— Чего хотел? — тяжко вздохнул Дима. — Сигаретку бы…

И картошки. Даже вареная каливка, хоть и малость похожа, не заменяет полностью, а хочется порой до судорог.

— Чего нет, того нет, — вздохнул и я. — Давай думать, что с царьградский делегацией делать.

— А что с ними?

— Да с ними-то все нормально, а вот что они рассказывают, в народ никак пускать нельзя. Натуральный антипиар выйдет.

— Турки слишком сильными выглядят?

— Именно. А православие слабым. Так что надо как-то повернуть, чтобы пользу извлечь.

— А чего я? Ты же за политику отвечаешь.

— А ты писатель, тебе и карты в руки.

Дима хмыкнул.

После гибели Васьки он заметно сдал и частенько пребывал в мрачном настроении, оживляясь только в делах. Вот я и хотел, чтобы он занялся делом.

— Ну… — вперил взгляд в синие дали соправитель, — турок надо выставлять злодеями…

Тем более, что изрядную часть пленных они попросту казнили. И не только пленных — венгра, чью пушку разорвало, тоже. А уж голову Орхана таскали по всему городу.

— Героизма православных побольше…

— Странно получится: турки злодеи, греки герои, а город пал.

— Артиллерия! — вскинулся Дима. — Надо упирать на артиллерию! Дескать, только большим числом пушек и взяли.

— Точно! У ромеев-то пушек почти не было! Ай, молодец! Пусть наши носы от пороха не воротят!

Так вот и осталась в Можайске редакционная коллегия по написанию «Повести о взятии Царьграда» во главе с Феофилом, а мы разъехались в стороны.

Издательскими делами разговоры на башне в Можайске, разумеется, не ограничились — у нас на руках страна с населением миллионов в пять, на территории, где должны проживать минимум пятьдесят, с внутренней и внешней политикой…

Внутренняя ладно — вроде все элементы отработаны, в кучу собрать да на Земском соборе утвердить, это вопрос бюрократических и аппаратных технологий, справимся. Так что в основном обсуждали внешнюю.

На западе у нас покамест устаканилось. Вестфальская партия взяла верх и наглядно, хоть и весьма жестко, объяснила архиепископу Риги, чьи в лесу шишки. Комтур Вендена Книпроде в союзе с главным казначеем Гейделем текущего ландмейстера поддерживал, но и сам уверенно набирал очки и, случись выборы, был очевидным фаворитом на пост главы ордена. Совместное предприятие, Ливонско-Русское торговое братство, работало в полный рост, в том числе и через Нарву, куда по настоянию Гейделя отправили пару орденских кораблей. Формально для защиты ливонских товаров, но де-факто ради бережения русского порта от разбойных свеев.

Польша обломала о нас зубы и зализывала раны, но при этом подгребала под себя ошметки Великого княжества Литовского и одновременно пыталась дожать Тевтонский орден. Так что до тех пор, пока шведы активно не полезут на восток, за это направление можно не беспокоится. У них забот с Кальмарской унией хватает, вот пусть и решают, кто в доме хозяин, а у нас лет двадцать передышки, за которые надо в Карелии укрепиться так, чтобы пушкой не вышибить.

На востоке тоже все славно — Казань расчухала выгоды политико-экономического союза и всякие завлекательные призывы Кичи-Мухаммеда там успеха не имеют. Тем более Касым и Мустафа помнят, как Кичи с их отцом враждовал.

На севере пока пустота в том смысле, что нет противостоящего государства, но пробираться по Студеному морю и за Камень приходится на ощупь, уж больно скудны знания о тамошних землях и народах, вплоть до откровенных сказок.

Остается юг.

Где тот самый Кичи-Мухаммед спит и видит, как Москва снова целует ханский сапог и платит ордынский выход. А союзник наш Герай по уши занят генуэзскими городами в Крыму. Вот стукнулось ему в голову, что раз Константинополь у турок, то связь с метрополией у итальянцев перерезана и надо бы этим воспользоваться. С государственной точки зрения я его отлично понимаю — хреново, когда все торговля идет через чужие руки, но память подсказывает, что ничегошеньки крымцам не досталось, колонии заграбастала Турция.

