Назад? Да, пожалуй, лучше не вспоминать о белостенных башнях и хрустальных куполах Альванго, разрушенных тупыми варварами. Люди даже не подумали о том, что никогда не смогут воздвигнуть что-либо подобное, что они сами лишают себя самых сладких, самых прекрасных и величественных плодов своей нелепой победы.

Да, об этом лучше забыть… Даже если люди сначала поработят, а потом истребят друг друга, былое великое царство не поднимется из руин. Больше никогда над просторными площадями не будут парить златокрылые зай-грифоны, а из мраморной гавани не выйдут крутобокие корабли под изумрудными парусами, чтобы плыть по неспешной реке к Солёным Водам. Там, где когда-то над садами и фонтанами возвышался сплетённый из каменного кружева дворец рода Вианни, теперь, наверное, какая-нибудь выгребная яма, и никто никогда не сможет сделать, как было. Нет, не стоит об этом вспоминать…

Вдруг перед глазами промелькнуло иное видение: белые корабли в гавани Бэй, белый дворец над гладью сверкающих вод… Почему корабли белые? Почему гавань называется Бэй? Что за странные постройки с причудливо выгнутыми крышами обступили вершины зелёных холмов?

Ойя, наконец, сообразила, что заглянула в прошлое глазами рабыни Тайли, но, прежде чем заставить бывшую хозяйку этого тела забиться в свой угол, она услышала голос, просочившийся сквозь серую пелену, поглотившую и гавань, и корабли, и белый дворец, и зелёные холмы: «…и мне есть, куда вернуться, а тебе возвращаться некуда. Странно, но мне жаль тебя…»

Слушая её рассказ, Конрад то сокрушённо качал головой, то хватался за рукоять меча, то вскакивал со своего места и начинал ходить из угла в угол, как рассвирепевший хищник, которому только клетка мешает добраться до беснующейся вокруг толпы зевак. Сначала он осыпал проклятиями горландцев, потом позволял себе нелестные высказывания в адрес самого императора, который «дарит всяким проходимцам то, что ему не принадлежит», а ближе к концу разговора обрушился на магов, колдунов, гадалок и знахарей, которые «нахватались у альвов всякого», но «толком ничего, кроме гадостей, не могут».

– Сир Конрад, я так благодарна вам за сочувствие и помощь…

– Не называй меня сиром, не надо, – несколько смущённо отозвался хозяин усадьбы. – Я до вас, до лордов, не дорос, хотя благородных предков у меня не меньше. Да, не меньше! И мои предки были действительно благородными людьми. Не то что дворцовая челядь. Те, хоть и обзавелись титулами, лентами обвешались, но так и остались лакеями. Да, лакеями! И я готов… Да, я готов обнажить свой меч ради того, чтобы справедливость была восстановлена. И даже государь мне не указ, если он потворствует подлости. Скажи своему альву, пусть прикажет ушастым летунам доставить нас в Литт, и мы устроим там славное побоище. Я сам искромсаю этого недоноска…

– Я должен вернуться домой, – вступил в разговор Трелли, который и сам впервые услышал историю, рассказанную Утой. – У меня есть обязанности перед родом, и я…

– А где твой меч?! – прервал его Конрад. – Ты что, собрался без него возвращаться? А не боишься, что тебя сочтут трусом, что от тебя все отвернутся, что тебя просто выставят за порог? Не боишься? Потерять оружие – нет ничего позорней для настоящего воина.

– Но я должен спешить.

– А вот спешить тебе точно некуда, – возразил Конрад. – Лет триста, если не больше, они прятались по лесам и болотам, так что ничего не стоит им ещё месяц-другой подождать. Давай-ка поможем благородной даме наказать её обидчиков, а заодно и меч твой вернём. А уж потом делай что хочешь.

– Возможно, мне удастся добиться справедливости при дворе. – Ута вспомнила о плане, предложенном ей моной Кулиной. – Там есть… один человек, которого я могу заставить мне помочь.

