— Подожди, подожди, — прервала его Аврора. — Давай-ка все сначала. Мне что, пришлось утруждать себя и поднимать трубку только ради того, чтобы услышать, как ты называешь меня гусеницей? Конечно, я несколько великовата, и я, безусловно, белая, но чем это, на твой взгляд, я напоминаю гусеницу? Разве гусеница не является одной из разновидностей червя? Я что, была такой дурой, что приготовила рубец из телятины для человека, который сравнивает меня с гусеницей?

— Ты обо мне и не думала, — сказал Паскаль. — Не греки ли тут виноваты?

— Нет, просто ты скучный старикан, — сказала Аврора. — Я пробовала подумать о тебе несколько раз в ходе ужина, который — я готова признать — был довольно бесцветным мероприятием. Но мне на самом деле показалось, что я нахожусь у пустого туннеля и прислушиваюсь к малейшим звукам из него. Ничего не было видно, да и думать тут, по-моему, не о чем.

— У меня болит голова, я стар и одинок, — пожаловался Паскаль. Гнев его исчез. Он был в ужасе от того, что так растерялся и даже назвал Аврору гусеницей. Гусеница? Да как это у него язык повернулся сказать такое? Она, может быть, никогда не простит его. Он почувствовал, что единственное, на что он мог надеяться — это показаться как можно более жалким, а сделать это было нетрудно, потому что он и чувствовал себя жалким.

— Ты и заслуживаешь того, чтобы быть одиноким, если все, на что ты способен, это назвать меня гусеницей, — сказала Аврора. — Я хочу рассказать об этом Рози, и мы вместе приведем тебя в чувство.

— Не надо приводить меня в чувство, я и так совершенно разбитый человек. Жизнь у меня не сложилась. — Из глаз его потекли слезы.

— Вот черт, теперь ты плачешь, потому что я отругала тебя, — сказала Аврора. В комнату вошла Рози, в руках у нее были свеженакрахмаленные простыни и пододеяльники, и это было верным знаком того, что скоро Аврору попросят из кровати, чтобы сменить белье.

— Паскаль назвал меня гусеницей, но теперь он плачет, — Аврора протянула трубку Рози на тот случай, если той захотелось бы услышать его всхлипывания.

— Я не хочу слушать. Кому это нужно — слушать, как плачет француз? — сказала Рози. — Тебе придется подвинуться — мне нужно сменить белье.

— Именно теперь, когда я только одолела второе предложение из Пруста? — усмехнулась Аврора.

— Мне все равно, давай двигайся, — настаивала Рози. — У меня и так уже работы полно, не знаю, смогла бы я сделать это все раньше.

— Лучше умереть, чем жить так, — ныл Паскаль, но его рыдания, кажется, стали затихать.

— Ты что, полагаешь, что французское правительство не сможет обойтись без тебя хотя бы несколько часов?

— Почему ты это спросила?

— Паскаль, если ты собираешься задавать вопросы мне, давай бросим все это, — сказала Аврора. — Ты просто ответь на мой вопрос: ты сможешь пообедать со мной или ты занят?

— Нет-нет, я свободен. Я свободен на все обеды. Соланж нагрубила мне из-за факса.

— Ну, это пусть останется между тобой и твоей юной любовницей. Соберись с мыслями и приезжай к нам обедать к двенадцати.

— О’кей, но только я не хочу, чтобы меня приводили в чувства, — сказал Паскаль. — У меня уже все в порядке.

— Если ты будешь вести себя прилично, мне, может быть, и не придется приводить тебя в чувства. Но если ты не приедешь вовремя, я совершенно точно приведу тебя в чувства, — сказала Аврора и повесила трубку.

— Я же знала, что он снова появится на сцене, — сказала Рози.

Аврора неохотно уступила ей постель, отправив Пруста обратно на полку и разместившись в своем уголке в эркере. Кажется, это был день, в котором не было места даже шести фразам из Пруста.

— Он сегодня какой-то разбитый, по-моему, я даже ему посочувствовала, — сказала Аврора. — Я решила, что мы могли бы пригласить его познакомиться с нашими греками.

— Мы? Я-то почему должна при этом присутствовать? — изумилась Рози.

— Ну как же, они — братья, а мы — почти сестры, — сказала Аврора. — Я подумала, что мы могли бы продолжить нашу традицию парных свиданий, пока у нас есть эти греки.

— Я не знаю. Боюсь, что из этого может получиться полный бардак, — сказала Рози. — А что, если я влюблюсь в того же, в кого и ты? Тогда ведь ты уволишь меня, если он мне достанется. А если я буду думать, что меня могут уволить, я не смогу чувствовать себя спокойной и наслаждаться жизнью.