— Любопытная картинка получается, — Дима набросал на бумаге подобие карты, — Берег от Курска через Кромы на Тулу и Рязань дугой выгнут, так и просится под дых дать, на Москву ударить.

— Так укрепляем берег. Коломна, Серпухов… Дальше в степь городки и сторожу двигаем.

— Укреплять это дело хорошее. Погано, что мы в оборонительной позиции.

— Ну знаешь, — возмутился я, — поход на юг нам не по силам, ты логистику прикинь!

— Знаю. Но сидеть и ждать, когда наши дорогие партнеры решат ударить, тоже неверно! — отрезал Дима. — Сколько набегов уже было? Сколько еще будет? Надо не ждать, а навязывать противнику свою волю, брать инициативу в свои руки! А если война началась для нас внезапно, то грош цена всему генеральному штабу и нам тоже.

Задвинул мне целую речугу. А я сидел и думал — вот лишь бы повоевать с кем! Господи, как хорошо было в нулевых и десятых — девяностые позади, на стрелках никого не мочат, мерседесы не взрывают, разруливают без жертв… А тут пожгут все, попортят, народу зря в землю закопают, не считая расходов на содержание войска. Все мое нутро финансиста протестовало против такого разорения.

Дима тем временем закончил лекцию по стратегиии и разлил по серебряным стопочкам из фляжки. Мы замахнули зубровки, он прищурился на легкое марево над Можайкой, а потом повернулся ко мне и подмигнул:

— Кичи-то небось послания шлет?

— А как же, — хмыкнул я, — раза два в год.

— И чего пишет?

— Да что он может писать… требует уплатить выход за последние лет десять.

— Мзды, значит, требует. Это хорошо…

— Чего же хорошего?

— Легче спровоцировать будет. А как припрется, дадим ему мзды.

— Да ты рехнулся! Самим накликать???

Дима принялся доказывать, что нужно именно так. Вот слово за слово мы и поссорились, как с цепи сорвались, после двадцати-то лет. Орали друг на друга, из Можайска разъехались взъерошенные, даром что не под прицелом, ну прямо как со стрелки… Волка пришлось придерживать, чтобы он чего не начудил.

Зима прошла относительно спокойно, если не считать участившейся переписки и восстания Прусского союза. Псы-рыцари, судя по всему, крепко достали горожан и прочие сословия, так что поднялись все: тевтонские замки, включая такие крупные, как Торн и Данциг, падали один за другим. На радостях бюргеры даже присягнули Казимиру, а он объявил о включении орденских земель в состав королевства.

Но недолго музыка играла — закончилась зима, пришло время весенних работ, открылась навигация и… войско городов буквально растаяло. А Орден, наоборот, навербовал наемников. Казимир, поощряемый магнатами, объявил посполитое рушение, но оно собиралось ни шатко, ни валко — еще не очухались от прошлой войны.

Шемяка ввиду такого бардака укреплял западную границу и делал вид, что меня вообще не существует. Кое-кто из служилых князей и бояр на фоне нашей ссоры попытался поменять сюзерена, но мы с Димой оба к «отъездам» относились весьма негативно и пресекали жестко. Настолько, что прилюдный скандал мне устроил шурин…

— Не по старине! — кричал он на думе. — Князей заезжают!

— Не для себя это делаю! — отбивался я.

— А вотчины их за себя берешь! — орал красный, как его рубаха, Василий Ярославич.

— Не за себя, а на великое княжество!

Князь Серпуховской задохнулся, секунду постоял с вытаращенными глазами, а потом выдохнул:

— Я с себя крестное целование складываю!

— Может, еще и разметные грамоты пришлешь? — успел я бросить ему в спину, когда он развернулся на каблуках и пошел вон из палаты.

Хорошо Маша рядом была, придержала, а то бог весть, до чего бы мы доигрались. Но напоследок я ему с гульбища проорал, что если он к Диме отъедет, то все его владения я возьму именно под себя.

— Как же мы без Шемяки и Василия-то? — простодушно ахнул Владимир Ховрин

Я скроил каменную рожу и зло ответил казначею (вот ей-богу, сидел бы над деньгами и в военные дела не лез!):