Джастин, взглянув поверх головы Тинкер, встретилась взглядом с Жаком Некером. В его глазах, которые он не успел отвести, светилась надежда. «Те же глаза, – подумала она, – тот же лоб, даже тот же овал лица… всякий, кто увидит нас вместе, сразу поймет…»

– Я не поняла… Я решила, что вы охранник, – сказала она. – Спасибо, что вы так быстро сориентировались.

– Нет-нет! Не благодарите меня. Я даже не представлял, что она… в таком состоянии, – ответил он, взглянув на Тинкер. – Все моя вина, даже эта бедная девочка, все моя вина – и приз, и конкурс, все! Я не должен был… вынуждать вас приезжать в Париж, придумывать предлоги. Это был нечестный ход и непростительный, но, когда вы вернули мои письма нераспечатанными, я уже не понимал, что хорошо, а что нет, я был готов на все. Мне просто необходимо было увидеть вас, иначе моя жизнь теряла всякий смысл.

– Но зачем, зачем вам надо было встречаться со мной, ведь прошло столько лет? – сказала Джастин как могла равнодушно. Она пыталась, но не могла забыть слова, которые он сказал Тинкер несколько минут назад, слова, исполненные такой горечью и болью, что у нее сердце разрывалось.

– Вы – мое дитя. Я не знал о вашем существовании, но, когда узнал…

– Где вы были, когда я родилась? – Она должна была задать ему этот вопрос, хотя бы в память о покойной матери, что бы ни говорил Эйден.

– Так далеко от вашей матери, как только мог. Я был презренным трусом. Без стыда и совести. Я был тогда молод, но нет мне оправдания. Никакого. И этого уже не изменить.

– И все же вы хотели меня увидеть? Почему? Чтобы рассказать мне о том, что я уже знаю?

– Я надеялся…

– Вы надеялись?

– Знаю, я не имею права ни на что надеяться. И все же, признаю, как это ни глупо, но я надеялся. Я надеялся на то, что, быть может, у меня есть шанс познакомиться с вами, узнать, счастливы ли вы…

Некер беспомощно покачал головой – он никак не мог найти нужные слова.

– Я хотел дать вам… Что я мог дать вам? Дать вам хоть что-нибудь, сделать вас счастливой, если вы несчастны, просто узнать, какая вы, спросить, не перестали ли вы из-за меня доверять мужчинам, объяснить вам, что не все мужчины такие негодяи и не стоит судить о них по мне, хотел…

– Сыграть роль отца, – медленно сказала Джастин.

– Да! Именно так! Сыграть роль отца! Глупая идея, но – тем не менее. Признаюсь, играть роль отца, иметь дочь, быть отцом собственной дочери – ты представить себе не можешь, как я хочу этого, как мечтаю об этом… даже сейчас. Но я наконец все понял. Если ты не хочешь иметь со мной ничего общего, Джастин, – что ж, я приму это. И больше не буду тебя беспокоить.

– То есть решение за мной?

– А ты сомневаешься?

– Нет, не сомневаюсь, но… но уже слишком поздно.

– Я не понимаю.

– Я хочу… хочу сыграть роль дочери, – сказала Джастин едва слышно. – Не спрашивай, почему. Просто хочу.

– Джастин…

– Я просила не спрашивать, почему, – сказала Джастин, с трудом сдерживая слезы.

– Не буду. – Некер старался держать себя в руках. – Больше ни слова об этом. Но показ заканчивается через несколько минут, и мне надо будет объявить, кто станет лицом «Дома Ломбарди».

– Ты? А не Марко?

– Марко? Никогда! – презрительно ответил Некер.

– Ну и?

– Джордан и Эйприл. Обе. Ты довольна?

– На равных условиях?

– Естественно.

– Ты войдешь в историю!

– Нет, это они войдут в историю.

– Бедняжка Тинкер. – Джастин посмотрела на спящую девушку. – Я слышала, что она сказала про «Богиню» – по-видимому, этот подлец дал ей какой-то наркотик. Но она не создана для подиума. Простить себе не могу, что отпустила ее в Париж… Я знаю, что не могла бы ее остановить, но я должна была быть здесь и следить за ней. А я, я боялась тебя…

– Прекрати, Джастин, прекрати немедленно, – строго сказал Некер. – Этот сценарий не переписать. А сейчас – оставайся здесь, с Тинкер. Я пришлю тебе на помощь Фрэнки, а сам объявлю победительниц и вернусь, как только смогу.

