— По крайней мере, мой череп покрыт волосами, в отличие от других черепов, на которые я могла бы показать пальцем, — сказала Аврора, выходя за дверь.

— В этом она права, — согласилась Рози. — У этой женщины прекрасные волосы. Одной-двух трещин не будет даже заметно.

— Да замолчи ты! — не унимался генерал. — Весь этот разговор — просто издевательство. Словно смотришь на травести в театре.

— Травести? Это парики, которые носят актеры, изображающие женщин? — спросила Рози. Ей казалось, что она где-то слышала это слово, но не понимала, как оно могло относиться к их разговору. Разговор был совершенно таким же, что и тысячи разговоров, происходивших в доме Авроры за долгие-долгие годы.

— Включи телевизор, пока мы оба не сошли с ума, — нашел выход из положения генерал.

Прежде чем заехать к Паскалю в больницу, Аврора почувствовала почти непреодолимое желание проехаться мимо дома Джерри Брукнера и как раз в этом направлении и проехала с пару километров. Но сверившись со своим внутренним компасом, она все же направилась в больницу. Ничего хорошего из этой любви к Джерри Брукнеру не выйдет, подумала она, хотя до боли в душе понимала, что любовь-то была. Пусть даже у нее и было подозрение, что он — довольно пустой человек. Просто он был очень и очень привлекательным. Один из таких, к каким ее всю жизнь тянуло. Тревор, ее яхтсмен, тоже был пустым человеком такого типа: он плавал по морям, женился и разводился, всю жизнь соблазнял женщин безо всякой надобности, но она любила Тревора и верила, что при других обстоятельствах она смогла бы наполнить его пустоту содержанием, превратив его в более или менее стоящую личность.

В сущности, единственное, что она знала о Джерри Брукнере, было то, что у него карие глаза и превосходно вылепленная нижняя губа; еще и волосы на кистях его рук вызывали ее восхищение. Совершенно очевидно, он прочел кучу книг по психоанализу и все же оставался несобранным и невинным человеком, который, казалось, искренне хотел что-то понять в этой жизни. Человек, который решал половые вопросы с помощью официанток и стюардесс из разных авиакомпаний. Конечно, ничего плохого в официантках и стюардессах не было. Недостаток был в нем самом, в человеке, которого могли привлечь столь легкомысленные женщины. Причем, скорее всего, привлекал его в них именно преходящий характер всего этого, а не сами женщины.

Приехав на стоянку возле клиники, Аврора пристально рассмотрела себя в зеркало. Она увидела лицо, на котором можно было прочитать досаду, досаду на то, что жизнь сделала ее столь беззащитной перед полными грусти глазами, нижней губой и сексуальноволосатыми запястьями. Но что поделаешь! Хотя она знала, что силы воли ей не занимать, ее все же никогда не хватало, чтобы преодолеть свою ранимость, и она не думала, что такое удастся теперь. Хотя можно было, конечно, поразмыслить о престарелом французе с изогнутым пенисом и растрескавшимся черепом. Она тянула время, выбираясь из машины, чтобы приступить к исполнению своего долга, но, в конце концов, вошла в больницу. Поплутав немного, она наконец нашла палату Паскаля.

Дверь в палату была приоткрыта. Она уже было толкнула ее и хотела войти, как вдруг ее остановил звук женского голоса. Женщина говорила по-французски. Заглянув в щелку, Аврора увидела девушку с длинными, наскоро расчесанными каштановыми волосами, которая сидела на краешке постели Паскаля и держала его руку в своих. Где была другая рука Паскаля, Аврора точно не могла рассмотреть, но вдруг эта женщина хихикнула и, извиваясь, наклонилась к нему и громко чмокнула его в губы.

Аврора отпрянула и прошла мимо палаты по коридору. Ее это несколько шокировало. Порой он действительно хвастал своими успехами у молодых женщин, но она самоуверенно полагала, что это было в природе у галлов и делал он это, чтобы вызвать ее ревность и превратить ее саму в трофей.

