– Дорогой Челлестоун, что с вами? Когда это победители страшились указывать на свои, как говорили в России, отдельные изредка встречающиеся нетипичные недостатки? Это привилегия сильных. Слабые свои промахи скрывают. Очень тщательно!..

Челлестоун хмурился. Острый и смелый ум, однако он уже ощутил себя юсовцем, что значит – всеми силами стремится к комфорту и уюту. Издавна, подумал я, искусство делилось на два основных жанра: трагедии и комедии. Трагедии, как известно еще с времен Древней Греции, посещали представители высшего класса, аристократия, жречество, то есть высоколобые того времени, а рабы и простолюдины предпочитали что-нибудь попроще. Мир трагедий им непонятен, страшен, волнителен, а вот комедии в самый раз. В комедиях никто никого не убивает, а если и убивают, то лишь «плохих», кого надо, а в конце любой пьесы все женятся и радостно поют.

Вообще бурные слезы, страсти, крик и отчаяние были свойственны лишь высоколобой аристократии. И сейчас, читая «Песнь о Роланде» или любые рыцарские романы, удивляешься, что отважные рыцари-герои часто роняют слезы. Да что там роняют: плачут навзрыд, рвут на себе волосы, а то и в отчаянии бросаются на свой же меч. Конечно, простолюдин в подобных условиях не проронит и слезинки, как рабочий вол или коза. Потому в США, где дворянства не было, слез так и не узнали. Это оттуда пришла мода взирать с каменными лицами на всякие несчастья, а во всех видах искусства теперь так обязателен простолюдинный хеппи-энд. И даже Челлестоун уже избегает любого острого, кислого, горького, а предпочитает патоку…

Лакло посмотрел на нас, хлопнул в ладони, привлекая внимание, внезапно коротко рассмеялся. Мы, спецы по инфовойне, смех приняли естественно, как прием снятия защиты, ибо рекомендуется улыбаться и время от времени смеяться, дабы расположить собеседника и снять напряжение у противника. Лакло так и понял, из нас это уже не выбить, улыбнулся, сказал весело:

– Вы заметили, нас семеро?.. Вспомнилась старинная легенда о Семерых Тайных, что незримо правят миром. Но мы в самом деле правим. Мы – семеро. Если хотите, можно даже с прописной буквы, Семеро.

Челлестоун кивнул, заметил сухо:

– Мы, скорее, противники, чем соратники.

Ноздрикл поправил хмуро:

– Дуэлянты. Я предпочитаю такой термин.

Лакло улыбнулся ему, сказал одобрительно:

– Да, прекрасный термин! Мы скрещиваем шпаги, но полны уважения друг к другу, верно?.. И наши поединки не должны мешать нам встречаться вот так, вместе пить хорошее вино, обмениваться впечатлениями, даже подсчитывать количество полученных и нанесенных ударов…

Челлестоун задвигался, буркнул:

– В этом есть что-то нехорошее.

– Почему?

– Не знаю, – ответил Челлестоун. – Чувствую. Что-то от коллаборационизма. Не сам коллаборационизм, но запашок его есть…

– Ну что вы, Джон, – возразил Лакло. – В этом, напротив, элемент рыцарства, аристократизма. Уж мы-то не набрасываемся друг на друга с грубой бранью, как простые солдаты. Или генералы. Мы знаем, что каждый из нас отстаивает светлые идеалы своей страны, нации или образования, которое он представляет. В большинстве случаев эти идеалы у нас всех совпадают. Вопрос в том, чтобы попытаться эти совпадающие области вывести из-под обстрела. Для начала! А потом, в идеале, вообще свести спорные моменты к минимуму.

Челлестоун посматривал исподлобья, я чувствовал его инстинктивное отторжение всего, что скажет Лакло. Страна Челлестоуна и так мощно теснит все остальные уже своим существованием, и потому Лакло, хоть и союзник, но кровно заинтересован, чтобы заклинить пушки чересчур могущественных союзников.

Ноздрикл, как я заметил, в основном отмалчивается. Этот молчун, автор блестящего метода «перенаводки на цель», вообще-то просто гений в своем роде. Во всем мире признали, что в огромной стране все обезопасить от противника невозможно, а так хотелось бы, чтобы противник не замечал наши уязвимые места, а сдуру пер только на самую укрепленную и неприступную крепость!

