Синаец оказался дома – это была его свободная смена, и он отдыхал по полной программе, набираясь сил перед завтрашним дежурством: левой ногой нажимал на педаль, приводящую в действие механизм двух самораскачивающихся колыбелек конструкции Андрюшеньки Кулибина, руками остругивал деревянную чурочку, изготавливая какую-то полезную в хозяйстве вещь, а языком повторял скороговорки для разговорной практики и тренировки.

– Здравствуй, Петя! – поприветствовала я хозяина дома.

– Здравствуй, здравствуй! – Это слово он уже научился выговаривать почти без акцента. А недостаточность словарного запаса с успехом компенсировал богатой мимикой – вот сейчас по сияющему желтому лицу без труда можно было прочесть, что он страшно рад меня видеть, что они с женой все это время жутко скучали – особенно Машенька, – и даже Пузанчик с Найденкой как будто спрашивали, когда придет тетя ведьма.

Склонившись над колыбельками, я умиленно охнула – пока мы не виделись, младенцы здорово изменились: подросли, поправились, похорошели. И, кажется, тоже меня узнали – во всяком случае, проснувшаяся Найдена распахнула огромные оливковые очи и весело гугукнула.

– Правду говорят, будто чужие дети растут быстро!

– Свои тоже, вот увидите. – Выйдя из кухни, бывшая горничная импульсивно бросилась мне на шею: – Госпожа!

– Машенька! – Я тоже была безумно рада ее видеть. Вот если бы можно было взять и ее, и детей, и Пу Чжана с собой за город…

Еще Настасью, Зару, Иана с Орлеттой – куда без них! – король непременно прихватил бы отца Михаила и парочку самых умных советников… А там и вся столица постепенно переехала бы в деревню, зажав сказочный теремок холодными каменными боками. Нет, все-таки он у меня очень умный!

– Госпожа! Какая вы стали красивая!

– А ты, я смотрю, научилась льстить! – Представляю себе эту красу: ненакрашенная, почти что без волос, нос облупился, сарафан на пять размеров больше…

– Да вы просто светитесь! Хорошо съездили?

– Сказочно! – Я закатила глаза.

– Насовсем вернулись?

– Не знаю еще, как получится… ОН что-то неожиданно с места сорвался. Поехала практически в чем была… По-отпускному.

– Вам очень идет! Поздравляю!

– Спасибо. – Я озадаченно покосилась – кажется, она имеет в виду не только сарафан…

Кстати, я впервые как следует его рассмотрела: темно-синий, с весьма скромной вышивкой (зато каждый листик украшен бриллиантовой росинкой). Красивый… Схваченный в спешке ярко-красный кушак – кажется, вообще мужской, – совсем к нему не подходил, как и простенькая голубая косыночка. Сюда бы косу заплести до пояса… да не из чего.

На живую нитку Машенька быстро ушила сарафанный лиф, чтобы на груди не болтался, а на голове мы объединенными усилиями соорудили что-то вроде тюрбана из почти подходящего по цвету шарфа – если смотреть издалека и мельком, то ничего, сойдет. От пояса решили вовсе отказаться, так что теперь я в полной мере воплощала собой дородный идеал средневековой красоты. Ни дать ни взять, купеческая дочка на выданье. Хотя в этом мире моя ровесница в свои неполные 23 года уже была бы солидной матроной с подысканным родителями мужем и целым выводком сопливых ребятишек.

Перед глазами тут же встала картинка: русоволосый мальчик – вылитый отец! – и темноволосая девочка с умным лицом, совсем как на портрете бабки Валерии… Интересно! Это что, на меня никто и не похож?!

– А я ведь доделала то платье!

Реплика Машеньки заставила меня сбросить оцепенение и разом прийти в себя. Привидится же такое! Нет, дети – это, конечно, очень хорошо… когда-нибудь… не очень скоро.

– Хотите посмотреть? – уточнила мастерица.

– И не только посмотреть, а и померить!