И вот получилось, что и над ней он одержал победу — она была просто очередной подружкой, которая едва не наткнулась на Паскаля с другой подружкой. Она чувствовала себя полной идиоткой. Может быть, Паскаль и не хвастал все эти годы, возможно, у него было все-таки несколько юных красоток с небрежно расчесанными волосами, которые точно так же не устояли перед его ухаживаниями, как в конце концов уступила и она. А еще она чувствовала себя такой дурой потому, что всегда как-то игнорировала очевидный факт: молодые женщины всегда были более легкой добычей для мужчин в возрасте, искушенных в таких делах. Она в свои молодые годы тоже стала легкой добычей одного филадельфийца, который на самом деле увивался за ее матушкой. Звали его Мортон Нидхэм, и она никогда не жалела, что у нее с ним что-то было. А сожалела она о том, что не извлекла из этой истории урока: молодых женщин несложно подтолкнуть к чему-то, если найдется кто-то, кто умеет подтолкнуть. А большинство пожилых мужчин точно знает, как подтолкнуть. Она дошла до самого конца коридора, приходя в себя после этого шока. Ее первым импульсом было повернуться и уйти, вторым — остаться и получше рассмотреть девушку; и второй импульс взял верх. Она повернула обратно, прошла на цыпочках мимо палаты Паскаля и стала ждать в маленькой комнате ожидания рядом со столом дежурной сестры. Она сидела и листала потрепанный экземпляр журнала «МакКолл» и вскоре услышала цоканье каблучков по коридору. Звук доносился со стороны Паскалевой палаты и почему-то напомнил ей о суетной парижской жизни. Девушка прошла в трех метрах от Авроры. Она была худющая и совсем не красавица, хотя в ней, конечно, было что-то роскошное. И эта сумочка с надписью «Гермес» на плече. На вид она была года на два старше Мелани, мысль о которой вызвала у Авроры легкую грусть. Боль тоски.

Аврора решила, что для антракта между визитами к одру больного пяти минут будет довольно, но журнал, не говоря уже о самой этой жизни, вызывал у нее раздражение. Она сократила это время до одной минуты и снова направилась к палате.

Когда она появилась у него в палате, Паскаля в кровати не было. Она поняла, что он в маленькой туалетной комнатке. Аврора уселась на зеленый стул и молча поджидала его. Если бы он вернулся измученным и жалким, она все простила бы ему. В конце концов, как можно держать обиду на немощного, пожилого француза из-за пары худосочных мамзелек?

На свою беду, Паскаль появился из туалета гордый, как фазан, хотя вся горделивость слетела с него, едва он увидел, что подле его кровати сидит Аврора.

Первым его ощущением было чувство облегчения — Соланж ведь ушла. Но она ушла буквально минуту назад! А что, если Аврора видела ее? Соланж никогда не обратила бы внимания на женщину Аврориного возраста, даже если бы заметила ее, но вот Аврора… Он был в таком шоке, что не мог перевести дыхание. Только что он чувствовал себя вполне окрепшим и даже подумывал, не отпроситься ли у доктора домой пораньше, но ощущение крепости резко спало, когда он бросил взгляд на свою посетительницу. Пружинистость немедленно исчезла из его походки, и кровь отлила от лица. Шок был настолько силен, что он утратил способность передвигаться вертикально и вынужден был схватиться за спинку кровати, чтобы не свалиться в угол под подвешенный там телевизор. В сущности, прежде чем Аврора произнесла хоть слово, он превратился в жалкого, старенького французишку, которого она с самого начала и ожидала здесь найти.

Увидев, что даже ее появление немедленно вслед за только что удалившейся посетительницей представляло собой едва ли не смертельный удар для него, Аврора немедленно поднялась, помогла ему добраться до постели и уложила под одеяло. Ее так и подмывало сказать ему: «Что, съел?», но удалось сдержаться.

Паскалю было совсем не трудно удержаться от каких-нибудь замечаний. Он почувствовал, что Аврора все поняла — ей достаточно было одного взгляда сквозь приоткрытую дверь на Соланж, чтобы сразу все понять. А если она знала, он был в ее власти, и лучше было помалкивать. Она не поцеловала его, что, по-видимому, означало, что судьба его была уже решена, но пока хоть какая-то возможность оставалась, лучшей его стратегией было молчать и прикидываться совсем больным.