На улицах москвичи в праздничной сряде (чай, не каждый день наследник женится) теснились у бочек с загодя сваренным Козелей и Корандой пивом. Родни понаехало — страшно подумать сколько. Все эти двоюродные и троюродные, с жены, чады и домочадцы — элитка-то у нас маленькая, все давным-давно переженились. Редко когда можно найти двух человек, чтоб не родня и не сваты.

Так что здравствовали Машу Тверскую чрезмерно долго, а потом все стремились добраться до меня. Ну еще бы, свадьба — это повод, отец жениха в благодушном настроении, можно свои делишки порешать. Но я решительно отсек всех просителей — у нас в семье праздник, все остальное потом.

Не то, чтобы великий князь в моем лице голодал или не мог себе позволить, но постоянные дела и разъезды свели нашу домашнюю кухню к ограниченному перечню простых блюд, так что на праздниках я позволял себе распустить кушак и оттянутся.

Студень само собой, как же без княжеского студня, пирогов напекли горы: мои любимые со стерлядью, с красной рыбой, псковских рыбников, рязанских ржаных, одними пирогами на неделю вперед наесться можно. А еще мясное, юшки, кисели, заедки… Перемен полсотни, не меньше.

За стенами терема кормили нищих, раскидывали деньгу, весь город сыт-пьян и песни поет, и так — две недели! На третий день я сам от гулянок устал, и все изнывавшие от желания доложить мне свою беду такую возможность получили. Правда, я когда прикинул, во что мне свадебка обошлась, то просителям многим отказывал. Хочешь помощи? Помогу поставить мельницу. Или стекловарню. Или еще какой промысел завести. А дать с великокняжеского плеча землицы или денег — хрен вам, дорогие феодалы, учитесь зарабатывать.

Митрополит чин венчания выстоял от и до, хотя под конец ликом посерел.

Я уж послал к нему служку — может, пусть епископ Смоленский докончит? Заодно обозначим преемника. Но митрополит только зыркнул на меня из-под шитой жемчугом митры и довел службу до конца.

И даже высидел два дня на пиру, а потом слег. Я, грешным делом, пользовался его болезнью, чтобы вырваться из окружения просителей — все знали, что авва Николай был моим учителем. Вот мы и сидели с Мисаилом в митрополичьих палатах, тихонько переговариваясь.

Ничего мужик, толковый. Со многими моими идеями и планами согласный, разве что не притерся еще. Никула-то со мной двадцать с лишним лет…

Был.

Митрополит скончался, как только мы отгуляли свадьбу. Схватился за грудь, вздохнул хрипло, хотел поднять руку для крестного знамения, да помер.

Иной раз поражаешься, насколько Пушкин видел все насквозь — «у гробового входа младая будет жизнь играть». Все точно, свадьба с переходом в похороны.

Гости со свадьбы никуда не разъехались, а просто натянули одежки поплоше. Еще бы, каждое событие достойно внесения в летописи, не исключено, что с перечислением участников. А тут два по цене одного.

То есть для них по цене одного, а для меня сущее разорение, которое не дало впасть в отчаяние и черную меланхолию. А еще держало понимание, сколько Никула успел сделать.

Школы монастырские, которые ныне есть практически при каждой обители. Года за два-за три отроков учат читать, писать и считать. Результаты двадцати лет образовательной программы таковы, что позарез надо учреждать при Думе челобитную избу. Уровень грамотности повысился настолько, что существующие структуры с потоком жалоб и предложений не справляются, каждый грамотей норовит свои беды представить на суд государя. Ничего, еще лет пять-десять, окрепнут новые города и уезды, будут решать девять из десяти проблем на месте.

Священники, которых в последние годы набирают как раз из школ монастырских, новая поросль, за которой следил и ухаживал Никула, понемногу учат детишек в приходах. И с каждым годом все больше.

