— Выдумал чушь собачью! Ничего я тебе не рассказывал. Перебрал ты просто.
— Нет уж, это ты скорее перебрал.
— Ну, разговор этот похмельный и глупый. Пора мне пива выпить. У тебя пива нет?
— Еще не заработал.
— Тогда пойду искать.
Так он и исчез, оставив Александра Дмитриевича наедине с неразрешенным вопросом: а был ли человек кавказской национальности и говорить или не говорить о пьяном разговоре Мазину?
Между тем у Мазина только что состоялся другой разговор, который едва не сделал излишней информацию Пашкова. Всю дорогу на работу он проигрывал в голове различные варианты, вытекающие из собранных сведений, и еще находился во власти последних соображений, когда увидел, что дверь в его кабинет приоткрыта. Игорь Николаевич ускорил шаги и быстро вошел в комнату.
Ничего страшного не произошло. За его столом сидел Сосновский-старший, а перед ним на столе лежали листок бумаги и пачка иностранных денег. Обычно веселый, Сосновский был не в лучшей форме. Он разделили пачку пополам, и одну половину передвинул в сторону Мазина.
— Посчитай! — предложил он, не здороваясь, вместо приветствия.
— Что это?
— Первый гонорар в частном бизнесе.
Он не добавил: поздравляю, голос был скорее разочарованным.
— Не понял, — сказал Мазин, не трогая денег.
— Вот пояснение. Почитай.
Мазин достал очки и взял листок.
«Заявление.
Я, Дергачева Лилия Владимировна, прошу прекратить розыск моей пропавшей матери, так как я вступила с ней в непосредственный контакт и необходимость в розыске отпала, она возражает против розыска.
Прилагаю деньги, согласно договоренности, и прошу передать искреннюю признательность Игорю Николаевичу Мазину за проведенную им работу.
— Понял? — спросил Борис. — Бери. Согласно договоренности со мной, половина суммы. Возможно, твоя работа подтолкнула мамашу на контакт. Так что заработал. Не смущайся, — добавил он довольно кисло.
Мазин смотрел на деньги. Он понимал, что шеф не в восторге, он ждал другого. Для начала был необходим успех, для этого Борис и взял человека с опытом и именем. Об успехе можно было написать в газете, создать рекламу. Однако не получилось, и Мазин испытывал двойную неловкость, потому что подвел старого приятеля и не оправдал надежд как профессионал.
— Заявление прикажешь принять к исполнению?
— Нельзя же игнорировать волю клиента. В приличной конторе клиент всегда прав.
— Однако тебе нужен успех, и я тебя понимаю. И очень сожалею.
Сосновский махнул рукой.
— Только не нужно каяться. Одно дело работать в аппарате, где в твоем распоряжении и сотрудники, и техника, а другое — наша кустарщина. Но, лиха беда — начало. Как говорится, будет и на нашей улице праздник. Ведь мы не провалились. Она же тебя благодарит.
— Слабое утешение. Спасибо, конечно, за признательность, но, боюсь, дело это совсем не такое, как девочке представляется. Она пока наивная и доверчивая, а у меня ощущение, что попахивает тут чем-то более серьезным, чем неудачная семейная история.
— А ты не усложняешь?
— Думаю, дело это еще метастазу выкинет.
Сосновский подумал.
— Это плохо. Такой поворот по нашей репутации ударит.
Мазин о репутации думал во вторую очередь, но Борису говорить об этом не стал, согласился с очевидностью.
— Да, Борис, во всяком случае, славы не прибавит.
— Значит, нужно искать деловой выход из положения. Что можешь предложить?
— Разреши, я посуечусь еще немножко. За те же деньги.
— Что ж, посуетись. Но целителя не забывай, — разрешил шеф, которому ничего больше не оставалось, и исчез, как обычно.
Суетиться следовало без промедления. Но, в отличие от шефа, куда-то мчаться Мазин не собирался. Напротив, он запер двери изнутри, уселся за стол и задумался.
Во-первых, нужно было выяснить, где находилась маленькая Лиля в день исчезновения матери, во-вторых, сообразить, откуда пропавшая Эрлена или некто ее изображающий знает, что идет розыск, и пытается его сорвать. Понятно, что ни Эрлена, ни прикрывшаяся ее именем не заинтересованы, чтобы Эрлену искали. Но сначала кому-то требовалось узнать, что поиск идет. От кого?
