Она улыбнулась:

– Так что давайте мне его сюда. Буду воспитательную работу проводить.

Я прокрутил в уме все «за» и «против».

– Я отправил его отдохнуть на пару дней. Как вернется – если вы не передумаете, я привезу его.

– Хорошо, – согласилась адмирал и спросила: – Кстати, куда это вы посреди ночи отправляетесь? Уж не на мои ли объекты? Не разбудите там моих саперов. Они уже который месяц пытаются пробиться в «сейф».

– А что с ним не так? – поинтересовался я.

– Материал меняет структуру как хочет, – пожала плечами адмирал. – А так все ничего.

– В смысле? – не понял Игорь.

– Прилетите – узнаете. Я дежурного попрошу предупредить, чтобы вас ненароком не сбили.

Была глубокая звездная ночь, когда мы добрались до места работ эскадренных саперов. Приземлившись внутри защищенного периметра, мы были встречены только дежурным офицером разведки и сопровождавшим его десантником. Остальной палаточный городок не проявил к нашему прибытию ни малейшего интереса. Сон – это единственная обязанность в ВКС, к которой все без исключения относятся с воодушевлением. Поспать да поесть…

В сопровождении непрерывно комментирующего разведчика мы для начала осмотрели объект «Г» – сооружение, сверху напоминающее равнобедренный треугольник, а с земли представляющееся рукотворным невысоким холмом. Поднявшись на него, мы даже представить не смогли, какой цели может служить это сооружение. Даже комментарии разведчика не давали нам никаких намеков.

– Это не последствия коррозии, – сказал разведчик негромко. – Можно уверенно сказать, что таким оно было с самого начала. Его таким построили. Сверху это сооружение, сами видели, как выглядит. А тут все углы зализаны и пологие скаты – это причуда архитектора, а не природы. Дожди, ветра и солнце не смогли бы разрушить так каменную кладку.

– Что за материал? – спросил я, присаживаясь на корточки и трогая рукой камень.

– Гранит, – пояснил мне разведчик и дополнил: – А стыки заполнены некой органикой, которую мы пока не в силах идентифицировать.

Покивав, я поднялся и попросил:

– Я бы хотел получить все материалы по этим объектам.

Разведчик кивнул и сказал:

– Нас предупредили, что вы захотите, быть может, получить данные. Но у нас носителей столько нет.

– Загрузите в бортовую память капсулы, – сказал я. – Что поместится. Остальное уж постарайтесь нам на кристаллах предоставить.

– Хорошо, – кивнул офицер и, показав рукой, предложил спуститься.

Стоя на земле, я еще раз оглядел освещенное строение и спросил:

– Вы пытались его разобрать?

– Пока нет, – признался разведчик. – Смысла нет. Сканеры показывают, что оно не имеет полостей или неоднородностей. Вообще никчемное, на мой взгляд, сооружение.

– И даже предположений нет, чему оно служило? – спросил Игорь, почему-то глядя в другую сторону. Он заметил в другом конце лагеря почти невидимую на темном фоне неба неосвещенную пирамиду и, кажется, порывался отправиться к ней.

– Предположений много. Но их нельзя ни проверить, ни обосновать, – усмехнулся офицер. Видя, что Игоря привлекла пирамида, разведчик сказал: – Туда мы в конце отправимся. Мне сказали вам все показать. Сейчас пойдем на объект «В».

Следуя за офицером, мы направились к лесу, подступавшему к самому краю периметра безопасности.

– Вот он, – сказал разведчик, подводя нас к огромному колодцу, метров двадцать в поперечнике и с далеким – метров сорок, не меньше, – дном. Видя, что Игорь обходит пластиковое ограждение, чтобы приблизиться к краю, офицер попросил: – Пожалуйста, осторожнее. Мы не ставили защиту от случайных падений. Дно каменное. Без компенсатора в лепешку разобьетесь.

Игорь ничего не ответил и только присвистнул, глядя вниз.

– Я так понимаю, это сооружение для сбора или отвода воды? – предположил я, тоже взглянув на освещенное прожекторами дно.

– Мы тоже так подумали вначале, – сказал разведчик, и десантник, нас сопровождавший, позволил себе некорректный смешок. – Но это не для сбора воды. Любая вода, попавшая на дно этого объекта, сразу уходит в грунт через трещины в камне.

