Не думаю, что на меня в самых разных организациях нет увесистого файла с подробнейшими данными. Интернет позволяет осуществить абсолютнейший контроль над всеми людьми, полнейшую слежку, этому противопоставить нечего. Вовсе не обязательно ставить везде телекамеры, достаточно просто автоматизированной системы учета, Интернет-услуг, Интернет-шоппинга. К примеру, приехал какой-то хмырь на курорт в Сочи, пару недель ходил купаться и загорать, завтракал и обедал, мылся в ванной или под душем, сидел в туалете, и все это время компы бесстрастно отмечают самое, казалось бы, невиннейшее: что предпочитает на сладкое, что на крепкое, сколько минут занимает кабинку в туалете, храпит ли, пьет ли газировку, каким стилем плавает, ест ли рыбу…

И вот, к примеру, этот гад украл миллион и скрылся, сделал себе не только фальшивый паспорт, но и пластическую операцию морды и всего тела. Фигушки, этого было достаточно в двадцатом веке. Но не в нашем, двадцать первом. Форму носа изменить легче, чем привычки. Если ты в Сочи заказывал рыбу без соуса, то и в Майами закажешь. А комп все фиксирует. Если раньше по Интерполу отправляли всего лишь портрет и отпечатки пальцев, то сейчас еще двенадцать тысяч примет, которые ты и сам не замечаешь за собой. А комп замечает все. Он сравнивает всех и всюду. И едва хоть одна деталь совпадет, он получает сигнал проверить тебя еще по ста тысячам дополнительных признаков. И вот очень скоро перед твоей дверью появляются агенты Интерпола…

Но это, конечно, меня не касается. Вернее, это я приветствую, ибо преступность снизилась до долей процента. Всякий, совершая преступление, знает точно, что рано или поздно его поймают. И скорее рано, чем поздно. Хуже другой аспект тотальной слежки… Прогнозирование!

Да, на таком богатом собранном материале можно не только легко вычислять, кто куда спрятался, но и довольно точно прогнозировать развитие событий, предсказывать, когда тот или иной человек совершит преступление против собственности или против… государства. То есть против правящей системы.

Для тоталитарных режимов настал самый благоприятный период во всей истории человечества! Недовольных можно выявлять заранее. Задолго до того, как они что-то совершат, выступят, натворят, привлекут внимание. Лидеров оппозиционных партий можно еще при зарождении этих партий и движений либо брать под полнейший контроль, либо сразу порочить так, что от них с отвращением отвернутся собственные родители.

Я не знаю другого действенного метода против тоталитарных режимов, чем… понизить ценность самой человеческой жизни. Сейчас, когда мы все так цепляемся за жизнь, когда она провозглашена величайшей ценностью всех времен и народов, когда ради спасения жизни допустимо любое предательство – диктаторы на коне, скинуть их невозможно. Они, осуществляя тоталитарный контроль за всеми нами, могут угрожать нам, нашему богатству, уюту, благополучию, жизни – наконец. И ничего этому нельзя противопоставить, кроме презрения к материальным благам и великолепного пренебрежения самой жизнью! Таким образом любой тоталитарный режим лишается единственного рычага на всех нас…

У меня это инстинктивно, я просто ставлю духовные ценности выше, а тем самым вызываю подъем тамильского сепаратизма.

– Владимир Юрьевич, – донесся ясный и звонкий голос, что окатил меня как холодной водой. Кристина сидела напротив, ее серые глаза смотрели внимательно. – Владимир Юрьевич, вы совершенно меня не слышите… Где вы летаете?.. У вас такой вид, словно крылья вам подрезали. Или ткнули в них горящим факелом. Владимир Юрьевич, я не ваша женщина, которую вы должны оберегать от неприятностей. Я – сотрудник. Я получаю… намерена получать от ваших доходов двенадцать процентов, а это немало, и потому я очень заинтересована, чтобы вы были… на коне. Лучше, на белом. Что случилось?

Лицо у нее тоже было спокойное, деловое и странно красивое даже без эротики.

– Вы уверены, – буркнул я, – что женщин оберегают от неприятностей?

– Вы оберегаете, – ответила она ровным голосом. – В своих книгах. А, как известно, в своих героях отражается автор.

