и кочки.

Сегодня 21 ноября, но вместо оленей я получаю от Попова записку: «Во-первых привет и почтение вчера приехал с тунгуса гр-н Николаев Егор и говорит загонял волк оленей не известна сколько оленей свел сколько дней будут содержатся».

По устным сведениям, волки угнали оленей куда-то далеко и их ищут. Целых семь дней прошло, пока снова собрали всех оленей, и только 28 ноября удалось нам двинуться.

За это время открылась еще одна уловка Попова. Уезжая в Сеймчан, Богатырев оставил нам письмо; оно было передано исполкомом Якутгосторгу, Якутгосторгом – Попову для доставки мне. Попов благоразумно его припрятал – мало ли что лишнего может писать судья! Случайно это все вышло теперь наружу, и Попову пришлось отдать письмо. Печати на нем целы, оно предусмотрительно прошито, с иронически теперь звучащей надписью «срочно». В письме Богатырев объясняет, что он должен был поспешить заключить договор с Якутгосторгом на доставку экспедиции, так как весь транспорт в Оймяконе находится в руках нескольких «мощных» лиц, которые с меня иначе сдерут втридорога. К письму был приложен договор. «Мощные» лица все-таки нами попользовались, но благодаря заботливости Богатырева экспедиция пострадала минимально.

Мы используем неделю отдыха, чтобы приготовить для поездки палатки и печки.

Наши короткие печки сдваивает попарно Никульчан – здешний мастер, большой искусник. Он умеет делать все, даже починяет карманные часы, хотя никогда не выезжал из Оймякона. Особенно хорошо он делает ножи, оттачивая их из напильников.

Афанасий все в том же положении – слабость и легкие боли в желудке, но он ни за что не хочет оставаться в Оймяконе: он боится, что одному ему потом никак не выбраться отсюда, а Иннокентий и Яков довезут его до дому. Для него делают специальную нарту: сиденье оплетают веревками и ставят верх из брезента.

28 ноября с утра лихорадочно укладываемся – сегодня приходят олени. Подают нарты: тринадцать для людей (включая двух проводников) и восемь для груза. Все население Томтора собралось посмотреть на отъезд и попрощаться с нами.

Сначала никак не могут распределить груз, людей, оленей, потом все кое-как улаживается, и в половине четвертого, после заката солнца, мы выезжаем. Олени еще не приспособились к нартам: они молодые и многие в первый раз в упряжи. Два моих оленя совсем дикие – едва тронув с места, они сцепляются рогами и падают. Весь поезд останавливается, оленей расцепляют. Через несколько минут другое происшествие: в овраге моя нарта опрокидывается и я вываливаюсь. Все очень рады, а в особенности довольны приехавшие с Эльги: они все уже вываливались из нарт и теперь считают себя опытными путешественниками.

Нарта сделана так, что опрокидывается очень легко. На двух широких полозьях укреплены плоские столбики – «копылья», соединенные поперечинами из тальника или иногда лиственницы. Спереди полозья соединены дугой из тальника – «бараном».

Упряжка оленей необыкновенно проста и остроумна: широкая ременная петля, перекинутая через шею, проходит под передней внутренней ногой; ременная постромка идет от этой шлеи к саням, перекидывается через баран и протягивается к другому оленю. Запрячь и распрячь оленей – дело одной минуты: накидывают петлю на голову оленя, поднимают ему ногу и просовывают в петлю. Если один олень тянет плохо, другой сейчас же оттягивает постромку вперед, и ленивый олень попадает ногами в баран. Таким образом, оба принуждены тянуть одинаково.

Общий ход регулируется передними нартами. Обычно проводник ведет связку из десяти нарт, каждая пара оленей привязана к предыдущей нарте недоуздком. Как только трогает передняя нарта, следующие принуждены бежать. Трогают они легко, сразу переходя на рысь. Если нарта из связки слишком раскатывается, олени разбегаются в стороны, а нарта, ударяясь бараном об идущую впереди, останавливается. В нарте нет ни одного гвоздя, все ее части связаны ремешками.

Грузовые нарты имеют ширину около шестидесяти – семидесяти пяти сантиметров, а длину в рост человека. Беговые, на которых ездят эвены или проводники-якуты, не шире пятидесяти сантиметров и почти на метр длиннее. У них спереди есть еще вертикальная дуга, за которую можно держаться, когда бежишь рядом. Эти нарты еще легче опрокидываются, но якуты и эвены никогда не лежат на нарте, а сидят, свесив ноги и поддерживая нарту ногой, когда она накреняется.

Мы устраиваемся по-барски: сзади к нарте привязываем груз, подкладываем под себя оленью шкуру, и, таким образом, можно полулежать и даже спать, но это опасно. Спит только один техник Чернов. Нередко слышишь дикие крики «Тохто!» («Стой!») и затем видишь Чернова, волочащегося по снегу под опрокинутой нартой, а возница не слышит (или из озорства делает вид, что не слышит), продолжая мчаться вперед.

В первый день мы делаем немного – всего 15 километров. Ночевка в лесу. Для первого раза тепло, всего только 35 градусов мороза, но с непривычки кажется тяжело. Надо разгрести снег, нарубить и связать жерди, поставить их двумя пирамидами и к положенным сверху продольным жердям привязать палатку. Потом поставить печку, приладить трубы. Сегодня это все делается очень медленно, все не налажено; долго приходится ждать, пока принесут жерди, напилят дрова. В темноте никак не собрать печку, трубы не приходятся друг к другу, хотя в Оймяконе они хорошо подходили. Наконец печка нагрелась, можно скинуть с себя часть мехов.

На следующий день пересекаем плоские отроги Верхоянского хребта и выходим на Ючегей-Юрях, приток Кюёнтя. На речке несколько юрт. Вокруг много болот, снега очень мало, и нарты постоянно опрокидываются на кочках. Проводник этого не видит и не слышит; олени тащат нарту полозьями вверх по кочкам, и ящики и сумы одна за другой рассыпаются по пути. Много времени пройдет, пока едущие сзади докричатся проводника.

1 декабря проезжаем юрту нашего проводника и пьем у него чай. Это последнее жилье, а дальше на 500 километров ледяная пустыня без жилья. Разве только встретим эвенов. Юрта стоит в урочище Джакай – это расширение в горах, где сходятся три реки, образующие вместе большую реку Кюёнтя. К северу от нас высятся уже большие горы, продолжение Брюнгадинской цепи, которую мы пересекали летом.

Прояснилось, небо сияет, мороз днем ниже 40 градусов. От тряски на кочках у Афанасия снова начались боли. Он почти ничего не ест, только пьет чай да немного молока.

Начиная с этого дня до 9 декабря мороз нас не оставляет. По-видимому, по ночам около 60 градусов, а днем до 50. От дыхания оленей, когда они бегут, поднимается такое облако пара, что совершенно не видно не только гор, но даже ближайших деревьев. В тумане различаешь только соседнюю нарту, следующая уже скрыта. Только когда караван останавливается и олени дышат не так порывисто, можно разглядеть окрестности; в это время слышен шорох дыхания. Солнце стоит низко, мы едем по ущелью и его почти не видим. Сейчас самые короткие дни, уже в половине четвертого совсем темно. Все время едем во мгле, завернутые до глаз в шарфы. Когда у задней нарты рвется постромка, олени убегают вперед, а нарта остается; но никто не замечает потери. Только случайно на остановке в пути она обнаруживается. Поэтому, чтобы не терять нарт, мы сзади каждой связки привязывали нарту, на которой ехал кто-либо из рабочих.