— А еще, сыне, — усмехнулся митрополит, — знаешь, что латиняне удумали?

Брови мои поднялись в немом вопросе.

— В землях архиепископа Маинса некий немец книги тискать стал. Отлил граммы, нарек «литерами», собрал в строки…

Посмеялись, у нас-то типографео давно работают, сколько уже напечатано… А сколько и каких предстоит, мы как раз обсудили. И богослужебных, и учебных, и даже худлит — «Девгениево деяние». И очень прочувствовал я, что надо бы написать некий экономический учебник, самый простенький — земля и труд как источники богатства, почему выгодно разделение труда и концентрация производства, и вообще,

Как государство богатеет,

И чем живет, и почему

Не нужно золота ему,

Когда простой продукт имеет.

Забьем, так сказать, Адаму Смиту баки.

В этих мыслях я вернулся в свои покои, где меня обрадовали еще одним знамением — судя по всему, в степях между Днепром и Волгой нашествие саранчи. А это значит, что надо ждать набега.

Одно счастье, если они идут за зерном, то набега надо ждать не прямо сейчас, а осенью, после жатвы. На такой случай порядок действий понятен — дальняя сторожа уходит в степь, засечные линии и крепостицы вдоль Берега готовятся к обороне.

Понемногу к Брянску и Калуге, Серпухову и Коломне, Рязани и Городцу потянулись обозы, поехали группки увешанных оружием жильцов, детей боярских и послужильцев, с заводными конями в поводу.

На кремлевских подворьях толкотня, гонцы снуют десятками, в городе слухи и брожение и в эту круговерть несколько не вовремя приехали Стася с детьми — старшим Васей, девчонками и мелким Димой. Так-то визиты эти я полагал весьма нужными — чтобы Маша не закисала, чтобы дети общались, но, главное, чтобы в атмосферу московского высшего общества врывалась свежая струя.

После первых Стасиных приездов княгини и боярыни уже не считали за немыслимое участие в соколиной охоте наравне с мужьями, затем у нас привились своего рода пикники — весенние и летние «улицы» — и хороводы аристократической молодежи. Под надзором мамок, разумеется, но, тем не менее, возникла некая площадка для общения, кроме совместного стояния на церковных службах. Да и что там в храме увидишь, когда женский пол замотан в дорогие тряпки по самые брови, а поближе подойти нельзя?

В последнее время дело дошло и до осенних капустников, зимних посиделок, совместных колядок и масленичных гуляний с катанием на санях. А на ворчание ревнителей старины отвечали просто — в конце концов, если черному люду можно, то почему боярам нельзя? Чем ближе обычаи народа и элиты, тем лучше, я так думаю.

Вообще, появление переселенцев из Литвы и Новгорода заметно встряхнуло несколько застывшее и слегка отатарившееся высшее общество Великого княжества Московского. Но вносимые ими новации встречали естественный отпор, и Стася тут была незаменима. Одно дело, когда за такие непотребства ратуют лишенцы вроде Гаштольдов и прочие ссыльнопоселенцы, и совсем другое, когда великая княгиня, за спиной которой незримо присутствовал Дима — поди, поспорь с ней!

Митрополия тоже поворчала, но отнеслась как минимум нейтрально — мы же не мусульмане, чтобы женщин укутывать в платки по самые глаза и держать по теремам взаперти.

Ну и я помогал по мере сил, особенно по части фильтрации, нам ведь не нужно перенимать все скопом, мало ли чего они там успели ухватить из польских обычаев. Ручки дамам пусть целуют, против танцев никаких возражений, а вот поединки и прочие шляхетские закидоны нафиг, как-нибудь обойдемся.

Только в этот раз приезд выглядел больше похожим на эвакуацию: Стася привезла письма и отчеты, из которых явственно сквозило новой войной на западе.

Головня-то, который совершил круго-Скандинавское плавание, успел проскочить Ригу и ливонские земли в аккурат до вспышки давно тлевшего конфликта между Орденом и архиепископством. Вот уж точно, «двум медведям в одной берлоге не ужиться», и они там бодались за власть над городом и окрестными владениями. Ландмейстер Финке, из вестфальской партии, которую мы поддерживали, и в которую входили Димины кореша Книпроде и Гейдель, едва успел путем сложнейшей интриги протолкнуть на рижскую кафедру своего человека, и немедленно помер. А «свой человек» Сильвестр, как только почуял, что его больше никто за загривок не держит, мгновенно сцепился с новым ландмейстером фон Менгденом.

