Мне нравилась аудитория. Хорошие лица, внимательные умные глаза. Сидят свободно, но это раскованность аристократов, что постоянно следят за собой, не допустят ни единого позорящего их жеста, движения. Да что там позорящего, ни одного просто невыгодного или менее выгодного.

Максимум для сплоченного коллектива – это семеро, а потом начнется распад на группки. Здесь сорок человек, самая крупная группировка, если я правильно понял, у того парня в бархатной рубашке, он бледен и кудряв, модная бородка, очки в тяжелой оправе, где компьютер, спутниковая связь, фильтры и прочие навороты. Фамилия его Бережняк, с ним еще трое, явно все придерживаются каких-то определенных взглядов или, вернее, особой трактовки, даже не потому, что такие идейные, а вот надо чем-то отличаться от всего этого стада, мы же элита, а это все быдло, потому и надо взгляд иметь несколько иной, чем все эти… быдлы. И если они слушают этого лектора, то мы в любом случае должны отнестись к нему весьма и весьма, да.

Все-таки лидеры, подумал я несколько раздраженно. Видно по манерам, взглядам, вопросам. К сожалению, лидерами становятся далеко не всегда те, кто должен бы стать лидером. Чаще – наиболее нахрапистые.

Другая группка, поменьше, сплотилась, как мне кажется, вокруг хорошенькой девушки, очень похожей на Мерилин Монро, милой и симпатичной, но, увы, такие могут быть хорошенькими горничными или камеристками, но не королевами.

И все же я поглядывал на нее, словно искал сочувствия, когда говорил:

– Идеи останавливаются только идеями! Я уже говорил, как еще в давние времена победно двигался ислам, практически не встречая сопротивления. Нет, конечно, все сопротивлялись, особенно отчаянно защищалась Европа, но ислам был чересчур силен, он пожирал европейские войска, как огонь сухую солому!.. Ислам распространялся по Европе со скоростью скачущего арабского коня. И вот тут…

Я остановился, обвел взглядом аудиторию. Все смотрели на меня неотрывно, Бережняк первым догадался взглянуть на дисплей своего ноутбука, шепнул пару слов. Потом и его сосед быстро-быстро сделал пару движений пальцами.

Молодой мужчина, пора бы запомнить его фамилию, выпалил с места:

– Раскол!

На него ревниво шикнули, да не смеет заговоривать с места, но я милостиво наклонил голову.

– Совершенно верно. Хорошо знающий ислам, иудей Эбн-Альсоди Сабай, принял ислам, после чего создал в нем учение шиитов, тем самым драматично расколов учение Аллаха на две половинки. От этого раскола мусульмане не могут оправиться доныне, вы все знаете ожесточенную войну между суннитами и шиитами, что очень ослабляет сам ислам, зато другим помогает выстаивать против него. Обращаю ваше внимание не только на то, что идею ослабили идеей, но и на тот факт, что в самом исламе отыскался баг, прореха, через которую сразу же… ну, пусть не сразу, однако по меркам цивилизации это практически сразу, внедрился смертоносный вирус. И моментально ослабил мощь мусульман! О чем это говорит?

Мужчина сказал все так же с места:

– Надо вовремя отлавливать этих гадов. И расстреливать сразу же.

Я покачал головой.

– Как в вас говорят ваши бойцовские замашки… Увы, одного расстреляете, другого, третьего, а четвертый все-таки проскользнет и нанесет удар. Не-е-ет, самый надежный путь, хоть и очень трудный, – это выпускать вещь без багов!

Он сказал угрюмо:

– Ни одна не удается. Вот «Майкрософт» уж на что команда, да и то… А в одиночку создать такую инфистскую бомбу, чтобы взрывная сила равнялась теоретической – нереально!

– Надо стараться, – сказал я неколебимо. – Надо. Ислам раскололся – ослабел, в христианстве отцы церкви не залатали все прорехи – произошел раскол сперва на правое и левое крыло, а потом еще и на множество течений. И все устроили кровавые войны уже между собой. Уж молчу про войны между католиками и православными, но ведь религиозные войны гремели и внутри католического мира! Все знают только про Варфоломеевскую ночь, но было их в тысячи раз больше, хоть и не всегда такие громкие… все-таки та была в Париже, это заметно, замешаны короли, а в других странах религиозная резня проходила с большей кровью, но менее шумно… И всего лишь потому, что в учении пропущены баги.

