Спуск в другую долину. Это еще одна вершина Малого Чауна. Снова по глубокому снегу, опять в гору, опять перевал. Опять задыхается на подъеме Тегрине. Возле перевала черные утесы горизонтально лежащих покровов лав. С перевала внезапно открывается озеро. Оно в круглой, замкнутой котловине, заполненной туманом. Зубчатые горы стеной окружают озеро со всех сторон. На перевале и на спуске к озеру крепкий снег с глубокими застругами, похожими на стаю дельфинов с головами, обращенными на север. Тнелькут был прав: здесь должны дуть сильные ветры с севера; воздух, поднявшись через перевал, бурно спускается в котловину озера и затем с огромной силой мчится на юг, через понижение в кольце гор.

Вот оно лежит перед нами, это озеро, цель мечтаний многих путешественников. Стоять на перевале над озером – это совсем не то, что летать над ним на самолете, как полтора года назад. Теперь я могу убедиться в его реальном существовании, взобраться на это кольцо гор, которое его окружает, пройти по льду. Его сходство с лунным кратером кажется мне еще разительнее, чем с самолета. Громадные размеры этого кратера – поперечник впадины достигает 17 километров, а ширина озера – 12 километров – ставят его наравне с маленькими лунными кратерами. А происхождение их одинаковое – и там и тут вулканические извержения. Здесь взрыв вулканических газов прорвал горизонтальные покровы излившихся ранее лав и образовал в них круглый канал. Эта трубка взрыва, вероятно, заполнена продуктами раздробления лежащих глубже пород. Теперь дно ее занято озером.

С перевала мы не могли сначала отличить, где кончается низкий пьедестал гор, полого спускающихся к озеру с севера и запада, и где начинается лед озера. Как только мы спустились с перевала, Тнелькут решил стать у подножия горы, где он нашел под твердым снегом сносный корм. Но нам для астрономического пункта нужно было приметное место, и Ковтун выбрал плоский холм, поднимавшийся на низком пьедестале гор, полого спускавшихся к озеру. Мы спустились туда с частью каравана. Навстречу поднимались дельфиньи морды крепких заструг, некоторые из них достигали более метра высоты. Толстый мальчик, который вел караван, двигался все медленнее и медленнее: ему не хотелось еще утомлять оленей для такой бессмысленной стоянки на холме, на камнях. Мне пришлось взять от него поводок, чтобы вести оленей туда, куда нам нужно было. Несколько минут он шел с надутым лицом, потом резко вырвал у меня из рук поводок: очевидно, я недостоин исполнять такое ответственное дело.

Сегодня, как говорят геодезисты, может быть, будет «ночь», т. е. ясное небо, и Ковтуну удастся произвести астрономические наблюдения. Поэтому, едва поставив палатку, мы начинаем подготовку к ночи. Надо поставить мачту, натянуть антенну, наладить радио для приема сигналов точного времени, установить и выверить инструмент. И наконец, надо сварить обед. Мы едва справляемся со всем этим к наступлению темноты.

Ночь довольно скверная, звезды все время заволакиваются облаками. Ковтун успевает отнаблюдать очень мало звезд: погода портится, и он разрешает мне заснуть (я веду записи под его диктовку). Сам он остается еще дежурить, но скоро небо совершенно закрывается, и он тоже лезет в мешок.

Хотя для хорошего астропункта нужна целая ясная ночь, но мы не можем долго стоять здесь; утром приходит Тнелькут и говорит, что они изрубили на дрова одну нарту и собираются сегодня использовать несколько жердей от яранги. Здесь совершенно нет кустов. Летом еще удается кое-где найти мелкие кустики толщиной в карандаш, но сейчас их не отыщешь под снегом.

