М — Мотивация. Именно так, с заглавной буквы и с изрядным пиететом.

Нет, само понятие появилось давно. Если не вместе с человечеством, то сразу после. Но объектом поклонения эта самая большая «М» стала заметно позже, примерно в начале двадцатого века. Культ успеха стартовал свое победное шествие в Соединенных Штатах, высадился на побережье Нормандии в июне сорок четвертого вместе с бравыми вояками из-за океана и уже совсем скоро захватил чуть ли не всю Европу. И только до России добрался чуть позже, уже в девяностых.

Зато во всеоружии: к тому моменту книг по саморазвитию успели написать столько, что этой макулатурой можно было целиком заполнить чуть ли не целую библиотеку. Прожив с десяток обычных человеческих жизней, если не больше, меняться и чего-то там достигать, пожалуй, уже поздновато, так что я не слишком-то интересовался подобным чтивом. Да содержали все эти увесистые тома, если разобраться, одну-единственную мысль, хоть и перепетую на все лады: человек может что угодно, если он в нужном количестве и правильно мотивирован.

Видимо, у меня этой самой «М» было выше крыши — раз уж удалось вернуться оттуда, откуда по официальным данным не возвращался никто. Я и в прежнем теле вряд ли смог бы провернуть подобное, а уж в этом — юном и еще не успевшим «подтянуть» все накопленные за столетия умения и способности — тем более. Две пули из «нагана» в лоб, одна в сердце и, полагаю, остальные четыре примерно туда же. Колдун, укравший личину Геловани, определенно не из тех, кто забывает об осторожности. И наверняка убедился, что живучий, крепкий и чрезмерно сообразительный юнец перестал дышать.

И я был мертв… сколько-то. Пока сознание снова не включилось. Впрочем, пока только оно: ни зрение, ни слух, ни обоняние ко мне так и не вернулись. Даже ощущение тела «загрузилось» не сразу, и я на мгновение успел подумать, что от всей моей сущности остался лишь условно-бессмертный дух, застывший посреди небытия.

Впрочем, небытие вряд ли могло оказаться настолько неудобным: я определенно не парил в пустоте, а лежал на чем-то жестком. Кажется, на полу — пальцы касались дерева. Ног я до сих пор не чувствовал, но остальное понемногу возвращалось.

Отлично, у меня снова есть спина. Плечи, шея, голова и руки… одна рука — правая. Остальные части тела то ли отказывались подчиняться, то ли и вовсе отсутствовали. Впрочем, сейчас это вряд ли что-то бы изменило: вокруг было так темно и тихо, что даже вернись ко мне полный набор человеческих чувств, я все равно не заметил бы разницы.

Ни света, ни звуков. Когда я кое-как убедился, что снова могу дышать, тут же втянул носом воздух и почувствовал целый набор запахов: сырости, гнили, крови… кажется, крови — и почему-то ладана. Подсказок определенно не хватало, и я попытался подключить единственную доступную конечность. Сначала ощупал свое ложе внизу, потом наткнулся на стенку сбоку, скользнул по ней вверх… И снова уперся в преграду. Странная конструкция оставила мне совсем немного места. Дерево окружало со всех сторон и, похоже, на нем не было ни петель, ни каких-то задвижек — только чуть влажные доски, разделенные тонкими стыками.

Гроб.

Мысль возникла даже чуть раньше, чем я смог дотянуться до угла над левым плечом, окончательно убедившись, что бытие сжалось до размеров деревянного ящика. Несколько мгновений я еще осмысливал случившееся, добавляя к картине духоту, сырость и теперь уже вполне объяснимый аромат ладана. Потом дернул внезапно «ожившей» второй рукой, тут же ударился локтем…

И только после этого пришла паника. Не страх, а, казалось, навсегда позабытый животный ужас. За сотни лет я успел повидать всякое и уже давно перешел со смертью на «ты», но сейчас мне угрожало кое-что пострашнее. Не быстрая гибель от взрыва снаряда или удачно выпущенной врагом пулеметной очереди, а самая настоящая пытка: раз за разом возвращать себе сознание, отключая системы организма одну за другой, пока…