Вначале Эрлена — истинная или мнимая — сама вышла на Лилю, прислала телеграмму. Зачем? Просто дать знать о себе и снова исчезнуть? Нет, она не могла не понимать, что только травмирует дочку и не принесет себе никакой пользы. Но какой пользы она могла добиваться? Моральной? Примирения? Прощения? Или меркантильной? В обоих вариантах контакты должны были продолжиться. И они продолжились по телефону с Лилей. Однако нужны были связи и с кем-то из близких ей людей, чтобы узнать, что Лиля ищет ее. Значит, готова простить, хочет увидеться. Но в таком случае чего проще прийти, приехать, назначить свидание. Зачем же рыдать в трубку, обещать встречу, помешать ей. Что же можно предположить? Например, Эрлена в свое время сбежала вовсе не вследствие импульсивных, сугубо личных причин, бегство ее было связано с реальной опасностью, может быть, виной, ей нужно было просто-напросто скрыться, и было куда, иначе как бы она обошлась без документов? Если Эрлена жива и живет сейчас по фальшивым документам, только в этом случае может она опасаться розыска. То есть звонит истинная Эрлена, которой есть что скрывать.
Отлично! Но опять-таки, как она узнала о розыске? Значит, несмотря на темное прошлое, кто-то из близких с ней связан и предупредил, и она уже, возможно, жалеет, что поддалась материнской слабости и пустила его, Мазина, по своему следу. Ну а если бы поиска не было? Как собиралась «криминальная» Эрлена встретиться с дочерью, в каком качестве, ипостаси?
К сожалению, ни одна из отправных точек не вела к ясности, на каждой тропке были развилки. Получалось, что можно пойти и дальше, например, Эрлена вовсе не бежала неожиданно от близких, а уехала с их согласия, и теперь кто-то старается снова ее обезопасить. Была еще куча версий. Собственно, каждый, с кем встречался Мазин, выдвигал свою, начиная со старой тетки, которая снабдила его «неопровержимым» доказательством гибели племянницы. Однако янтарь отнюдь не железное доказательство убийства. Муж мог вывезти ночью на машине вовсе не труп, а живую Эрлену, оба спешили, и она потеряла украшение, не до того было. А не играет ли роль в ее возвращении наследство Лили? Чем черт не шутит.
Так все больше появлялось вариантов, исходящих или ведущих к тому, что Эрлена может быть жива, а между тем Мазин внутренне никак не мог в это поверить. Но он пообещал суетиться, подобно мыши, которая попала в горшок со сметаной и суетилась до тех пор, пока не сбила масло. Значит, следовало продолжать. Игорь вздохнул и набрал домашний номер Дергачевых. Ему повезло. Трубку подняла именно она.
— Лиля! Здравствуйте. Это Мазин.
Она звонка, по-видимому, не ждала.
— Игорь Николаевич? Вы?
— Да, Лиля, да. Я понимаю, вы уже все написали в своем заявлении и считаете вопрос исчерпанным. Да и вообще сторонитесь меня с некоторых пор. Разумеется, это право клиента, оплатившего услуги. Но бабушка, которую я навестил по вашему поручению, как мне кажется, несколько иначе смотрит на вещи. Может быть, мы повидаемся с ней вместе и…
Она не дала ему кончить фразу. Перебила решительно:
— Нет, нет! Только не это. Так, как я написала, лучше, так нужно. Она разрешила мне самой распорядиться деньгами.
— Раз лучше, я не имею права вмешиваться, но мне, как понимаете, необходимо повидать вас, чтобы уточнить кое-что окончательно.
Лиля колебалась.
— Вы хотите, чтобы я пришла к вам?
— Нет. Возможно, вам этого не хочется. Поэтому мы могли бы встретиться в удобное время на воздухе. Погода отличная, много времени я не отниму. Не откажите. Мне это нужно.
Мазин сознательно сказал «нужно мне», а не вам, потому что уже понимал немного ее характер. На самом деле он считал, что нужно это обоим.
— Хорошо…