— Любишь кошек?

— Да, — расплылся в улыбке Вереша, — и они меня тоже.

— Вот, а латиняне почитают котов и кошек слугами Сатаны.

Подьячий перекрестился, а я вытащил с полки «опросник фландрского немца Ивашки Ванвермерова», нашел нужное место и прочитал вслух:

— … Град Меце, что на слиянии Мозеля и Селя… ага, вот! На Видов день гражане Меца елико мозжаху кошек ловят, не менее трех и десяти. И учаша жечь живьем их во клетке во железной, непрестанно молящеся о милости Божии и об избавлении гражан от напасти бесовских плясок.

Верешу аж передернуло. Меня, когда я первый раз это прочел, тоже — такой вот прогрессивный метод лечения от «пляски святого Вита».

Сильно я парня озадачил, ушел он в глубоких раздумьях. Ничего, лучше сейчас макнуть по самые ноздри, чем потом эти мысли боком выйдут. И хорошо еще, если самому носителю, а не его делу.

С третьим фигурантом дела о слове оказалось проще всего — Ермолай Шихов и повзрослее, и торговую выгоду хорошо понимает. И меньше всего в говорильне замазан, поскольку занят торговыми и миссионерскими делами вокруг Чебоксарь-городка, от Нижегородского наместничества до казанских земель.

Полагаю, он унией прельстился как раз из-за более решительных миссионерских практик у католиков — крестом и мечом. Я-то ему наказывал только добром и лаской, а это трудно и медленно, зато без крови и потерь. Если же сравнивать темпы христианизации у нас и латинян, то выбор вроде как не в нашу пользу. Только Ермолай не хочет видеть, что для форсированного крещения нужна немалая сила, которой у нас пока нет. Это сильно населенная Европа может позволить себе выбрасывать излишки активного населения в крестовые походы на Ближний Восток, в Прибалтику, а вскоре и за океан. А нам каждый погибший, русский он, чуваш или татарин — большой убыток, особенно если учесть нерожденное потомство.

Но до Шихова я достучался через понятные ему вещи — демпинг, картельные соглашения, рейдерство, пусть они пока и не имеют таких названий. И уж сын гостя сурожской сотни Андрея Шихова и сам гость государев Ермолай Шихов все на отличненько понял. Уния для него в первую голову обернется тем, что русских купцов с рынка вышвырнут. Ну, может, оставят какую-нибудь мелочевку, чтобы не путались под ногами у серьезных людей типа Ганзы или Московской компании.

Отпустил Ермолая, встал из-за стола, потянулся до хруста… Давненько я столько не говорил, надо срочно перебить делом. И вообще, надо валить из Кремля, на загородном дворе работается лучше.

Ну, а раз так — то можно напоследок и на санках прокатиться, к механикусам моим. Вернее, на одно опытное производство.

Остались позади соборы и Фроловские ворота, промелькнул Торг, проскочили Великую улицу, с нее на Варьскую, мимо Кулишков… Эх, хорошо! Стучат копыта упряжки и скачущих позади коней моих рынд, свистит разбойным свистом возчик, скидывают шапки москвичи, вжух — и мы въезжаем сквозь караулы на Пушечный двор.

К визитам моим тут давно привыкли и почти не обращают внимания, да я и сам давно запретил отвлекаться от работы. Так, старшие отобьют поклон и на том все — дескать, видим, приветствуем, но твое же повеление, государь, исполняем.

Огороженный частоколом с башнями двор понемногу обрастал избами, амбарами, литейными, кузницами и бог его знает еще чем, а в дальнем углу само собой получилось нечто вроде цитадели — там сидели мои Винтик и Шпунтик, инвенторы Кассиодор и Збынек. И вокруг них не пушки лили, не пищали ковали, а занимались изобретательством и всякой тонкой работой, вроде полировки линз. Терли их бронзовыми «грибками» порошком, полученным из растолченных персидских камушков-алмастов.

Вот я и нагрузил их — если у нас алмазный порошок есть, то почему бы не попробовать гранить драгоценные камни? Тем более, что я кое-что про это знал.

Удивительное дело, сколько пользы можно извлечь из такого пустого существа, как моя любовница Ольга. Ну вот какой от нее толк был, кроме пускания моих денег на ветер? Ну, выглядела хорошо, ну, на четырех костях честно отрабатывала, вот и все. Но сколько я благодаря ей вспомнил! Больше, конечно, благодаря сериалам, в которые она залипала каждую свободную минуту, но хотя бы за мыловарение ей отдельное спасибо.

