Я прервал:

– Мне все понятно, кроме духовности и соборности. Вас это удивит, но вовсе не стоило взрывать джип этого кавказца, чтобы убедить меня делать то, что я и без того делаю. Но вот православие вы не заставите меня даже упомянуть. Без духовности и соборности тоже обойдемся. Я не работаю с миражами. Так можете и передать своему боссу.

Голос в трубке сказал задумчиво:

– По крайней мере, мы начали разговор. Теперь осталось утрясти статьи договора по пунктам…

– Никаких договоров, – отрезал я. – Вы еще не поняли? Я не принимаю заказы. Я просто вам сообщил, что ваше пожелание мне не кажется странным, так как и без ваших пожеланий работаю в близком направлении.

Голос сказал осторожно:

– Вы многое теряете… Оплата очень высокая, а вам, оказывается, не придется даже стараться. Вы походя возьмете и виллу на островах, и солидный счет в швейцарском банке, и хороший особняк за городом в элитной зоне… Подумайте, стоит ли вот так?

– Стоит, – ответил я зло. – Кто принимает от кого-то деньги, тот сразу теряет независимость. И даже дар творца. За деньги могут работать даже мастера, но не… не я.

Голос сказал медленно:

– Мне нужно прерваться… для доклада. Но не думаю, что моему заказчику это понравится.

– Ему ничего другого не останется, – ответил я грубо. – Либо человек, который работает… по близкому направлению, либо… труп? Вы хотите сказать, он будет долго думать над выбором?

Я отключил связь, а потом подумал и отключил телефон вовсе.

На самом деле меня, конечно, трясло. И хотя умом понимаю, что смысла убивать меня нет, но ум – это то, что приписываем машинам близкого будущего, а не свойство человеков, которыми движет все, что угодно, но только не ум или даже разум. Этот неведомый босс может оскорбиться, что я не ухватил подачку в виде счета в швейцарском банке. Одно слово человеку на крыше, а тот лишь слегка согнет указательный палец на спусковом крючке…

Черт, а что же камеры фэйс-контроля? Они стоят на всех перекрестках, на входах в метро, на стадионы, в кинотеатры, во все учреждения. Даже на окраинах ставят так, чтобы невозможно проскользнуть под стеночкой. На площадях, где собираются митинги, вэбкамеры сканируют лица всех участников, передают по Инету в банк данных, где за секунды сверяются с портретами разыскиваемых преступников.

Сейчас, в век Инета, нарушителю схорониться почти невозможно, разве что уйти в леса, или же в Харьков, где вэбкамеры поставили только на входе стадиона, но в моем случае эти вездесущие камеры, увы, не помогут. Я не могу дать описание внешности, хотя, конечно, разговор записан, эта функция современных телефонов пашет во всю, это дефолтно, а искать в инструкции, как отключить – в лом. Правда, даже я могу пропустить свою речь через модулятор, никакие аналитики не отыщут первичный тембр. Хотя можно искать по другим параметрам, ведь клиент наговорил очень много. То ли лох, что маловероятно, то ли чересчур уверен в своем могуществе.

Остаток ночи спал хреново, хоть и не кисейная барышня, мерещилась какая-то хрень, горят города, в небе сталкиваются огромные самолеты, потом на горизонте медленно поднялся оранжевый гриб в наростах, похожих на гнойные нарывы. Я смотрел в ужасе, не мог отвести глаза, хотя понимал, смотреть нельзя, ослепну, надо прятаться, сейчас меня пронижет поток смертоносной радиации…

Проснулся, весь дрожа, перед глазами тускнеет и размывается этот зловещий гриб, сердце колотится, как у бегуна на последних метрах дистанции. Барбос дрыхнет возле дивана, не собирается менять привычек, хотя я спросонья периодически наступаю то на лапу, то на ухо.

– Кофе, – сказал я хрипло. На кухне тихо, что значит, даже мой голос электроника не распознала, я повторил громче: – Кофе! А то прибью!

Зажужжало, послышался треск размалываемых зерен, щелкнул, включаясь, тостер, а я пробрался в ванную. Горячая и холодная вода попеременно согнала остатки сна, однако я чувствовал, что даже крепкий кофе вряд ли взбодрит настолько, чтобы прогнать тревожное настроение.

