Лорд Робин, да будет проклято богами его имя, совершил немало преступлений против империи, и главным из них была его благосклонность к мятежникам из Окраинных земель. Да, всякий, кто не желает склонить голову перед величественным блеском имперской короны, – мятежник и вор. Лорд Робин, да сгинет его имя из памяти людей и рабов, пополнял свою казну тем, что продавал торговцам из Окраинных земель грамоты, подтверждающие, что они – жители Литта, а значит, имеют право везти свои товары в имперские провинции. Вместо того чтобы держать варваров в страхе и нести дальше на юг, за Альды, славу империи, он вступил в сговор с дикарями. Такое нельзя было терпеть, и, повинуясь воле императора, эрцог Горландии Леон ди Кофр ввёл в Литт свои войска, чтобы покарать этого отступника и отщепенца. Но лорд Робин, да замёрзнет его чёрная душа в ледяной пустыне, к которой обращён тёмный лик божественной Гинны, оказался не просто бесчестным властителем, но ещё и коварным колдуном. Он своими гнусными чарами разрушил собственный замок, и вызванный им чёрный смерч уничтожил и тех, кто сражался на его стороне, и тех, кто нёс ему возмездие…»

Так и есть… Сейчас будет чего-то требовать или о чём-то просить. Не с его силами сейчас требовать! Кто-то ему угрожает, и он, этот полудохлый регент при младенце-идиоте, желает убедить лорда Литта, что у них общий враг. Придётся ему подтереться собственным посланием…

«…но не все его приспешники погибли тогда – командор Франго трусливо бежал с поля боя и скрылся с толпой простолюдинов в Окраинных землях. А теперь верные люди донесли мне, что он подло захватил замок Ан-Торнн – владение благороднейшего из горных баронов Ласса ди Трота – и подбивает варваров устроить нашествие на Литт и Горландию, суля им несметные богатства и славу сокрушителей империи. Его коварство не знает границ, захваченный им замок почти неприступен, да и сам он, по слухам, не брезгует колдовством.

Смею напомнить, что восточная сторона ущелья Торнн-Баг принадлежит Горландии, западная – Литту, а у бывшего командора Франго, да истлеют его кости, есть причины ненавидеть нас обоих. Уверен, что моя тревога найдёт у тебя понимание, брат, и мы найдём способ поставить на место проклятого выскочку. В знак нашей дружбы прими от меня в дар рабыню, прекрасную чужестранку, которую мои люди купили на невольничьем рынке в Таросе. Варвары, как известно, промышляют пиратством, и, по словам продавцов, эта рабыня – принцесса из неведомой страны Цай. Наверняка они бессовестно солгали, но в том, что она прекрасна и горда, как знатная дама, невозможно усомниться. Она говорит на каком-то птичьем языке, а по-нашему не понимает ни слова – или делает вид, что не понимает. Называй её Тайли – она иногда откликается.

Твой добрый сосед, преданный брат и союзник, Коон ди Лар, опекун достойнейшего Сакра ди Кофра, эрцога Горландии».

– Я… Мне… Мне приказано… Ответ передать, – промямлил посланник, заметив, что Хенрик закончил чтение.

– Геркус! – позвал лорд своего командора, не обращая внимание на дрожащее тучное существо, продолжающее стоять напротив на полусогнутых ногах. – Тащи сюда рабыню.

Сначала раздался звероподобный рык, а потом дверь распахнулась, и на пороге возник изящный женский силуэт, с головы до пят обмотанный лёгкими шёлками телесного цвета. Она не шла, она будто плыла, не касаясь пола…

– Я только подтолкнуть её хотел! – прокричал Геркус Бык, вваливаясь вслед за ней. Его правую щёку пересекали четыре алых борозды, и на кружевной воротник падали крупные капли крови. – Я ничего, ваша милость! А она, стерва, когтями, дрянь!

– Вот этого, – Хенрик указал на посланника, – пристрой куда-нибудь щебень грузить, пока я не решу, что ответить эрцогу. И сам не приходи, пока не позову. Ясно?

– Понял – не дурак, – со вздохом облегчения ответил Геркус и, схватив за шиворот посланника, окончательно потерявшего дар речи, потащил его к выходу.

Когда дверь за ними захлопнулась, Хенрик поднялся из кресла и подошёл к рабыне.

– Тайли…

Услышав своё имя, она сдвинула в сторону платок, закрывавший нижнюю часть лица, и отступила на один шаг, так, чтобы её новый хозяин был от неё дальше чем на расстоянии вытянутой руки.