– Любишь командовать? – с вызовом спросила Джастин.

– У тебя есть предложения?

– Пожалуй… нет.

– Итак?

– Я не хотела сказать, что это плохо – уметь командовать. Знаешь, Жак, – или как ты хочешь, чтобы я тебя называла? – хватит спорить, у тебя сейчас других дел полно. Слышишь, они аплодируют, невеста, наверное, уже вышла на подиум. Это овация! Умоляю тебя, иди скорее!

Жак Некер встал, обнял Джастин, и слезы текли по его лицу.

– Значит, ты считаешь, что я люблю командовать, да, дочка? Тогда зови меня папой. Один-единственный раз я прошу, чтобы последнее слово осталось за мной. Больше это, наверное, никогда не повторится.

– Доброе утро, мсье Ломбарди! Какой успех! – Секретарша Некера захлебывалась от восторга – еще бы, ведь она говорит с героем дня. – Мсье Некер примет вас немедленно, только закончит разговор по телефону. Примите мои искренние поздравления! Сегодня утром весь Париж говорит только о вашей коллекции. Она восхитительна!

– Благодарю вас, мадам, но ведь весенние показы только начались, – скромно ответил Марко. – Что еще покажут другие модельеры? Я просто рад, что мои модели понравились.

– Понравились? Да все просто в восторге! Все первые полосы парижских газет! И какая замечательная идея выбрать двух девушек… По-моему, просто невозможно решить, какая красивее.

– Я тоже так думаю. Хотя в женщине важна не только красота, не правда ли? – спросил Марко, автоматически включая свое обаяние. Кто знает, может, она когда-нибудь будет ему полезна.

Чем там, черт подери, Некер занимается так долго? Его попросили прийти к офис Некера до ленча, хотя вчерашний день длился, кажется, сорок восемь часов, а теперь заставляют ждать из-за какого-то телефонного звонка.

«А может, Некер уточняет со своими юристами детали нового контракта?» – подумал Марко. Наверняка после вчерашнего триумфа, который можно сравнить только с первым показом Сен-Лорана, Некер понял, что осчастливить его можно только долей в деле. Зачем Некеру недовольный модельер? А он будет очень недоволен, если часть «Дома Ломбарди» не будет принадлежать ему. Процент от продажи готового платья, аксессуаров, духов… Наконец он станет богатым! Он получит то, к чему шел так долго. Наверное, стоило прийти сразу со своим адвокатом. Даже Коко Шанель не получала от своего знаменитого «номера пять» больше десяти процентов, хотя всю жизнь боролась за это. Он сегодня ничего не будет подписывать, подождет, пока не будет уверен в том, что ему предлагают самые выгодные условия.

– Прошу вас, входите, мсье Ломбарди. Извините, что вам пришлось подождать.

Жак Некер поднялся из-за стола навстречу Ломбарди, который подошел, протягивая ему руку.

– Нет, Ломбарди. Руки я вам не подам.

– Что?

– Я не подам руки человеку, который накачивает наркотиками манекенщицу, которую перед этим загнал как лошадь.

– О чем вы?

– О «Богине», Ломбарди. – Его слова были как удар ножа. – Я знаю, что вы давали Тинкер, знаю, почему она так странно вела себя. Сегодня утром мы с мисс Лоринг все выяснили. Мы расспросили других манекенщиц, говорили с гримером, который общался с ней сразу после вашего с ней разговора. И мы знаем, что вы заставили ее сделать, как вы воспользовались беспомощностью накачанной наркотиками девушки, вам доверившейся. За все это вы заслуживаете тюрьмы.

– Девчонка сошла с ума, – ответил Марко, решивший изображать негодование. – И вы, наверное, тоже, раз решили слушать эту бездарную психопатку. Она что угодно наговорит, лишь бы себя оправдать. В первый же вечер в Париже эта шлюшка подцепила какого-то американца, любого спросите, Некер, об этом все знают, но на самом деле она зациклилась на мне. Я же поддерживал с ней исключительно деловое общение, любой человек из моего окружения подтвердит это. А гример – право, это смешно. Мне совершенно ясно, к чему вы клоните, Некер. Вы таким образом хотите не дать мне долю от прибыли. У вас ничего не получится. Я знаю, что могу принести вам миллионы, знаю, чего стою, и это – самое главное,