Итак: отцов церкви, о которых пишет Ле Гофф, никогда не существовало. Или, по крайней мере, они жили никак не раньше, чем в XII веке, а некоторые лишь в эпоху Возрождения.

Отрывок из Книги Маккавеев, который старые церковные авторы считали доказательством дохристианских представлений о чистилище (2 кн. Маккавеев, 12, 41-46), считается большинством современных богословов позднейшей вставкой, так как темы жертвы за мертвых и страшного греха, заключающегося в ношении амулета, выглядят анахронизмом для того времени. Да и жертвенный сбор в 2000 драхм, посланных в Иерусалим, – это звучит несерьезно: не та сумма! Спрашивается: как вычленить подобные вставки? Как объяснить их и широту их распространения? Существовал ли вообще некий первоначальный текст? Или – напрашивается мысль – все это написано в позднем средневековье или раннем Ренессансе?

Конечно, Блаженный Августин для Ле Гоффа – «истинный отец чистилища» (с. 92), особенно после 413 года; но мы теперь знаем, как воспринимать даты. В 1413 году жили известные нам сегодня монахи, чьи мысли и чувства полностью соответствовали мыслям и чувствам Августина. Честь точного воспроизведения их имен и биографий я оставляю добрым христианам, буде они заинтересуются этим вопросом.

Еще одну серьезную проблему Ле Гофф (с. 133) представляет так: «После Григория Великого и до XII века, – то есть в течение 5 столетий, – понятие о чистилище не развивалось». Он приводит длинные объяснения, но все гораздо проще: этого времени никогда не существовало, оно выдумано. Ибо без развития жизнь немыслима.

Чтобы спасти пропавшие пятьсот лет, на сцену выводится тройка испанских епископов: Тахон Сарагосский, Исидор Севильский и Юлиан Толедский. Так как они освещают исследуемую тему практически одинаково и цитируют греческих отцов церкви, то их выход на сцену истории доказывает то, во что я не хотел верить. В VII столетии в варварской Испании (так выражаются епископы, упоминая вестготов) эти церковные писатели познакомили нас с истинным учением о чистилище. Несмотря на массу сохранившихся рукописей книг Исидора, они по ряду причин (как показал в свое время Оливейра) никак не могли быть созданы ранее X века. Не древнее Исидора и Юлиан. Кто его придумал, мы тем временем знаем. Помните? Антонио де Гевара. А Тахон практически никому не известен.

То, что тексты Исидора восходят к X веку, – это очень важно. Вот когда начинается неарианское христианство Западной Европы: примерно в одно время с Византией и не более чем поколения спустя после Армении и Аравии.

Что с того, что известный теолог Мануэль Диас и Диас (1972) приписывает один из текстов Исидора его некоему безвестному современнику-ирландцу. Не географические, но лишь хронологические обстоятельства способны приблизить нас к истине.

Давайте представим себе людей эпохи, в которую, по мнению Ле Гоффа, возникло чистилище (а значит, и католическое христианство), – конца XII века.

Эти люди верили в возрождение и в воздаяние за грехи (пусть даже и не в кармическом смысле). Возникновение понятия чистилища, связанного с земными деяниями человека, неотделимо от языческих представлений. Тот, кто верит в возрождение, верит и в чистилище. Иначе говоря, чистилище есть суррогат возрождения, при котором личность очищается.

Конечная цель – бессмертие – в одной отдельно взятой жизни недостижима. Это было ясно всем. И поскольку новая христианская идея о конечном времени не допускала возвращений, отменяя тем самым возрождение, – его (возрождение) нужно было чем-то заменить, дать человеку шанс хотя бы и на языческое очищение огнем, не отменяющее идею возвращения Христа. Так чистилище получило право на существование. Закон воздаяния и неизбежность очищения после бренной жизни (то есть Purgato-rium как исправительный лагерь и огненное откровение) – вот философские предпосылки для изобретения чистилища. Таким образом, речь идет о языческом наследии, но не в античном (греко-римском) смысле, каким его хотят представить, – а в нашем исконном, которое от нас хотят скрыть. Навязывание в готической Италии и Германии Ренессанса (особенно после 1430 года) античных богов есть не что иное, как попытка создания новых временных представлений для преодоления немецкого язычества. До этой мысли дошел в свое время еще Каммайер.