Тайли… Странное имя… Странное лицо. Странный разрез тёмно-карих глаз, в которых нет ни страха, ни удивления, ни покорности… Страна Цай. Наверное, странная страна… Но когда-нибудь, когда империя покорится его воле, настанет черёд всего, что за пределами нынешних владений Доргонов…

– Ты красива, чужестранка, – говорил он почти шёпотом, глядя на своё отражение в её зрачках. – Но ты, наверное, не знаешь – чем красивее вещь, тем более она хрупка и беззащитна. Если полоснуть тебя кинжалом по лицу, ты станешь безобразна, отвратительна, кошмарна. А время… Даже если не трогать тебя, всё равно – пройдут годы, и твои волосы поредеют, милое личико сморщится… Когда скрючится твоё тело, где будет твоя гордая осанка… И не смей меня презирать, не смей. Я знаю, как сломить любую гордячку, я знаю… – Если верить письму, рабыня не понимала человеческой речи, значит, можно было нести любую чушь, лишь бы голос звучал мягко и ласково. Можно, конечно, схватить её за волосы, сорвать с неё эти лёгкие одежды, заломить руки за спину… Но это тело должно само захотеть покориться! Должно. Не может не покориться. Всё, чего желает будущий владыка мира, должно совершиться. Одна неудача – и всё может пойти прахом… – Да, гостья моя, снаружи ты прекрасна, а внутри у тебя, как и у всех, мясо, кости и отбросы… Если вывернуть тебя наизнанку, от красоты ничего не останется. Ведь так? Я-то знаю, а вот ты – ещё нет… – На мгновение ему показалось, что говорит вовсе не он сам, а чья-то чужая воля овладела его устами, его языком, но он отогнал это ощущение. – А хочешь посмотреть, на что ты будешь похожа? – Он начал медленно пятится в сторону каморки, где в каменных гробах лежали безобразные мумии альвов, знаками приглашая её следовать за собой. – Пойдём, красивая, пойдём. Я покажу тебе такое, от чего ты ужаснёшься, от чего слетит с тебя и спесь, и гордость… Красотой надо пользоваться, пока она есть, а дряхлое тело годится только мухам на корм… – Он, продолжая двигаться спиной вперёд, миновал проход в комнату с саркофагами, а когда Тайли оказалась в дверном проёме, метнулся вперёд, схватил её за шею и завернул ей руку за спину. – А теперь ты увидишь! Увидишь то, что сделает тебя покорной, что заставит тебя считать за счастье подчиняться мне во всём, выполнять любой мой каприз… – Где-то в глубине сознания мелькнуло непонимание, почему взгляд на альвийскую мумию сделает рабыню покорной, но эту трещину, которую внезапно дала его уверенность в своей правоте, затянуло приступом ярости. – Смотри! Смотри! Смотри! – Он сдавил пальцами, заблудившимися в растрепавшихся тёмных волосах, её тонкую шею и пригнул её лицо к обтянутому синей сморщенной кожей черепу. – Смотри и не смей отворачиваться.

Изумрудные глаза Ойи Вианны открылись, потом распахнулся её тонкогубый рот, и из чёрного провала поднялся сгусток алого сияния, которое обволокло лицо рабыни.

Хенрик от неожиданности ослабил хватку, и в следующее мгновение из складок шёлкового одеяния выскочил загорелый локоть. Боль полоснула его по рёбрам, и свет на мгновение померк в глазах. Стерва! Дрянь! Геркус прав – не стоит с такими церемониться!

Когда к нему вернулась способность видеть, он обнаружил, что опирается ладонями о край саркофага, а рабыня стоит рядом, в двух шагах. Что-то в ней изменилось – и в осанке, и во взгляде… Теперь её глаза стали изумрудными, а маленький изящный ротик исказила плотоядная ухмылка.

– Ты всё сделал правильно, Хенрик ди Остор, – сказала рабыня, и лорд узнал этот голос, тот самый голос, который доносился из пасти полудохлой альвийки. – Мне нравится это тело. – Она поднесла к глазам ладони и с любопытством начала рассматривать изящные длинные пальчики. – Я вижу, оно и тебе нравится… Ты тоже можешь пользоваться им, мне не жалко. Ты по-прежнему – мой господин, и я постараюсь исполнить любое твоё желание, насколько хватит моих сил.