Как оказалось, после отпуска поправляются не только младенцы: безумно красивое платье невиданного фасона оказалось мне тесновато. Было жалко не столько самолюбивой мечты о триумфальном возвращении во дворец в новом наряде и новом образе, сколько потраченного Машенькой труда – ведь все шилось на руках, стежочек к стежочку, ни одна машинка так не сможет! Однако саму мастерицу это, кажется, совершенно не волновало – она по-прежнему улыбалась безмятежно, как соседка по комнате в общежитии при виде безобразно располневшей товарки. Если бы я знала ее немного хуже…

Как известно, к каждой хорошей новости неизменно прилагается горькая пилюля, чтобы жизнь медом не казалась, а к плохой – ложка меда, подсластить огорчение. Чтобы я не слишком расстраивалась необходимостью садиться на жесткую диету, Машенька поделилась радостной сплетней: оказывается, три дня тому назад принцесса Радослава покинула пределы гостеприимного государства и отправилась восвояси, под батюшкино крыло. Значит, король так спешил в столицу не для того, чтобы с ней встретиться (хотя такая мысль, признаться, пришла в мою стриженую голову впервые – я любимому верю!). С собой бледнолицая обольстительница прихватила Каменного Лаврентия – чтобы в дороге чувствовать себя в полной безопасности (в дополнение к дюжине вооруженных до зубов амбалов, присланных ее отцом). Орлетта осталась в Старгороде – то ли не позвали, то ли сама отказалась сопровождать прекрасную даму. Скорее всего, первое.

Пу Чжан с готовностью проводил меня во дворец. По дороге на нас так никто и не напал, хотя пялились многие. Даже не знаю, на кого больше – к разгуливающему по улицам узкоглазому синайцу в костюме городского стражника за это время уже должны были привыкнуть…

Видно, не так уж сильно стрижка, макияж и новое платье меняют человека – встречные придворные сразу меня узнавали. Вот и меняй после этого кардинально имидж… Одни ограничивались сухими приветствиями, другие начинали горячо поздравлять и заговорщически подмигивать. Создавалось такое впечатление, будто все окружающие знают обо мне какую-то тайну, я одна не в курсе. С ходу в голову приходило только одно – что отец Михаил по каким-то одному ему ведомым причинам нарушил обет молчания, тайну исповеди – или как там называется, когда священник никому не должен рассказывать о проведенных обрядах? – и принялся трепать языком направо и налево… Или газету начал выпускать? Хотя, если подумать… «журналиста» можно найти и поближе.

– Где эльф?! – В лабораторию я ворвалась, пылая местью, как все фурии ада.

– Госпожа! – От неожиданности Настасья выронила из рук свою модную шапочку, к которой как раз пришивала еще один бантик. Скоро она головы не сможет поднять, столько там уже всего понакручено. – Вы вернулись!

– Ну… да. – При виде такой искренней радости я слегка оттаяла.

– А Иана нет – они с Зарой как раз репетируют. Что случилось?

– Эта ушастая скотина раструбила всем про свадьбу!

– Да как он мог! – Девушка всплеснула руками. – Он ведь про это ничего не знает! Не было его тогда еще во дворце!

– Но уши-то у него есть, да еще какие! А мы в полный голос об этом рассуждали – тогда, утром перед моим отъездом…

– Они с Зарой украшали карету и подошли уже после нашего разговора.

Правда – экипаж, уносящий нас навстречу отпускным радостям, был увит свежими живыми цветами… Но кто же тогда проболтался? Или… дело в другом?

– Надо найти их и сообщить радостную новость! – Настасья не стала дожидаться, пока я додедуцирую, но уже в дверях обернулась: – Госпожа… поздравляю вас!!!

С этими словами горничная выскочила за дверь, оставив меня в полнейшем недоумении. В самом деле, что тут могло случиться такого хорошего, что все вокруг в курсе, а я – нет? Не с возвращением же меня поздравляют – чай, не с войны!

Внезапно сердце как будто укололо булавкой. А может быть… Да нет! Я бы заметила… Хотя… До замечаний ли мне было, столько событий! Ну-ка, ну-ка вспоминай…

Не слишком доверяя дырявой памяти, я подбежала к стеллажу с колдовским инвентарем и принялась переставлять банки-склянки-коробочки с сушеной травой и прочими химреактивами. Ага, вот и он – кусок пергамента, на котором я, по примеру мистера Крузо, вела счет прожитым неделям и – в отличие от Робинзона, – отмечала «женские дни». Сколько «палочек» прошло с нашего отъезда на дачу – три, четыре недели? Но, даже если примерно… Мама дорогая!