Среди голубовато-прозрачного океана плывет огромная сверкающая снегом льдина. Когда яхта приблизилась, я рассмотрел за белым песком пышную зелень, здания, но сперва волны набегают на снежно-белый песок, изумительно чистый, не запятнанный никакими примесями, так называемый кварцевый. Он уходит на сотни шагов в глубь острова, там трава, еще дальше – затейливо подстриженный кустарник, а почти в центре острова – воздушное, словно взлетающее здание. Архитектор сумел передать в нем технологическую деловитость наступающего века и в то же время праздничность самого сказочного места. А вокруг этого административного здания – ухоженные пальмы, семь роскошнейших дворцов, все на строго одинаковом расстоянии, все как будто из снов Шахерезады, султану Брунея позеленеть от зависти…

Кристина прошептала:

– Я такого даже в кино не видела.

– А такое и не должны показывать, – заметил я.

– Почему?

– А как насчет социального равенства?

Она заметила:

– В обществе равных возможностей… всякий может достичь этого богатства. Разве вы не сами достигли всего?

В ее словах крылся и подтекст, словно ждала, что вот щас, разомлев, расколюсь и выдам страшную тайну, что всему научили некие тибетские жрецы школы сунь-хунь-в-чай, обосновавшиеся в Урюпинске.

– Слишком большое богатство злит, – заметил я. – Да и к тому же… Вообще сомневаюсь, что остров все еще есть на картах.

– Разве такое возможно?

– Еще как, – заверил я. – Разве не заметила, что уже и в России начинают верить, что это Юса в одиночку победила гитлеровскую Германию?.. А убрать этот островок с карт проще, чем принизить победы советского народа.

Яхта красиво развернулась у причала. На пирсе громко и с воодушевлением грянул в медные трубы духовой оркестр в смешной старинной одежде. Дирижерской палочкой размахивала длинноногая девица в высоком кивере и пышных эполетах на голом теле. Правда, на ней блестят золотом широкие ремни, заменившие одежду, заодно приподнявшие крупные груди, те неминуемо обвисли бы под действием, увы, гравитации, на такой планете живем.

Кристина жмется ко мне, восторженно-испуганная. И куда делась ее раскованность, теперь она трепещущий зайчик, глаза как два блюдца, ротик то и дело открывается, как у рыбы.

С другой стороны пирса набежали смеющиеся девушки, все топлес, совали нам в руки цветы. Кристина погрузила лицо в букет, подышала шумно, будто делала гипервентиляцию легких, а когда подняла на меня счастливые глаза, ее нос и щеки были усеяны золотыми комочками пыльцы.

К нам подошел высокий мужчина в шортах, очень спортивный, дочерна загорелый, белые зубы сверкали, глаза прикрывал козырек бейсболки. От всего облика распространялось тепло довольства, благодушия.

Он протянул руку.

– Комар.

– Где комар? – спросил я и огляделся в поисках кровопийцы.

Он засмеялся.

– Это я – Комар. На Украине тоже когда-то заведовал подобным… Давно. Словом, если что понадобится – только свистните! Я человек, который никогда не откладывает на завтра то, что он может заставить других сделать сегодня.

– Менеджер, – догадался я. – А кто хозяин?

– Вы, – ответил он. – И порядки будут те, которые возжелаете.

Кристина смотрела на меня восторженными глазами. Я кивнул, кто бы спорил, отнекивался, а я вот нет, согласен, что я, как и остальные приехавшие сюда инфисты, хозяин, а прочие – обслуживающий персонал.

– Прекрасно. А пока покажите мне мой номер и… пусть кто-нибудь принесет программку заседаний. Или того, что ожидается.

Комар сказал обиженно:

– Номер?.. У вас даже не апартаменты!.. Вон тот дворец – ваш. Извините, что нет выбора, но вы прибыли последним. Шестеро властелинов уже здесь. А где ваш багаж?

Я кивнул на Кристину.

– Это все.

– Прекрасно, – сказал Комар. – Завидую молодым… Программку я вам пришлю вечером, если составят. Дело в том, что никакой программы нет. Какая может быть программа для тех, кто сам их составляет всему миру?

