– Ты что, меня шантажируешь?

– Я тебя предупредил, – ответил он, направляясь к дверям, которые вели в малую гостиную, расположенную перед спальней. Через несколько минут туда зашла и сияющая Пичес.

– Теперь ты доволен? – спросила она тоном, каким обычно говорят с капризными детьми. – И что же ты продемонстрировал, кроме своей невоспитанности?

– Закрой за собой дверь.

– Я возвращаюсь к гостям, – сказала она, поворачиваясь к нему спиной.

Он оттолкнул ее в сторону, запер дверь и с такой силой схватил ее за руку, что она вскрикнула.

– Я хочу тебя, и немедленно!

– Черта с два! Я буду кричать! Марко, отпусти меня сейчас же!

Он прижал ее к двери.

– Прекрати! Отпусти меня! – Она сама не верила тому, что происходит.

– Ну уж нет, – пробормотал он и поволок Пичес к кровати. Она пыталась сопротивляться, но он, держа ее запястья одной рукой, другой задрал ей юбку и стянул с нее кружевные трусики. На ней остались только пояс с чулками.

– Пусти меня! – кричала она.

– Там так шумно, что они вряд ли тебя услышат. Можешь визжать, сколько тебе будет угодно. – И он стал расстегивать «молнию» на брюках.

– Нет, Марко, нет! Остановись! Не делай этого!

– Да не притворяйся ты, я же знаю, ты просто дрожишь от желания. – Он раздвинул ее ноги и лег на нее, придавив собственным телом. А она колотила его кулачками по спине и пыталась вывернуться.

Когда он вошел в нее, жаркая сухость ее лона словно опьянила его, и он уже не слышал ее криков. Он чувствовал лишь одно – волну наслаждения, нахлынувшую на него. Он не остановился бы сейчас даже под дулом пистолета. Все длилось лишь несколько мгновений, и вот он уже зарычал по-звериному в припадке экстаза.

Когда все было кончено, он приподнялся и заглянул ей в лицо. Глаза ее были закрыты, и выражение лица было какое-то незнакомое.

– О, не волнуйся, сейчас и ты кончишь, – прошептал он, переводя дыхание. – Сейчас, сейчас, я знаю, как ты любишь.

Она открыла глаза, и он увидел, что она в ярости.

– Только дотронься до меня, и тебе не жить, – холодно сказала она.

– Давай без мелодрам, – лениво ответил Марко. Пусть себе злится, этим его не проймешь. Ни одна женщина так не сходила по нему с ума, как эта.

Пичес вырвалась наконец из кольца его рук и поднялась на ноги.

– Убирайся! Немедленно убирайся! – приказала она.

– Знаешь, ты такая милая, милая и смешная. Ты только посмотри – выглядишь ты совершенно безукоризненно, даже прическа не растрепалась. Ну иди же сюда, давай я тебя побалую. И ты кончишь – отлично кончишь, даже лучше, чем в прошлый раз, обещаю тебе. Ты поэтому и злишься, этого тебе и не хватает, красавица моя, – продолжал уговаривать он. Но Пичес повернулась к нему спиной, натянула трусики, оправила юбку, взглянула в зеркало и вышла вон из комнаты.

Марко тихо выругался про себя, потом быстро встал, застегнул брюки и поспешил к выходу. Пока дворецкий искал его шарф, он успел услышать смех Пичес, развлекавшей своих гостей.

Может, Джастин и следовало бы испытывать некоторые угрызения совести – она так внезапно отправила Фрэнки в Париж, но она успокаивала себя тем, что новый гардероб и перспектива бурной деятельности встряхнут Фрэнки и, возможно, выведут ее из спячки, в которую она впала после развода.

«Да, – думала Джастин, бесцельно бродя от диспетчерской до своего кабинета и обратно, – давно было пора что-то с ней делать. Кто знает, что бы стало с бедной девочкой, если бы о ней вообще никто не позаботился? Пожалуй, что-нибудь в этом роде следовало придумать еще год назад, да как-то не складывалось». Она и уговаривала ее, и пыталась над ней подтрунивать, потом докатилась до того, что стала ее самым банальным образом пилить, но все было напрасно. Ослица упрямая, ее просто с места невозможно сдвинуть, слишком уж крепко она стоит на своих роскошных ногах, являющихся к тому же предметом ее неизбывной гордости. Джастин терпеть не могла, когда кто-то так легкомысленно ставил крест на собственной жизни.