Когда в гробовой в самом что ни на есть прямом смысле тишине, послышался негромкий смех, я не сразу сообразил, что смеюсь сам. Истерично хихикаю, прокручивая в голове одну-единственную мысль: что может нелепее такого вот «воскрешения»? Не упокоиться в могиле, как и положено порядочному гражданину, а вдруг обнаружить себя бессильным и искалеченным обрубком, заколоченным в душный деревянный ящик на глубине двух метров под землей. Судьба определенно решила в очередной раз продемонстрировать, что у нее есть чувство юмора: сверхчеловеческая способность восстанавливаться после полученного урона сыграла злую шутку. Буквально вернула меня с того света, но так и не смогла подлатать до более-менее сносного состояния.

Лишь усилием воли я смог отключить страх. Пригодилось отточенное столетиями практики умение управлять собственной эндокринной системой: избавляться от боли, излишков эмоций — всего того, что мешает сосредоточиться на главном. Тело все еще напоминало кое-как собранный в кучу набор запчастей, но разум снова заработал на полную мощность, превращаясь почти совершенную машину холодного расчета, ограниченную лишь производительной способностью.

Не знаю, как клетки работали до того, как я ожил, сколько и какой именно им понадобилось энергии, чтобы снова запустить фактически мертвый мозг — сейчас в «спящий режим» уже не вернуться. А значит, мне придется дышать, так что лучше не тратить жалкие полтора-два кубометра воздуха на панику, вопли или прочие бессмысленные занятия. Зверь тоже едва ли поможет — на полноценный оборот банально не хватит гликогена, и я «застряну» в бесполезном промежуточном состоянии, еще и лишившись способности двигаться.

Да, тело все еще способно извлекать энергию из жиров. Вдвое, втрое, в сто раз быстрее, чем это получилось бы у обычного человека — но и такой процесс потребует времени… и кислорода. Который закончится куда раньше, чем я перекачаю тонкую прослойку юношеского организма в ресурс или ткань, чтобы «починить» хотя бы нервные волокна.

Похоже, придется работать, с чем есть: голова, плечи, спина и две руки. Как будто не сломанные, но располагающие едва ли третью от полного мышечного потенциала… Не так уж плохо, если разобраться: видимо, тело и без указки «сверху» благоразумно рассудило, что лучше двигать двумя конечностями, чем чувствовать окончательно и бесповоротно парализованные четыре.

В общем, вариантов имелось немного, так что я уперся лопатками в днище гроба, а руками изо всех сил нажал на крышку. Воздуха разом стало чуть ли не вдвое меньше, где-то в груди что-то хрустнуло, жалобно скрипнули сломанные ребра, но план все-таки сработал: раздался треск, доска выгнулась, переламываясь, и на грудь посыпались комья земли. Я кое-как подцепил щель кончиками пальцев и принялся расширять, методично вынимая куски дерева примерно напротив лица.

Грязь будто нарочно лезла в глаза и нос, но я не возражал. Похоже, после моих похорон, сколько бы часов или даже дней назад они ни случились, прошел дождь, и почва изрядно пропиталась живительной влагой. Я хватал губами тяжелые комья и тут же высасывал все, что могло принести хоть крупицу пользы. Попадись мне червяк, насекомое или какая-нибудь личинка, я без раздумий употребил бы и их.

Но воздух все-таки важнее белка. Точнее, его отсутствие убьет меня куда быстрее, чем истощение. Или отключит, что, в сущности, примерно то же самое. Так что я продолжать копать, ломая ногти и распихивая мокрые комья по бокам и вниз, туда, где остались ноги. Первые полметра дались особенно тяжело — разрытая земля уже успела слежаться под собственными весом. Однако дальше дело пошло веселее, и через пару минут я ухватился за края гроба и даже смог сесть.

И пополз вверх, вкручиваясь в почву, как червяк. Ближе к поверхности земля почти не сопротивлялась усилиями и, что куда важнее, кое-как пропускала воздух. Отведенный мне в гробу объем кислорода уже должен был закончиться, однако дышать с каждым мгновением как будто становилось проще… Или организм просто «вскрыл» очередной резерв, чтобы довести работу до конца.