Ссылаясь на Ле Гоффа, я хочу углубить эту мысль. Различимы две фазы проектирования в прошлое: одна – XII века (медленно, но верно ученым становятся известны ее плоды); вторая – Ренессанса, более радикальная и основательная, создавшая до исторического времени 1200 года совершенно виртуальную «христианскую эпоху», переход от римской античности к новому гнози-су, которой в таком виде никогда не было. В хронографическом смысле это – мошенничество.

Впрочем, одно дело – приписать какому-нибудь монаху (хотя бы Бернару Клерво или его секретарю) тексты, написанные столетием позже, – курьез, в худшем случае – небольшой скандал в научных кругах. Да, это тоже – мошенничество, пусть и мелкое. Но ввести в историю целое тысячелетие, расположив в нем выдуманную, никогда не существовавшую на самом деле раннехристианскую церковь – это совсем другое дело. Это попытка глобального мировоззренческого новодела.

Замыслив пустить корни в античность, которые должны были укрепить ее претензии на власть, церковь постепенно, шаг за шагом, сама эту античность и создала, почти христианскую античность. На ее счастье, сельджуки как раз захватили Анатолию, а некоторое время спустя османы завоевали Византию. Властители Ватикана, уже тогда обладавшие большими финансовыми возможностями, не посылали в Константинополь подкрепления, а заключали торговые договоры с турками. Они мыслили не геополитически, но спиритуалистически. Они создавали свой собственный вариант церкви, усеченный, но обозримый и управляемый: без несторианцев [76] и якобитов [77].

Константинопольские беженцы-христиане ревностнее прочих взялись за создание новой истории. Первым делом, они изобрели себе новую, удлиненную историю. Они облагораживали себя причастностью к христианству, что отвечало духу времени. Это чувствуется в их текстах и вызывает восхищение их храбростью. Буйство фантазии в их текстах приводит в изумление. Но удлинение исторического времени на тысячу лет, абсурдное и сегодня, в то время еще не было нужно. Тексты греко-латинских авторов, которые стали считаться отцами церкви, – суть измышления византийских беженцев и их учеников. Можно только гадать, что они заимствовали из более древних текстов, которые подтверждаются сирийскими, армянскими и даже эфиопскими рукописями. Сводился ли процесс к записи воспоминаний о событиях до 1000 года – спорный вопрос. Истинных прямых связей установить не удается, а если они в свое время и существовали, то, значит, в дело своевременно вмешалось Святое бюро (инквизиция), которое и положило конец этим безобразиям, устранило их.

И все же создавались поперечные соединения, которые впоследствии стали считаться надежными свидетельствами для истинности текстов.

Давайте (вместе с Ле Гоффом) рассмотрим еще нескольких героев средневековой церкви, например, Бэду Достопочтенного (его действительно так и называют: venerabilis, т. е. почитаемый, окруженный уважением), который в первой трети VIII века якобы много раз ездил из родной Англии в Рим [78]. Такое представление о потусторонней промежуточной области (Бэда описывает его в форме видение Дритхельма в своей знаменитой «Проповеданной истории народа англов») до него в церковной истории не встречалось. Собственно, это описанное переживание смерти, наподобие рассказа героя Платона Эра (см. также Топпер, 1988, с. 19). В потустороннем мире существуют Небеса и Ад, Райские луга и Чистилище; большую роль играет исповедь (именно к XIII веку она стала обязательной). Тема чистилища, которое здесь как нечто само собой разумеющееся расположено в потустороннем времени и пространстве, вновь возникла (согласно Ле Гоффу) только в XII веке. Молитвы-ходатайства, пост и подаяние нищим, поощряемые Бэдой, входят в обиход только при аббате Одилоне (ум. в 1049), скорее всего, «состаренном» на целое столетие, потому что все это уже переживает Дрихтхельм в «Книге Видений» Отлона Регенсбургского (см. Бар, с. 1006).