Утро того дня, на который была назначена свадьба, выдалось многообещающе солнечным и теплым, позволяя надеяться, что праздник пройдет без сучка, без задоринки. Платье невесты делало Машеньку похожей на воздушный экзотический цветок, сорванный со стебелька влюбленным ветром. Она ни на секунду не могла усидеть на месте и буквально светилась от счастья – хоть свечи от нее зажигай, если бы только рядом требовались дополнительные источники света. Ей не нужны были никакие украшения – в свой праздник невеста затмевала всех!

С утра мы с девочками сделали друг другу прически – вернее, горничные причесали друг друга, а потом совместными усилиями из сильно отросших волос выстроили у меня на голове неприступное оборонительное сооружение, откуда, точно пушечное дуло из-за баррикады, торчал серебряный гребень. В последний момент я спохватилась, что ухожу в церковь прямо в утреннем халате, забыв надеть нарядное платье. Думаю, жених оценил бы кимоно из синайского расписного шелка как дань уважения к традициям его родины, но следовало подумать о чувствах гостей. Когда мы были уже в дверях, о себе громким криком напомнил Пузанчик – колыбельку успели перенести в новый дом молодоженов, так что эту ночь он снова провел в коробке из-под мыла.

Ближайшая к дворцу церковь Преображения Господня поражала великолепием убранства – оклады икон и утварь ослепительно блистали золотом и драгоценными камнями, каждый свободный сантиметр потолка украшали прекрасные фрески… В любой другой день я провела бы здесь несколько часов, любуясь мастерством художников – но сегодня лишь сделала зарубку на память, пообещав себе вернуться позже и уж тогда-то рассмотреть все в подробностях.

Прибывшую – и, как водится, слегка опоздавшую – невесту встретили приветственными криками и хлопками. Пренебрегая традициями, мы решили обойтись без выкупа, и жених ждал суженую прямо у церковных врат. За неделю (спешка по средневековым меркам просто неприличная, но Пузанчик служил брачующимся лучшим оправданием) синяки на лице синайца несколько побледнели, хотя он все еще выглядел как жертва автокатастрофы. Но по восторженной реакции Машеньки можно было подумать, что ее встречает как минимум Бред Питт или даже сам Константин Хабенский.

Отец Михаил, которого (без особого, впрочем, труда) удалось уговорить провести церемонию, поднял руки, призывая всех к тишине. На правах близкой подруги пристроившись почти за спинами жениха и невесты, я с волнением следила за происходящим, не забывая укачивать Пузанчика, чтобы тот своим ревом, не дай бог, не нарушил торжественность момента. Проникнувшись, тот вел себя, как ангел.

– Кто отдает эту женщину? – громогласно спросил священник. Я вздрогнула – хотя младшие сестры помирились с Машенькой и одна из них даже перебралась в их с Пу Чжаном новый дом, чтобы помогать молодой семье с ребенком и по хозяйству, остальная семья, особенно старшее поколение, не могли простить ей «позора», поэтому вряд ли стоило ожидать, что родной отец придет проводить дочь в «замужний путь». Может, нарушить традицию да рявкнуть «Я!» – на правах, так сказать, посаженой матери.

– Я! – Вперед выступил… король. Стыдно признаться, но до сих пор я не замечала его среди остальных гостей. Сегодня он оделся скромно и пришел без короны – видимо, инкогнито, – но в толпе его все равно узнавали, кланялись, пугались и шушукались.

Пока молодые обменивались взаимными клятвами и обходили вокруг алтаря, я сама не заметила, как переместилась влево, поближе к посаженому отцу:

– Здравствуйте, ваше величество!

– Вам того же, госпожа придворная чародейка!

– Не ожидала вас здесь увидеть.

– Как я мог пропустить свадьбу матери своего крестника?

– А замуж она выходит за моего крестного сына! – Я усмехнулась. – Так странно…

– Что?

– Быть матерью взрослого дядьки.

– А вы любите детей?

– Конечно! Надеюсь, и вы тоже, потому что свадьбу будем гулять в приюте. Ребята готовят для молодых поздравление-сюрприз, только – тс-с-с! Это тайна! Или вы только на церемонию, а на праздник не останетесь?..