– Не ошибитесь, – сказал я недовольно. – Это распространенная ошибка.

– Но все же, Владимир Юрьевич?

Я заколебался, ибо сейчас сквозь нежную кожу этой двадцатипятилетней… или сколько ей там, женщины проглядывает даже не ум или образование, а гибкие мускулы стандартной киноамазонки, что в бесчисленных сериалах сносит острым мечом подлым мужчинам головы, отрубает им руки, жестоко бьет по причинным местам, что вызывает восторг у женской половины кинозала, протыкает мужчин копьем или просто острой палкой, что больнее и зрелищнее, рубит, бьет, расчленяет, а сама даже не поморщится…

– Кто вы, Кристина?

Светлая улыбка на миг стала грустной, но тут же губы растянулись и приподнялись уголками в классической форме веселого и безмятежного настроения, что должно обезоруживать собеседника и создавать нужный настрой.

– Я та, – ответила она легко, – кто успел повидать многое, перепробовать многое. Но в жизни и людях не разочаровалась. На жизнь зарабатываю сама. Как вы могли заметить, могла бы зарабатывать больше в других… областях, или полостях, как вы говорите, но я делаю то, что мне нравится. Итак, что вас тревожит?

– Ладно, – сказал я. – Если уж вы такой оловянный солдатик, то… получайте по всей программе.

И пересказал ей ночной разговор. Даже рассказал о взорванном джипе. Кристина сперва явно не верила, на улице чисто, все убрано, а на месте взрыва уже другие машины, их владельцы рассудили, что снаряд дважды в одну воронку не падает. Я видел в ее глазах непонимание, недоверие, затем призадумалась, усомнилась, дважды ее рот в удивлении приоткрывался, а когда я закончил, она сказала медленно:

– Даже не знаю, что и сказать… Неужели вы, Владимир Юрьевич, настолько могущественны?

Я пожал плечами.

– Дело не в этом. Дело в том, что так считают они.

– Но они… неужели такие дураки? Нет, не думаю. Значит, вы в самом деле стоите намного больше. Не знаю, не прогадала ли я с этими двенадцатью процентами… Я вас считала всего лишь писателем, чьи книги почему-то набирают популярность!

Я буркнул:

– Спасибо за «почему-то».

Она сказала, защищаясь:

– Но, простите, ведь в литературных кругах считают вас полным ничтожеством!.. А ваших читателей – полными дебилами. Это не моя выдумка, я успела заглянуть на литературные сайты. Там либо холодное молчание, либо озлобленный вой. К тому же модератор критику оставляет, а если кто-то посмеет в вашу защиту – тут же стирает… Вы очень непопулярны, Владимир Юрьевич!..

– На это есть причины, – ответил я, меня покоробило от мысли, что и этой красотке надо объяснять, и сказал почти резко: – И хрен с ними! Я ориентируюсь на читателей, а не на устроителей сайтов, держателей серверов, критиков, собирателей съездов и прочего-прочего, что отношения к творчеству не имеет!..

Она торопливо кивнула.

– Да-да, верю на слово. Но вы… кто вы?

– Все мы, – сказал я с неохотой, – занимаемся не только тем, чем… хотели бы заниматься. Менделеев, к примеру, лучше всех корзины плел. Соседи считали его, уже академика, чемоданных дел мастером. Император Диалектиан выращивал лучшую в мире капусту. Я, к примеру, умею на ушах стоять. Как-нибудь покажу.

Она улыбнулась.

– Я тоже умею не только договоры. Как-нибудь покажу, если хотите…

– В другой раз, – ответил я чересчур поспешно.

– А вам не кажется, что не помешало бы расслабиться?

– Пусть расслабляются слабаки. А я еще не вышел из боя.

Ее серые глаза неотрывно провожали меня, а я, в самом деле собранный и тугой, как пружина, зашагал взад-вперед по комнате.

– Герой, – произнесла она со странной интонацией, – герой зачуял запах битвы…

Снизу позвонила консьержка, сообщила, что очередь по облагораживанию дошла и до нашего дома, через полчаса отключат свет на десять минут, а потом еще холодную и горячую воду на полчаса. В подъезде поставят цветы, добавила она поспешно, на стенах будут картины, но с жильцов ничего не возьмут.