Перед каждым раскрытый ноутбук, у некоторых настолько тонкие, что можно сворачивать в трубочку, а у двух вообще раскладники размером с кредитную карту, но если их развернуть, то получаются полноэкранные компьютеры с проекционной клавиатурой.

– Имею честь представить Владимира Факельного, – сказал Михаил четко. – Он будет вести курс писательского мастерства. Это важная составляющая профессии, которую мы с легкой руки Владимира Юрьевича тоже будем именовать инфистикой. То есть эта профессия, существующая с пещерных времен, наконец-то получит название, статус и свое место в обществе. А в ряде войск… уже получила.

Один из слушателей, за последним столом, поднял руку. Шпак кивнул, парень поднялся, высокий, чернявый, со свободными движениями и живыми, чересчур живыми глазами.

– Можно поинтересоваться, – спросил он, – какое у товарища Факельного звание?

В зале послышались смешки. Шпак окинул всех суровым взглядом.

– В целях конспирации, – сказал он веско, – у товарища Факельного всего лишь звание полковника. Чтобы не слишком выделялся из вашего стада! На самом же деле… ну, вы знаете, что в нашей конторе есть сержанты, которые постарше генералов. И есть водопроводчики, на плечах которых невидимые погоны оч-ч-чень высокого ранга… Уяснили? А теперь я оставляю вас. Товарищ Факельный, вы с ними построже. У нас чуть что – к стенке!

– У меня методы пожестче, – ответил я с гнусной улыбкой. – Я их превращу в талибов. Или даже в ходжистов.

Шпак в шутливом ужасе отшатнулся, в зале засмеялись. Когда за полковником захлопнулась дверь, я повернулся к залу.

Сорок пар внимательных глаз смотрят на меня. Сидят ровно, руки на столе. У каждого на пальце есть колечко… У меня тоже на пальце – тонкое, скромное, с одним-единственным камешком. Кольца такого типа чем скромнее и тоньше, тем дороже, ибо в них целый набор микрочипов, начиная от анализаторов здоровья, до спутникового Инета. У меня, как и у всех, кто работает с компами, там есть и функции мыши с лазерным указателем курсора, прокрутки и прочих прибамбасов. Правда, научиться пользоваться такой мышью не просто, у меня эта дура в первые дни вообще выпрыгивала за экран.

– Здравствуйте, – сказал я. – Я никогда в жизни не читал лекций, так что если будет сумбурно, переспрашивайте. Да и вообще такой дисциплины, по которой буду выкладывать свои… соображения, еще нет. Не существует. Потому я буду читать несколько хаотично. Однако в хаотичности есть и свои плюсы. Мы все в последнее время поглощаем информацию весьма хаотично. Если раньше человек приходил в церковно-приходскую школу или гимназию, уже там приступал к поглощению каких-то знаний, то сейчас мы начинаем их впитывать с момента, как открываем утром глаза: включается телевизор, компьютер сообщает новости, кофемолка докладывает о готовности, на кухне по сигналу от вашего ложа просыпаются приборы и готовят вам завтрак, а пока вы его поглощаете, успеваете просмотреть блок утренних новостей, узнать прогноз погоды, котировку акций и курс валют, еще массу нужных и ненужных вещей, а пока спешите на службу, со всех сторон вас бомбардирует всевозможная реклама: световая, звуковая, даже запаховая, все убеждают купить, продать, голосовать, вступать, отказаться, заиметь, поехать, перейти, присоединиться…

Слушают внимательно, а я, пока говорил, старался сам разобраться, кто здесь есть кто, ибо здесь не просто аудитория, собравшаяся одноразово на лекцию гастролирующей знаменитости, а учебный класс, где обязательно свои группировки, антагонизм, борьба за лидерство, соперничество как в личном плане, так и жажде распространить свое влияние.

– Мы уже привыкли к нарочито обрывочной информации, – сказал я, – что ловим на экранах, в бегущих строках, в блиповых сообщениях Интернета. Так что и лекции мои, блиповые поневоле, все же окажутся… как я надеюсь, более современными, чем если бы я их строил по старым канонам.

Двое-трое переглянулись, в глазах ирония. Понимают, что просто не готов, а хаотичность своего изложения стараюсь повернуть себе на пользу. Что ж, это тоже из арсенала инфистики.