21 февраля на озере с утра лежит легкий туман. Я предпринимаю экскурсию через озеро на восточный берег. Пологий пьедестал гор (вернее, равнина), на краю которого мы стоим и который мы сначала принимали за поверхность озера, очень широк. Только пройдя пять километров, я достигаю берега озера. Два плоских береговых вала, состоящих из неокатанных кусков липарита и туфа, окаймляют озеро. Лед гладкий, без торосов, только редкие тонкие трещины кое-где пересекают его ровную поверхность.

Интересно было бы дойти до середины озера, пробить лед и смерить глубину. Когда в 1933 году я глядел на озеро сверху, с самолета, оно было темное, кобальтово-синее; значит, глубина его велика (как и должно быть у кратерного озера). Что таится под этим толстым льдом? Чукчи говорят, что здесь водятся большие рыбы.

Но у меня нет ни времени, ни нужных для исследования озера приборов. Этим займется когда-нибудь специальная экспедиция, которая сможет пробыть здесь десяток-другой дней.

Сегодня был зловещий восход – пять полос красных облаков, мрачная впадина, полная тумана, безмолвие этого страшного безлюдного места, настороженные морды мертвых дельфинов-заструг. Странное, жуткое место! Когда я буду писать роман о жизни на Луне, я помещу своих героев в такой кратер. Особенно мрачно озеро ночью, когда черные зубцы гор чернеют на лунном небе, половина впадины в тени и белесая пелена тумана закрывает все ее дно.

Погода не сулит ничего хорошего. Барометр со вчерашнего дня поднимается – значит, скоро будет ветер с севера. Так как мы перевалили через ветрораздельный гребень Чукотки, то ветер будет здесь дуть при повышении барометра, в то время как на северном склоне он дует при уменьшении давления. Наверно, уже вечером пурга будет рвать палатку.

После прогулки по льду озера я взбираюсь на склон восточных гор. Так же как и северная часть кольца, они были сложены горизонтальными потоками разноцветных лав.

Я отдыхаю на одной из вершин и еще раз рассматриваю озеро. На юге виден единственный разрыв в этом непрерывном кольце гор: здесь вытекает небольшая река Энмуваам. Дальше к югу местность мне хорошо знакома по полетам 1933 года. Я помню, что эта река извивается тонкой линией по нагорной равнине, покрытой лавами, и затем в желтом каньоне течет на восток, в реку Белую. Выход реки из озера стерегут две пирамидальные горы. Нигде не видно ни следа жизни, все холодно и мертво; только черные камни и белый снег и лед.

«Ночи» для Ковтуна сегодня нет. Как только я вернулся, начался северный ветер, сначала слабый, затем все сильнее и сильнее. Палатка начинает прогибаться все больше; мы подпираем ее изнутри лыжами и шестами, но северная стенка по-прежнему выгибается внутрь. Всю ночь трепещет палатка, и мы ждем, что вот-вот она обрушится на нас. Никаких астрономических наблюдений при таком ветре, достигающем 20 метров в секунду, вести, конечно, нельзя. Да и небо закрыто низкими черными облаками. Только на короткое время в щель между этим черным покровом и черными зубцами гор выглянула луна.

Утром 22-го ветер продолжается. Оставаться здесь больше нельзя. Придется удовлетвориться наблюдениями первой ночи, дающими точность, достаточную для нашей карты.

Складывать палатку в пургу не очень-то легко. Она рвется из рук, и никак нельзя ее свернуть по всем правилам. Но все повеселели: мы едем назад, уходим от этого страшного озера, где отмерзают носы и руки, где нет дров. Отдохнувшие олени бодро идут против ветра на перевал. И как только мы переваливаем и спускаемся в верховья Малого Чауна, тотчас стихает ветер, прекращается свист и вой поземки, легкий пушистый нетронутый снег лежит на насте.

Здесь, вероятно, на днях подует другой ветер, с юга, который будет с силой скатываться по этому северному склону. Но сейчас воздух тихонько взбирается отсюда на перевал, не тревожа даже легкую пелену свежего снега.