— Ни фига себе! Да ты же забегаешь вперед, если я понимаю, что значит забегать вперед, — сказала Аврора. — Никто пока еще никого не полюбил, и сомневаюсь, что нам настолько повезет.

— И все же, я думаю, что хлопот с этим не оберешься, — предположила Рози. — Все, чем ты начинаешь заниматься, сулит хлопоты спустя пять минут, а если я начну чем-нибудь заниматься сама, то это значит, что хлопоты начинаются еще до того, как и я в самом деле займусь этим.

— Но это лучше, чем когда вообще ничего не происходит, — сказала Аврора.

— Что же плохого, если ничего не происходит?

— Ты что, так и собираешься прожить всю жизнь, только меняя мне простыни? — спросила Аврора. — Неужели несколько дней беспокойства хуже, чем ежедневная пустота?

— Если бы вот Вилли позвонил, мне было бы гораздо лучше, — сказала Рози. — Я знаю, что он не звонит потому, что чувствует себя виноватым. Не сказать, что я хочу, чтобы он вернулся. Мне просто нужен хоть один звонок, чтобы знать, что этот чертов козел просто жив-здоров.

— Могу согласиться, что Вилли не слишком-то заботится о твоих чувствах, — сказала Аврора. — С другой стороны, он и не позвонил тебе совершенно неожиданно, и не назвал тебя гусеницей, как это только что сделал Паскаль.

— Так мы поедем к этим грекам? — спросила Рози. Мысль о том, что можно поехать к ним в гости, сначала ее крайне изумила, но теперь она не давала покоя остальным ее мыслям, и спустя несколько минут она уже думала, что ничего страшного в этом нет. В конце концов, ей и в самом деле нравился сыр «фита». Может быть, можно было бы организовать небольшой визит.

Аврора в последние дни не снимала с телефона наклейку с их номером на случай срочного звонка. Она позвонила и тотчас услышала голос Василия.

— Мужчины, это мы, — сказала Аврора. — Едем к вам в гости.

— Привезите еще этой баранины по-гречески, если у вас осталось, — попросил Василий. — Классная баранина.

— Именно это мне и нравится в греках. У них есть аппетит, — сказала Аврора. — Кроме того, они немедленно схватывают нить разговора, а этого я не могу сказать о мужчинах других национальностей. — А что происходит с твоим другом Тео?

— Мы купили для бара новые бокалы. Тео как раз протирает бокал.

— Ну, передайте ему привет. Мы с Рози подъедем к полудню и, может быть, возьмем с собой одного пожилого француза. Мы хотели, чтобы вы познакомились.

— Надеюсь, он не из Парижа? Мне не нравятся парижане, — заявил Василий.

— Нет, он из Бретани, — сказала Аврора. — А если он начнет мне грубить, надеюсь, один из вас отмолотит его.

— Пусть Тео молотит. Я больше не дерусь.

— Почему?

— Потому что молотят обычно меня. Тео тоже часто достается, но он повыносливей. Наверное, этого старого парня из Бретани он сможет отмолотить.

Паскаль притащился к двери Авроры точно в полдень, стараясь выглядеть как можно более жалким. Она открыла ему и, не говоря ни слова, двинула кулаком в подбородок. Хотя удар был несильный, Паскаль был в шоке. Ее перстень поцарапал ему кожу.

— Вот так, — сказала Аврора. — Целое утро я вспоминала, как ты обзывал меня все эти годы. Ты заслужил, чтобы тебе двинули по физиономии.

Паскаль был настолько шокирован тем, что его ударили, что не мог вымолвить ни слова. Ему и в голову не могло прийти, что с ним может произойти что-нибудь подобное.

— Ты не могла бы одолжить мне салфетку, — сказал он наконец.

Пока они доехали до улицы Мак-Карти, ему пришлось воспользоваться еще парой салфеток. Порез был небольшим, но глубоким. Аврора и Рози, казалось, были в отличнейшем настроении, а у Паскаля с этим было похуже. Его отправили на заднее сиденье — Аврора заявила, что Рози нужна ей, чтобы помочь найти дорогу, и должна сидеть спереди. Паскалю представлялось, что за этим стоит нечто большее — сначала его избили, потом отправили в изгнание. Пребывая в столь печальном настроении, он едва понимал, о чем говорили эти две женщины. Кроме того, места, по которым они ехали, были просто каким-то бандитским логовом — сам он по таким никогда в жизни не ездил, в какой бы части света ни оказывался. Аврора слишком часто останавливалась у светофоров, и это казалось ему слишком опасным. Потенциальные убийцы — молодые и пожилые, чернокожие, мексиканцы и белые — глазели на них с тротуара, но женщины не обращали на них никакого внимания. Они принарядились и щебетали, словно счастливые школьницы.