– Обменяйтесь кольцами! – велел священник.

– Стойте!

В тот момент, когда Зарита в трогательном платьице, похожая на маленького ангелочка, протянула жениху с невестой маленькую подушечку с покоящимися на ней тоненькими золотыми ободками, церковные двери распахнулись – и на пороге нарисовался синайский посол со всей свитой. Что-то подсказывало, что он пришел не для того, чтобы пожелать соотечественнику всяческих успехов и прочного семейного счастья. «Пусть говорит теперь или умолкнет навек», – всплыла в памяти растиражированная кинематографом фраза. Отец Михаил ничего такого не говорил, но к ситуации очень подходит.

– Пу Чжан – подданный синайского императора. Он не имеет права находиться в чужой стране и жениться на иноземке без его высочайшего разрешения! – Я так и знала, что переводчик умеет говорить по-русски без акцента, просто прикидывается! – Переход в иную веру не выводит его из-под императорской юрисдикции!

Не знаю, как кто, а я здорово растерялась и, прижав к груди ребенка, торчала столбом, не сводя глаз с синайской делегации, а в голове билась одна-единственная глупая мысль: если они все знали, то отчего же ждали столько времени, а не явились в «Кукушкино гнездо» сразу, как только там появился Пу Чжан? Не иначе, нарочно хотели подгадать к церемонии, чтобы посильнее унизить Машеньку…

– Насколько мне известно, упомянутый здесь Пу Чжан, выполнявший обязанности телохранителя в свите высочайшего посла, на этот раз остался в Синае, где мать нашла ему хорошую невесту. – Сама не знаю, какой комар в какое место меня укусил, заставив сделать шаг вперед. Передав Пузанчика на руки Настасье, я вызывающе посмотрела прямо в глаза послу. Значит, женщина не может первой начинать разговор? Ну-ну! – Или мой источник не заслуживает доверия?

Толмач залопотал по-синайски, переводя речь, но по сверкнувшим глазам посла было ясно, что тот уже понял все и без перевода. Из рассказа беглеца – больше жестами, так как обучение местному диалекту благодаря Машеньке хоть и двигалось вперед семимильными шагами, все еще не достигло уровня непринужденного общения, – я знала всю историю. На самом деле Пу Чжан и на этот раз входил в посольскую свиту, с которой дошел почти до самого Старгорода, где намеревался самовольно оставить службу и пустить корни. Юная горничная не шла у него из головы, заставляя забыть о семейном и гражданском долге: ведь государственную службу синайцы могли покинуть только вперед ногами… На свою беду, он поделился революционными планами с преданным товарищем, и тот, как верный ленинец, тут же донес об этом послу. Последовал немедленный приказ ликвидировать инакомыслящего, и только вмешательству русских женщин тот был обязан своей жизнью и счастьем.

Пуститься же на откровенную ложь посла наверняка заставило мое присутствие при разговоре – попросту говоря, он принял меня за Машеньку. Что поделать, для синайцев все мы на одно лицо! Как, впрочем, и они для нас… Сиюминутное желание побольнее задеть ту, что заставила честного императорского подданного оставить былые идеалы, забыть присягу, оказалось сильнее опасения вызвать дипломатический скандал. Но на открытый конфликт посол не пошел – похоже, все-таки узнал в толпе короля.

– Да, конечно, – перевел недовольное кряканье сановника толмач. – Вероятно, меня попытались ввести в заблуждение. Я и сам теперь вижу, что это не Пу Чжан. Всего хорошего. Желаю счастья!

Церемонно поклонившись, посол в сопровождении шестерых телохранителей повернулся и неторопливо покинул церковь.

– Продолжайте, Петр Иванович. – Король махнул жениху.

Недрогнувшей правой рукой бледный до синевы Пу Чжан… то есть Петр Иванович поднял с подушечки обручальное кольцо, а в левую ладонь принял доверчиво протянутую Машенькой ручку. Дальше церемония шла без сучка, без задоринки, но все же жених явно пребывал не в своей тарелке – до первого крика «Горько!». Зато уж, дорвавшись до поцелуев, быстро позабыл обо всех проблемах.