– Толку при дворе можно добиться лишь тремя способами: подкупом, шантажом или снискав особое расположение императора, – сообщил Конрад, отчасти вернув себе привычное хладнокровие. – Денег на подкуп ни у меня, ни у вас нет, на шантаж, если не сразу, то потом, любой из придворных ответит ещё большей подлостью, а особого расположения такая милая девушка сможет добиться только одним способом, и он едва ли придётся тебе по душе. – Теперь он смотрел на Уту не мигая, и было видно: от того, что она сейчас ответит, зависит дальнейшее расположение хозяина к гостям.

– Я продолжаю верить, что мне удастся вернуть мой замок своими силами и преданностью друзей, – ответила она после недолгой паузы, тут же решив, что при первом удобном случае бросит в огонь письма Иеронима ди Остора. – И ещё я верю, что боги мне помогут. У вас тут есть поблизости капище?

– Есть, но дорогу туда завалило, а местный жрец ненадолго отлучился пару месяцев назад. Говорит: всё равно в такую глушь зимой никто не заглядывает, и в придорожных святилищах от него будет больше пользы.

– Ясно, на заработки отправился, – сделал вывод Ай-Догон, который до сих пор молча стоял неподалёку от входной двери. – Только мне капища и не надо. Всё, что нужно, у меня с собой. Ты чего от богов-то хочешь, госпожа моя?

– Я хочу с ними увидеться и поговорить.

– Вот так, значит. И не больше, и не меньше…

– Это трудно?

– Не знаю. Есть такой обряд, только на моей памяти не нашлось смельчака, который рискнул бы его исполнить. Да никто и не смел просить такого. И захотят ли боги наши тебе явиться – на то уже их воля.

– Попробуй, Ай-Догон.

– Я-то попробую, а тебе не страшно? Если и явятся они, никогда не знаешь, какими ликами они к тебе повернутся, тёмными или светлыми.

– Страшно? Нет… То, что я жива до сих пор, – либо чья-то великая милость, либо чья-то злая шутка. Вот я и хочу узнать…

– Только сначала я должен тебя подготовить. – Жрец мельком заглянул ей в глаза и тут же отвёл взгляд. – А вдруг и в самом деле получится?

– Только не здесь! – немедленно воскликнул Конрад. – Слыханное ли дело – богов в дом пускать. Да и места у меня нет. И так ступить некуда.

Опасения его были вполне понятны: по слухам, которые подхватывали даже жрецы, боги слыли существами капризными, неуживчивыми и вспыльчивыми. Если бы кто-то из них счёл, что его побеспокоили не вовремя, то усадьба вполне могла остаться без крыши, а то и вообще превратиться в груду обломков.

– Позволь, мы удалимся в дозорную башню, – предложил жрец, накануне случайно узнав у Франго, что к башне, расположенной выше по склону, ведёт узкая подземная галерея.

– Башню тоже жалко, ну да ладно – в случае чего, новую построить недолго, – почти не раздумывая, согласился Конрад. – Только мне кажется, идти за милостью к богам – всё равно что искать помощи при дворе.

– Мне не помощь нужна, – сказала Ута, поднимаясь из мягкого кресла, единственного во всём доме, – и не милость. Мне нужно только кое-что узнать.

Уже почти сутки прошли с тех пор, как зай-грифоны перенесли их сюда, но Ута ещё утром ощутила, что ею овладевает странное непривычное чувство покоя. После всего, что ей пришлось пережить, казалось, наступила долгожданная передышка… Но что-то подсказывало: здесь, у очага, в тепле и относительной безопасности не пересидишь будущих невзгод, а промедление может отобрать последнюю надежду когда-нибудь достичь цели.

– …едва ли среди ныне живущих людей есть хоть один, кто воочию видел богов… – Ай-Догон, говорит на ходу, и ему, похоже, не терпится узнать, что получится из этой затеи. Пусть говорит. Ему ни к чему знать, что у неё уже была одна встреча с богами, но тогда ответом на любой вопрос было лишь высокомерное молчание. – Теперь даже среди жрецов есть немало таких, кто вообще ни во что не верит, кроме звона монет…

Наверное, это так просто – верить лишь в то, что видишь, и не пытаться заглянуть дальше, чем позволяет зрение… Может быть, стоило остаться хозяйкой бродячего цирка, и тогда жизнь не висела бы всё время на волоске. Глядишь, лет через несколько можно было бы купить дом в Сарапане или том же Таросе или уехать в Горную Рупию – там, говорят, спокойно…