Они смотрели озадаченно, явно отметили горечь в моем голосе, еще не понимают, что это у меня за пунктик. Мерилин Монро сердито надула губки, к ней наклонился сосед справа, что-то лукаво шепнул в розовое ушко. Она сердито отмахнулась, а любопытствующему соседу слева показала жестом такое, что двумя поколениями раньше ей бы светил тюремный срок за оскорбление нравственности.

Я наконец спохватился, что зашел слишком в сторону, заставил себя улыбнуться.

– Хорошо, – сказал я, – я теперь перейдем непосредственно к технике использования слова…

Мои гости отваливают через два дня, уже купили билеты. Но мне и этих двух дней жалко. Могу не работать неделями, но выводит из себя, когда не работаю по чьей-то чужой вине. Так и кажется, что именно в это время написал бы лучшие страницы. Особенно, если сижу на каком-нибудь дурацком застолье, когда не понимаешь: именины или похороны отмечают, все одинаково, Восьмое марта или Первомай. Мысли только о том, что щас бы домой за комп, сразу бы начал писать, творить, как раз жажда…

Такое даже с бабами. Идешь за ней с налитыми кровью глазами, гормоны при каждом шаге из ушей выплескиваются, а потом, еще не слезая с нее, но разом протрезвев, думаешь с тоской: ну что за идиот, тащился в такую даль?.. Ради этих двадцати минут? Теперь полтора часа добираться взад. Да и не ринешься сразу, надо из вежливости хотя бы выслушать ее болтовню, чаю попить, потом еще разок, и рвать когти домой, скот спинномозглый. Вот приеду, сразу сяду писать…

Фигушки. Доберешься за полночь, выжатый, сразу в постель и копыта в сторону.

На сегодня с подачи Кристины у меня встреча с режиссером. Через два часа я должен быть в ЦДЛ, Центральном Доме литераторов. Разговор пойдет о мультсериале. Если честно, то потащусь туда только ради Кристины, не хочу разочаровывать. Сумма, правда, светит немалая, но я и так получаю достаточно, чтобы не думать о деньгах, а с Биллом Гейтсом мне все равно не соревноваться по толщине бумажников. При той скромной жизни, что я веду, как-то без разницы: получаю в год сто тысяч или двести. Квартира есть, машина есть, дачи не надо – не люблю, в одежде непривередлив, в еде тоже, хотя, ессно, покупаю лучшее из того, что есть поблизости в Южном Бутово. Здесь район дорогой, в основном селился высший свет, дома элитные, публика «чистая»…

– Барбос, – сказал я строго, – в твоей миске полно еды. В другой – вода. Игрушки по всей комнате. Если двери обдерешь… или туфли изжуешь – шкуру спущу!

Звякнул телефон, мои гости сообщили, что уже подъезжают, будут через полчаса. Я с преувеличенным вздохом сообщил, что, увы, успею только встретить их и распахнуть холодильник… а потом убегаю на службу. Да, я хоть и вольный писатель, но еще и на службе…

Выглянул в окно, прохожих мало, хотя это Москва, город-вокзал, редких москвичей от приезжих отличаешь прежде всего по одежде. Можно сказать даже, по ее отсутствию. С моей легкой руки уже два года считается высшим шиком появляться на улице обнаженными до пояса. Сперва на это решались только раскованные девочки, потом рискнула одна из молодых киноактрис, которой недоставало скандальной популярности, а по ее примеру уже больше половины женщин появлялись в общественных местах с обнаженной грудью.

А сейчас, когда такая жара, то и немолодые женщины, у которых высохшие груди болтаются до пояса, без всякого стеснения ходят из магазина в магазин без, как говорится, всякого топа.

Ноутбук запищал, я ткнул в эникей, на экране тут же выскочил желтый конвертик. Я привычно кликнул, ракрылся текст письма, в конце каждой строки плясали, подмигивали и корчили рожи смайлики. Экран отслеживал мой взгляд, потому цвет менялся от стандарта к старинному пергаменту, изъеденному по краям мышами, а потом внезапно вспыхнул по краям алым огнем. Я инстинктивно заторопился читать, но это оказалась всего лишь шуточка Благовещенского: огонь полыхал по краям страницы, а пергамент, превратившийся в не менее старинный папирус, трещал, скукоживался, почернел от жара, но текст оставался цел.