Это было недостижимой мечтой, пока за дело не взялся Ноздрикл с его школой. На протяжении многих лет, ухлопав десятки миллиардов долларов, скупив сотни тысяч газет вместе с их журналистами, он по всему миру доказывал, доказывал, доказывал… и сумел доказать эту очевидную для умного человека нелепость, но неочевидную для «человека обыкновенного», который привык не сам думать, а выбирать из предложенных мнений специалистов «лучшее».

Теперь, когда я слышу гневные кличи интеллигенции, что террористы – трусы, взорвали здания Торгового Центра, где работали «мирные люди», а слабо им напасть на военно-моркую базу США, я думаю с невольным восхищением профессионала: молодец Ноздрикл!.. Все-таки сумел! Навязать такую очевидную глупость населению планеты – это высший класс профессионализма. Ведь не все же, кто так говорит, платные агенты, хотя их тоже хватает, есть же и чистосердечные идиоты, их больше. Но повторяют, как попугаи, даже не вдумываясь, что говорят. Ведь эти фразы звучат так правильно, так одухотворенно, так возвышенно!

Это же какой класс: выстроить неприступную крепость, защитить ее всеми мыслимыми видами оружия и разрешить противнику атаковать именно ее, только ее! А все остальное в стране взрывать, рушить и жечь – нехорошо. Даже трусливо. Для Юсы стрелять с хорошо защищенных авианосцев крылатыми ракетами по мирному населению Ирака и Югославии – хорошо, нормально, это доблесть и отвага, а вот когда террористы-смертники наносят ответный удар – это трусость! Повторяю, крылатыми ракетами издали – не трусость, а своим телом протаранить врага – трусость.

Сейчас, правда, «аксиома Ноздрикла» трещит по швам на Востоке. Там умеют мыслить сами, в отличие от русских интеллигентов, да и в самой России все больше храбрецов, кто не страшится выглядеть недостаточно интеллигентным.

Тот Торговый Центр подпитывал патронами ту неприступную крепость, которую Юса через подставных лиц предлагает атаковать. В том Торговом Центре работал технический персонал той самой крепости, без которого она загнется. На далеких от Нью-Йорка полях Техаса пасется скот, чьем мясом кормят ту крепость. А в любой войне всегда стараются перерезать коммуникации, сжечь склады противника, затруднить подвоз патронов и продовольствия…

Простой человечек никак не уяснит, что на свете нет «мирных невинных жителей». Более того, даже туристы, приехавшие всего лишь поглазеть на красоты Манхэттена, на то время становятся юсовцами со всеми вытекающими для юсовцев последствиями, ибо там тратят вывезенные из своих стран деньги, что идут на патроны для той неприступной крепости!

На широкой просторной веранде изящные стулья, похожие на хрупкие цветы, расставлены вокруг трех столов. Видимо, здесь решили, что на большее число группок семерка разбиваться не станет даже теоретически. Я с опаской опустился в ближайшее кресло. Напротив с размаха плюхнулся Челлестоун. Кресло даже не скрипнуло, из каких сплавов теперь делают, явно какому-то космическому кораблю недодали на суперпрочную обшивку.

Живков сел за мой стол, глаза хитро поблескивали.

– А что-то вы, дорогой Владимир-сан, притихли в последнее время…

– Разве?

– Притихли, – повторил он со знанием дела. – Случилось что?

– Да нет, вроде бы… А почему такой вывод?

– Да многие из нас сразу отметили ваше первое появление на поле боя. Мы все, надо признаться, больше продукты воспитания, обучения, тренировки, упорной работы, чем вот так… удачное сочетание генов, хромосом и среды обитания. А если бы вам еще такую же нагрузку в обучении, какую прошли мы…

Он заколебался, взглянул нерешительно.

– Что-то не так? – спросил я.

– Да только сейчас пришла в голову мысль, – признался он. – Может быть, вы только потому и проявили такой оригинальный и сокрушительный стиль, что не прошли обязательного обучения? Обучение только сгладило бы ваши блистающие грани?.. Не знаю. Но вас заметили все специалисты в нашей области. К вам начали присматриваться, подбирать ключи. Даже знаю, что в Штатах создали специальную диверсионную группу, которой поручено ликвидировать вас, но ее пока придерживают.