Звякнул телефон, голос Кристины произнес, даже не произнес, а прощебетал игриво-весело:

– Владимир Юрьевич! Везу договоры!.. Я никого не выгоню из вашей постели?

– А вы рассчитываете сразу в постель? – отпарировал я. – С договорами?

– Да некоторые женщины стесняются, когда вот так врывается другая… даже пугаются некоторые.

– Везите, – ответил я. – Договоры.

Она явилась через полчаса, веселая и загорелая еще больше, тут же юркнула в душевую освежиться, а я опустился за стол с целой пачкой типовых договоров, из них пара – на эксклюзив. Не знаю, как при нынешней тотальной системе подслушивания и подсматривания что-то можно утаить, но, говорят, утаивают довольно приличные суммы.

Впрочем, подумал я цинично, покажи мне любую отпечатанную на лазерном принтере бумагу с солидными реквизитами, я что, отличу от фальшивой? Возможно, Кристина просто старается поразить меня своими возможностями, а договор написала сама.

Кристина выпорхнула из душевой, излучая свежесть, каким-то образом ощутила, что сейчас лучше быть одетой, и села со мной за стол уже в маечке и розовых шортах. Я тупо смотрел на листки, она принялась объяснять тем же щебечущим голосом, потом вдруг умолкла, ее ясные глаза посмотрели на меня с особым вниманием.

– Вы совсем меня не слушаете, – сказала она наконец, – Владимир Юрьевич, это у вас творческое состояние?.. Или что-то еще?.. Вы уверены, что вам не хочется меня изнасиловать? Даже как-нибудь по-особому?

– В смысле?

– Ну, как говорят, с особым цинизмом.

Я не стал спрашивать, как это, а то вдруг начнет объяснять, отмахнулся, ответил совершенно искренне:

– Нет-нет, успокойтесь. Совершенно не хочется.

Она вскинула брови и надула губы. Глаза стали обиженными.

– Что, неужели такая уродина?.. Все мужчины говорят, что я в постели хороша. Да и не только в постели… Можете меня попользовать хоть на столе, хоть на рояле…

– У меня нет рояля, – ответил я.

Она огляделась.

– Действительно… Ни кустов, ни белого рояля. Но не переживайте, Владимир Юрьевич, на нем все равно неудобно. Только так, для экзотики.

– Я не все, – ответил я отстраненно, – Нет, Кристина, дело не в вас. Я верю на слово, что вы… словом, в подобных делах профи куда выше, чем даже литагент, хотя, к моему удивлению, и литагент из вас превосходный. А от добра бобра не ищут. Давайте я вас буду использовать в области литагента, а не… в другие полости.

Она выслушала спокойно, с улыбкой, хотя из-за ночного звонка я все еще во взвинченном естестве и соскользнул на прямое оскорбление, но черт их, женщин, поймет: возможно, мою резкость расценила, как комплимент. Красивые женщины настолько привыкают к сыплющимся со всех сторон любезностям и восторгам, что все непонятное из-за синдрома эллочкинизма автоматически заносят в комплименты.

Я смотрел на типовые договоры, а по всему телу все еще прокатывались волны ледяного озноба. Мне наглядно продемонстрировали мощь звонивших. Ведь с тотальным Интернет-контролем за всеми очень трудно стало ввозить в страну оружие, наркотики, фальшивые деньги. Все более или менее значительные преступники выловлены, бандитские группировки исчезли, маньяков изымают еще на стадии поиска жертвы, а преступления остались только такие, которые трудно предусмотреть и пока невозможно предотвратить: муж с женой поругался и ткнул ножом, два собутыльника не разделили последний стакан…

…но и с этим уже есть прогресс: составлены группы наиболее склонных к неадекватным действиям, их стараются не допускать как к важным объектам, так и к важным лицам. В настоящее время преступление можно совершить только голыми руками или теми средствами, что отыщутся на месте, а эти рассматривают меня через оптические прицелы, преспокойно швыряют взрывчатку под джип…

Да, джип взорван, несколько машин сгорели… к счастью, я в состоянии платить за место в охраняемом шестиэтажном гараже, моей бээмвэшке такие случайности не грозят. Но все-таки эти совершили, как говорят в газетах, теракт не для того, чтобы кого-то убить, а просто для демонстрации.