– Итак, сказал я, – нам приходится начинать из положения, что мы проиграли. В самом деле проиграли или только так выглядит – неважно. В общественном мнении «выглядеть» то же самое, что и «быть». Во многом победы Запада в инфистской войне обязаны еще и тому, что он умело перевел игру на свое поле и заставил нас играть по своим правилам. Ну, скажем, как наши энтузиасты ни изощряются, доказывая, что русские – более древняя нация, чем, скажем, немцы или французы, уж умолчу про всяких там египтян или евреев, но все равно это заранее проигранная война. Европейцам не надо даже спорить, достаточно только улыбаться и бросать взгляды в сторону календаря или того же учебника истории. Такие инфистские войны – заранее проигранные войны, надо избегать даже вступать на такое поле…

Молодой мужчина в переднем ряду поднял руку. Я кивнул:

– Да, слушаю вас.

Видимо, я в чем-то нарушил формулу, двое иронически улыбнулись, ну да ладно, мне плевать, все можно списать на новые приемы в инфизме. А когда получается, то вот так и выявляются эти самые новые.

Он встал, сказал очень серьезно:

– Но это очень большое поле деятельности. Не жаль его терять без боя?

– Мы на многих полях проиграем, – сказал я. – К примеру, европейцам практически нечего ловить на соревнованиях по пинг-понгу, там чем мельче человечек, тем он быстрее двигается. Понятно, что мировые чемпионаты должны разыгрываться между китайцами и прочими вьетнамцами. То же самое с нашими предками. Нам еще надо доказывать, что князь Кий в каком-то веке существовал и основал город Киев, но никто не сомневается, что в том же году император Карл Великий защищал Европу от наступающего ислама, сражался во множестве битв. Хроники запечатлели имена крупнейших его военачальников, а барды написали известную «Песнь о Роланде», так что имена отважного рыцаря и его меча-спаты Дюрандаль стали известными по западному миру за несколько столетий до рождения Рюрика… О котором все еще спорят: был ли он, или же это самое «Рюрик» нечто сакральное, вымышленное?

– Но почти доказано, – сказал он беспомощно.

Я перевел дыхание и закончил:

– Но теперь, допустим, что хоть какое-то из этих положений насчет Рюрика или вообще наших древностей удалось доказать. К примеру, наши славянские рати тоже участвовали во взятии Древнего Рима. Ну и что? Мы все равно в положении догоняющих!.. Мы всего лишь сумеем прилепиться к тем, участие которых, к примеру, германцев, и так бесспорно: да, вестготы и остготы, герулы и гепиды, то есть древние германцы, взяли приступом Рим. А мы же докажем только, что тоже на каком-то участке истории сумели догнать Европу?..

Второй слушатель или студент, еще не знаю, как они называются, спросил нетерпеливо с места:

– А как бы вы назвали перевод игры на наше поле?

– А не спорить, – ответил я, – что мы – молодой народ!.. Не понимаю, почему лучше быть старой и дряхлой нацией, подобно египтянам или айсорам, чем молодым и устремленным в будущее народом, у которого все впереди?.. Зато, если перевести игру на это поле, то легко доказать… или по крайней мере, доказывать, что мы – высшая раса, избранные, богоизбранные, все остальные – отработанный пар, а вот нам предназначено изменить мир, потому нас и призвал Творец на арену истории позже всех, чтобы именно мы повели одряхлевшее стадо народов вперед в коммунизм… или еще куда-нибудь в светлое, прекрасное, замечательное! То самое, которое выбираем мы, а не другие выбирают для нас.

Первый молодец и этот второй старательно записывали, глядя на мониторы и шевеля губами, в то время как трое таких же крепких, но с некоторой нездоровой бледностью, посматривали на меня почти с нескрываемой враждебностью. Еще выглядит серьезным уже немолодой мужик посредине, этот что-то шепнул соседу, тот кивнул и бросил шепотом несколько слов в микрофон в уголке рта. Он да эти двое, что задавали вопросы, выглядят людьми, что пришли не просто проходить курс инфизма, а выловить некоторые идеи, способны укрепить нашу оборону или хотя бы закрыть некоторые из дыр.