– Странно, – сказал я. – Почему тогда грунтовая вода не поднимается сюда?

– Такое строение дна и стенок, – сказал офицер. – Этот колодец невозможно наполнить. Мы внимательно наблюдали за ним во время дождей. Почти мгновенно вода просачивается через дно и исчезает. Сначала мы думали, что с ней происходят какие-то химические процессы… там, под землей. Но спустили оборудование, внимательно все осмотрели. Ничего примечательного. Верхний слой дна – пористая вулканическая порода, которой в этих краях отродясь не было. Следующий слой – плотная окаменевшая органика… та же, что использовалась для скрепления блоков строения. Дальше каменные плиты, а под ними уже обычный грунт. Куда, а главное, как и почему уходит вода, мы не выяснили.

– Может, просто поленились выяснить? – улыбнулся Игорь.

Разведчик несколько обиженно посмотрел на него и сказал:

– У нас, конечно, много проблем с объектами «Б» и «А». Но были причины, по которым мы дно колодца чуть ли не до грунта вскрыли.

– Что за причины? – с интересом спросил я.

Офицер обвел рукой полутемное пространство вокруг и пояснил:

– Визуально незаметно, но мы находимся на дне природной чаши. Низины. Это первое, что отметил паренек, который исследовал участок до нас. Если бы не было этого вот ненаполняемого колодца, то в сезон дождей здесь бы все было в воде. И в таком случае, не знаю, простояли бы эти здания такое количество лет или бы просели в размытый грунт. Вся площадь между и вокруг объектов замощена плитами из обычного камня. И легкий уклон заставляет все выпавшие осадки на участке вокруг стекать к этому колодцу. Оценив объемы, которые приходилось этому чуду утилизации через себя пропускать, мы, конечно же, захотели узнать, а куда он использует или сплавляет такие водные потоки. Вот и копали в надежде разобраться. Но до конца не успели. Пришел приказ поторапливаться с объектом «Б», и мы, установив аппаратуру, привели дно колодца в исходное состояние.

– Вы установили датчики? – спросил я.

– Да, – кивнул офицер, потирая шею и глядя на освещенное дно. – В сезон дождей мы сможем понять, насколько глубоко проникает вода и на каком этапе и куда она уходит. Но мы задержались. Пойдемте к нашей основной головной боли.

Осторожно ступая по плохо освещенным плитам, мы медленно двинулись к высокому ангару в другом конце периметра.

– Первое, что мы сделали с саперами, – говорил на ходу офицер, – это счистили землю с плит не только возле самих объектов, но и вообще везде, где они были. Кому-то было не лень замостить такую площадь. Зато стало приятнее передвигаться. Раньше тут шли и спотыкались в высокой траве. Теперь вот…

– Вы бы осветили тут получше, – сказал Игорь, который следовал строго за офицером разведки.

– Нельзя, – сказал тот. – Раньше объекты невозможно было визуально заметить. Тут чуть ли не лес был. Их вообще случайно обнаружили при составлении топографических карт со спутников. А теперь любой может из космоса разглядеть, если будет знать, где искать, или вот так ночью заметив огни в запрещенном для посадки месте. Наши-то ладно. Но вот рейсовики разболтают наверняка, когда разглядят, что тут происходит. А пока, честно говоря, рано. Мы сами-то не поняли еще ничего толком. И что будем общественности отвечать – вообще не знаем.

У самого ангара нас ожидал, зябко поеживаясь, один из ученых, что вернулись на объект исследования. Поприветствовав друг друга и обменявшись ничего не значащими словами о вечной сырости этих лесов, мы подождали, пока отопрут ангар, и вошли внутрь.

Под куполом зажглись яркие направленные прожектора, и я вдоволь налюбовался на металлический с виду параллелепипед, обкопанный со всех сторон и обвешанный массой аппаратуры.

– И что это по-вашему? – спросил я у ученого, не поспешая прыгать вслед за Игорем в котлован.

– Теорий много, но, сами понимаете… – сказал тот, жестом приглашая меня к нормальному человеческому спуску к объекту. Уже стоя у металлической на вид грани, возвышавшейся над нами, сотрудник научной разведки сказал: – Пока мы его не вскроем, ни одну теорию ни опровергнуть, ни подтвердить. А вскрываться он не хочет. Крепкий орешек, если так можно сказать. Ничто его не берет.