Спас-Андроник, который нынче вполне можно величать «университетом» или, по гречески, Панэпистимио. Грамматику-риторику-логику тут преподавали хорошо, а вот арифметику и геометрию, благодаря нашим с Димой усилиям — как бы не на голову выше, чем где-либо еще в мире. Астрономию и музыку в последнее время подтянули, благодаря понаехавшим грекам, но вот чего в европейских университетах и близко нет, так это тесной спайки с производством. Политекнио наше, где учат мастеров, работает в связке со Спас-Андроником, отчего вместо чистых гуманитариев мы получаем гуманитариев с пониманием техники. И это — в немалой степени заслуга Никулы, заткнувшего и местных ретроградов, и греков, поначалу воротивших от «черных ремесел» носы. А когда в дело приходят не только любопытство, но и какая-никакая теория, то процесс познания ускоряется. Те самые мальчишки вроде Ваньки Молчанова уже дошли до реакции кислоты со щелочью, и под руководством Кассиодора составляют трактат с названием «ХимИя».

Громадный воз с переписыванием, исправлением и печатью богослужебных книг — одним этим Никула обессмертил свое имя. А ведь еще и типографии! И затеянный нами перевод Библии, заканчивать который придется Мисаилу.

Разбор непременных дрязг и тяжб о поставлениях, кормах, судных деньгах. Выбивание руги и даней, строительство и освящение новых храмов, росписи их, иконописание — все то, что составляет рутину архиерейской жизни и которая несказанно умножилась в последние годы.

Твердое слово митрополита, коим он поддержал монастыри «промысловые» в сваре с «владетельными», притушив безоглядную феодальную жадность. Да много чего еще, я всего и не знаю. Мы-то с Димой — катализатор, не более, делают же все люди: Никула, Маша моя, Головня, Федька Палецкий, Шиховы и Бибиковы, сотни знакомых по именам и тысячи неизвестных.

Последним делом Никулы стали выборы нового митрополита. Пока шла свадьба, он успел переговорить с приехавшими на нее иерархами и обеспечить Мисаилу избрание. И хотя многие иереи не отказались бы от митрополичьего клобука, все прошло гладко. Архимандрит Чудова Монастыря Феодосий был нами назначен в «спойлеры», епископ Спиридон Тверской не без участия князя Бориса свою кандидатуру снял, за Мисаила хором высказались я и Дима — избрали без малого единогласно.

Столпотворение со свадьбы и до окончания церковного собора архиереев, игуменов, епископов имело еще одно неожиданное следствие. Улучив момент, когда Никулу уже похоронили, а Мисаила еще не избрали, ко мне пробился настоятель Валаамского монастыря со своими спорами хозяйствующих субъектов — где монастырские волости, где нет. После приведения Новгорода под московскую руку и обмена населением, многое в пятинах перепуталось и пришлось по отработанному образцу затевать кадастровую перепись в новых владениях.

Вот настоятель Иоаким и ссылался на Переписную окладную книгу Водской пятины, где поминались «в Сердовольском же погосте волости монастырские, волость Спасская Валаамского монастыря в Сердоволе». А я мучительно вспоминал давнишнюю поездку участников Санкт-Петербургского форума на Валаам…

Просто потому, что тогда зашел спор об оловянных месторождениях Питкяранты. Рядом с которыми находился город Сортавала, подозрительно похожий названием на Сердоволь.

Выспросил Иоакима и по всему выходило — оно! «Долгий берег» Ладожского озера, по нему деревушки, которые настоятель мне резво перечислил. Я еще удивился — уму непостижимо, кого ни спроси, держат в голове всю карту и любые волость или погост знают! Впрочем, тут мозг не забивают с утра до вечера всяким информационным мусором типа мемасиков или какого цвета исподнее давеча надела очередная поп-дива.

Так что получил Иоаким трех чехов-рудознатцев, коих на всякий случай окропил святой водой, и убыл на Ладогу искать олово.

А Затока Ноздрев с архимандритом Феофилом поехали в Царьград, с грамотой об утверждении Мисаила в митрополиты Московские и Всея Руси — в Киевские уже не нужно.

Порыв ветра бросил еще одну охапку соленых брызг прямо в коч.

Хорошо тем, у кого одежка из пропитанной жиром тюленьей шкуры, а вот остальные уже вымокли с головы до ног, хоть отжимай. Всего два часа назад караван из десятка лодей шел по спокойному морю вдоль Каниного берега, уваливаясь с одной невысокой волны на другую, пока не поменялся ветер.