В свару тут же влезла примолкшая было партия рейнландцев, а также «Прусский союз» — оппозиция ганзейских городов и духовенства, пытавшаяся ограничить власть тевтонцев и ливонцев. Естественно, что в этом им всячески помогала Польша.

Рейнландцы хотели власти, пруссаки свобод, поляки придушить Орден, Орден придушить архиепископа, архиепископ добиться независимости епархии от Ордена… Дело дошло до натуральных уличных боев в Риге, которые случились недели через две после отъезда Головни в Полоцк.

Но каков Илюха молодец! Быть ему вскорости боярином — брат мой Генрих торговую компанию утвердил, заинтересованные люди нашлись. И пусть король скоро кончится, но компанию уже так просто не сковырнешь.

Откуда знаю, что кончится?

Помимо Ольгиных сериалов, я еще и в театры таскался — жена, пока из России в Прованс не умотала, изображала повышение культурного уровня (хотя прежде всего ей требовалось блеснуть в свете на премьере). А Вильям наш Шекспир накропал десяток пьес-хроник, в том числе вот про этого Генриха VI. Перекладывали их на русский асы первой величины, переводы в театрах ставили часто и обширно, вот некоторые я посмотрел и даже немножко запомнил.

Шекспир, конечно, многое приврал и переврал, но основные вехи не тронул: вроде бы именно сейчас Англия, едва просрав Столетнюю войну, вступает в развеселый период своей истории под названием «Война Алой и Белой розы». Так что пусть режутся, глядишь, наследники мои Ричарду III помогут и малость историю перенаправят.

Кораблей, правда, Головня не сторговал. Но зато девяносто три рубли потратил не зря, образовался у нас канал поставок олова и свинца через Андреевск… Кстати, почему город стал Андреевском, а не Архангельском, который, по моим прикидкам, располагался на том же месте, я так и не понял. Но уж как вышло, я тут совсем ни при чем.

Стаська, приятно округлившаяся с возрастом и щеголявшая в легкой душегрее на беличьем меху поверх платья зеленого аксамита, начала с главного:

— Дима просил передать, что поляки, сразу после «вечного мира» с нами, заключили союз с Кичи-Мухаммедом.

— Та-ак…

Расклад-то очевидный — враг моего врага мой друг. Если мы с Орденом и Крымом, то поляки однозначно с остатками Орды, ушедшими под Кичи. Мы это предполагали, но не ожидали, что паны сработают так быстро. Что-то ученики Никифора Вяземского недоглядели, где-то сумели послы проскочить незаметно…

— Куда поляки пойдут, неведомо, — продолжала Стася, — но вдоль рубежей польские и литовские украинные люди каждую седмицу набеги чинят.

— Братец-то отвечает?

— Отвечает, — поджала губы невестка, — Глинские и Вяземские Овручскую волость пустошили.

Ну да. Налететь, пограбить, скрыться. Сегодня ты, завтра тебя. Прибытка никакого, сплошное разорение, зато движуха! Причем в этом мельтешении проглядеть реальный удар ничего не стоит.

— Воеводишку под Клецком полонили, он Диме баял, что круль сильно против, но кто ж его слушать будет? — она поудобнее устроилась на креслице с мягким кожаным сиденьем.

Тоже верно — Казимиру сейчас Орден костью в горле, вон, даже английскому королю писал, чтобы в обход торговать. Оттого и «Прусский союз» поддерживает, оттого ему и покой на нашей границе нужен, чтобы с тевтонами и ливонцами разобраться.

— Княжата, что земли свои потеряли, сильно злобятся и родню свою польскую подначивают.

— А сами поляки?

— Владислав Равский, из Пястов, помогает, хочет в крулевский замок на Вавели на их спине въехать, — показала мелкие ровные зубки Стася. — А Дубовицкие, Олельковичи пинские, да Иван Кобринский тому рады, все мечтают свои волости вернуть.