И за брюлики, на которые она время от времени меня разводила, тоже. Как говорится, «в дорогих часах и автомобилях разбираются преимущественно бедные люди». От себя добавлю — и в драгоценностях тоже. Знать не знал, но волей-неволей пришлось узнать, что такое кабошон, ашер, роза, изумрудная или бриллиантовая огранка.

Вот «розы» мы уже освоили, а сегодня я приехал посмотреть, как там у нас идут дела с «бриллиантами». Начинали мы с простеньких октаэдров, затем перешли к однорядной, с площадкой и коническим павильоном, то есть нижней частью. Тренировались на камнях подешевле (алмасты вообще сейчас не ценятся, мы их скупаем вроде как на талисманы), подбирая форму и размеры граней.

Гранильщик из первых выпускников «политекнио», то есть, по сути, ремесленного училища, подслеповато сощурился, когда мы вошли, разглядел меня, вскочил и поклонился. Вроде и окна сделали побольше, и свечей я не жалел, но зрение у мастеров садится, ничего не поделать.

— Вот, — подал мне деревянную коробочку довольный Кассиодор.

Внутри, на кусочке красного итальянского бархата искрился и переливался гранями наш первый настоящий бриллиант.

Вологодский городовой полк пришел на Москву еще вчера, за день до назначенного смотра на Кучковом поле, что меж Владимирской дорогой, в моем времени ставшей Сретенкой и проспектом Мира, и Ольховецким ручьем. В тот же день вечером, после трудов праведных, я с рындами выехал поглядеть на вологжан.

Глядели мы инкогнито, со второго поверха корчмы «Кочедыга», где заправлял Коранда из Рокицан. Я разглядывал воев, а рынды переминались с ноги на ногу, и шмыгали носами — пива им на службе не положено, так хоть понюхать.

Точно так же принюхивались и шедшие мимо рядами две сотни мужиков, коих от обычных крестьян отличало разве что некоторое равнение и сулица на плече каждого пятого — вместо кос, лопат или грабель. Суконные колпаки и кафтаны, онучи да лапти, портки и домотканые рубахи до колен, разве что подпоясаны не простенькими кушаками или там веревкой, а кожаными ремнями. У некоторых даже наборное серебришко посверкивало, а уж медные клепки да кольца, почитай, у каждого.

Видок такой полк имел вовсе не от зачуханности или провинциальности — нормальную сряду грех в походе трепать, она вместе с сапогами, оружием и бронями спокойненько ехала в обозных телегах. Сулицы же носили на всякий случай, больше для бережения от дикого зверя, чем от ворога, как то предписывала «Уставная грамота городовому полку».

Так же спокойно и сноровисто стали они лагерем на указанном путным боярином месте, запалили костры из заранее подвезенных дровишек и повесили над ними котлы с варевом. Но это мы рассмотрели краем глаза, когда во весь опор проскакали мимо, в Москву — я не хотел, чтобы меня узнали и догадались о негласной инспекции.

На построение в полдень следующего дня вологжане вышли во всей красе: форменные кафтаны, лихо заломленные шапки, сапоги и все такое прочее. Часть полка, разумеется, осталась в Вологде, а этих вытребовал сюда, для начала на смотр. Так-то мы городовые полки время от времени вызывали то в соседний город, то куда подальше — чтобы не застаивались и были готовы «в любой момент выступить на защиту». А то вдруг война, а они марши совершать не умеют!

Посмотрим на них, подумаем, куда их определить — скорее всего, усилим какой гарнизон, а часть может в полевые войска переведем. Нам сейчас степовую сторожу накачивать надо, чует моя душенька, что Сеид-Ахмет копит злобу и может в любой момент выплеснуть ее набегом. Да и на западных границах не все слава богу, как Дима ни старается.

В любом случае, Вологде послабление выйдет. Так-то содержание трехсот детей боярских и послужильцев дело недешевое! Тем паче, что ныне государев город боронить особо и не от кого: Новгород наш, кочевники в такие дебреня в жизни никогда не забирались, с Урала в набег не дойти, так зачем там столько оружных держать? А те корма и деньги, что на большой полк тратили, потратят либо на оставшихся воев, либо на какую другую нужду.