Он пропустил нас вперед, под ногами вкусно поскрипывал снежно-белый песок. Кристина сняла босоножки, идти по песку на каблуках не очень удобно, но вдруг начала подпрыгивать, песок раскален. Я подумал, что выложить плитками было бы надежнее, но вспомнил, что здесь все триста шестьдесят пять дней в году – чистое безоблачное лето, осенней грязи просто неоткуда взяться, и уже без раздражения прошел мимо цветущих кустов роз, справа и слева – фонтаны, кричат дурными голосами яркие птицы, но не павлины, хоть и похожи, некоторые даже летают, тяжелые, как овцы.

Это в самом деле дворец. Понятно, без новейших технологий не обошлось, слишком воздушен, но впечатление, что я вхожу во дворец Шахерезады, усиливалось с каждым шагом. От здания, как почудилось, веет прохладой. Комар толкнул двери, Кристина восторженно ахнула.

Комар быстро взглянул на меня. Мне не пришлось притворяться, я-то знаю, что единственная в мире ценность – это я, замечательный и неповторимый, а это все вещи, вещи, вещи. Уже через пару лет новые технологии позволят строить еще вычурнее, дизайнеры напридумывают нечто умопомрачительное, и тэдэ и тэпэ, что так не нравится Бережняку…

– Ванная здесь где? – спросил я.

Комар поклонился.

– Я вам все покажу…

– На фиг, – ответил я. – На фиг утруждаться по таким мелочам? Сами найдем…

Он еще раз поклонился.

– Это не мелочь… быть полезным вам.

Он поклонился еще раз, но послушно отступил, как восточный слуга, и скрылся за дверью. Кристина смотрела на меня восторженными глазами.

– Вы слышали?.. Он сказал… этот важный господин сказал, что это счастье – служить вам!

– Он не имел в виду меня конкретно, – запротестовал я. – Это он вообще… мы ведь гости, поняла? А он – администратор. Иди ищи ванну, ты ж не можешь без воды, утка несчастная…

Она посмотрела на меня укоризненно, грациозно умчалась наверх по лестнице, совсем не похожая, ессно, на корявую утку. Пользуйся сегодняшними удовольствиями так, напомнил я себе, чтобы не повредить завтрашним. Чтобы сделать удовольствие приятным, надо либо сократить его, либо эту чашу… не допивать до конца, чтобы не обнаружить там больше гравия, чем перлов.

Сверху донесся восторженный вопль. Ясно, Кристина обнаружила ванную комнату. Может быть, даже не комнату, а ванные апартаменты. Хорошо, дворец здесь абсолютно пуст. Все автоматизировано, а на столе, если не подводит зрение, чернеет крохотный пультик, похожий на мобильник, можно в любой момент вызвать слуг.

Я цапнул пульт, рухнул на ближайший диван. Едва не провалился в этом пухе до пола, ноги закинул на мягкую спинку, руки за голову. Я-то знаю, что самое ценное, что можно вообще придумать, создать, докарабкаться эволюции, – это я. Не только в этом дворце или на острове, но и вообще на Земле и прочей Вселенной. Вообще весь прогресс – это длинный крутой подъем всего человечества ко мне. Так какого хрена я пойду рассматривать всего лишь мебель?

Огромное удовольствие в жизни делать то, что, по мнению окружающих, я делать не могу. Потому я и писал исторические романы, с блеском отметился в боевиках, а сейчас вот… Сердце предостерегающе застучало, а по распаренной коже прокатилась холодная волна. Да что со мной, подумал я в страхе. Уж не начал ли, как коза или таракан, предчувствовать землетрясения?

Успокоиться себя заставил с трудом, но и потом сердце время от времени сжималось в страхе, будто в предчувствии неотвратимой беды.

Солнце еще не опустилось, но уже краснеет. В комнату через широченное окно наискось врубаются багровые, как лазерный свет, лучи. Вообще здесь только два цвета, хоть и множества оттенков: оранжевый и красный. Казалось бы, среди тропического… или почти тропического моря надо бы побольше зеленого…

Я посмотрел на широко распахнутое окно. Никакого кондишена, но воздух чист и свеж, как поцелуй русалки. И даже чуточку пахнет солью. Это значит, что ночью будет прохладнее, так что золотой цвет расплавленного солнца в самый раз. Как и багровый, цвет горящих углей прогоревшего костра.