Такая красотка – и лицо, и фигура, а относится к себе, как мачеха к Золушке. Впервые оказавшись с Фрэнки на улице, Джастин была потрясена, поняв, что та просто не замечает взглядов мужчин, восхищенных ее энергией, осанкой, удивительным, неповторимым обликом. Черт возьми, эта девчонка просто не имеет себе равных. Да, она сохранила балетную форму и так высоко несет свою головку, что кажется, будто ей это позволено свыше. Эта негодяйка каждое утро тратит двадцать минут на макияж, который был бы виден даже с балкона третьего яруса, а потом собирает волосы в пучок и, не глядя в зеркало, закалывает их парой шпилек.

Будь Фрэнки моделью, Джастин уволила бы ее за первый же лишний килограмм. А как она умудряется скрывать свои роскошные волосы! Слава богу, хоть паранджу не носит! Лицо у нее удивительное – не просто хорошенькое или красивое, оно живое, выразительное, притягивающее к себе, а Фрэнки будто и не подозревает, что она не как все. У нее одна драма в жизни – то, что на танцах пришлось поставить крест. Неужели ей не ясно, что современная деловая женщина, которая является на работу в таком виде, будто она собралась на утренний балетный класс, нуждается в услугах психотерапевта? Ладно, бог с ней, с этой Фрэнки, у Джастин и своих забот хватает.

Джастин прислушалась к голосам в диспетчерской. Все, как всегда, на телефонах, но чувствуется некая рассеянность, словно они действуют автоматически, а не ловят ухом любую могущую оказаться значимой интонацию.

Она тысячу раз говорила им, что, умей они объяснить, почему какая-то модель не пользуется спросом, она узнала бы о будущем не меньше, чем узнавала, поняв, кто именно сейчас особенно популярен. И получить такую информацию можно только от диспетчеров. Что это, затишье после праздников? Такого не бывает – фотографы работают круглый год. Но Джастин вовсе не хотелось идти и самой во всем разбираться. Бог и с ними, с диспетчерами.

Ей было почему-то… тревожно, будто должно случиться что-то ужасное. Чушь какая! Наоборот, самое время вздохнуть с облегчением. Она, словно парализованная двумя противоположными желаниями – скрыться или бороться с поднятым забралом, с трудом дождалась отъезда девушек во Францию, решив все-таки избежать расставленной для нее ловушки. Да и теперь, когда Фрэнки, девочки и команда «Цинга» отправлены, она понимала, что ничего еще не решено. Может, проблема в этом? Так или иначе, но без Фрэнки в агентстве стало пусто и неуютно. С ней Джастин привыкла обсуждать дела, делиться впечатлениями о том или другом человеке, зная, что за стены кабинета разговор не выйдет, в общем, полагалась на эту чертовку Фрэнки во всем.

А что, если Некер прилетит в Нью-Йорк и явится к ней?

Черт! Джастин вскочила на ноги, сердце у нее бешено забилось, будто он уже стоял в дверях. От этой безумной мысли она просыпалась по ночам уже три дня подряд. Джастин плотно прикрыла дверь и уселась за свой необъятный стол. Только здесь она чувствовала себя хозяйкой. Надо все тщательно обдумать, сурово приказала себе Джастин, иначе это станет у нее навязчивой идеей. Чего она добилась, не поехав в Париж? Только протянула время. Она всегда умела трезво оценивать ситуацию и сейчас отлично понимала, что встреча с Некером неизбежна. Так что сейчас она не действует, а сопротивляется, а это противоречит ее жизненным принципам.

Обычно она ведет себя иначе. Не прячется, открыто высказывает свое мнение, не тянет с принятием решений. Ей нравилось видеть себя настоящей деловой женщиной, хозяйкой собственной судьбы.

И все же, думала Джастин, фундамент, на котором она строит свою жизнь, имеет трещину. Когда ей было тринадцать лет и у нее только-только начались первые месячные, мать сказала ей, что ее отец, который, как она думала, погиб во Вьетнаме, жив.

– Он был моим первым возлюбленным и оставил меня, как только я поняла, что беременна. Больше я его не видела. Я вынуждена рассказать тебе об этом, потому что ты стала женщиной, Джастин, и можешь забеременеть. Ты должна знать, что любой мужчина, даже если ты думаешь, что он любит тебя, может сделать такое с тобой, Джастин. И тебе нельзя забывать о том, какой урок получила от жизни я.