С раннего детства она верила, что в ночи заключена какая-то магия, исчезающая при ярком свете дня. Ночью все прекрасно и таинственно. В эту пору предметы, смягченные темнотой и облитые, как глазурью, лунным светом, казалось, обнажали свою сущность. Когда Ребекка была маленькой, отец называл ее принцессой Луны, потому что она была такая же бледненькая и немного загадочная. Повзрослев и изменившись внешне – физически она была крепче Маргарет, да и многих других, – Ребекка нередко ощущала себя существом слишком нежным для грубой прозы дня.

Улыбаясь своим фантазиям, она бросила взгляд на Маргарет, которая продолжала честно трудиться над письмом.

– Мегги, какого ты мнения о наших американских родственниках? Ты ведь их уже немного узнала.

Маргарет положила перо и вздохнула.

– Ребекка, я должна закончить письмо. Ты же слышала, что сказал дядя Эдуард: пакетбот приходит завтра. Но если ты будешь продолжать со мной разговаривать, я никогда не смогу его завершить. И пожалуйста, не зови меня Мегги. Ты прекрасно знаешь, я терпеть не могу это имя.

– Знаю и именно поэтому тебя так и зову, ибо это верный способ привлечь твое внимание, – проговорила Ребекка без тени раскаяния в голосе. – Но раз уж я все равно прервала твое занятие, скажи мне, что ты о них думаешь?

Маргарет выпрямилась.

– О, я думаю, они очень милы, – произнесла она, глядя на письмо, лежащее перед ней, и, по-видимому, мысленно продолжая его писать. – К нам они чрезвычайно добры, любезны и… они мне кажутся очень образованными, совсем не такими, как у нас дома представляли американцев.

– Хмм. Ты не отметила главного – они красивые. Тебе не кажется, что в этой семье все красивые, особенно мужчины?

Лицо Маргарет порозовело.

– Конечно. Я с тобой согласна, хотя Арман постоянно пребывает в дурном расположении духа. Человека в таком мрачном состоянии трудно счесть привлекательным.

Ребекка откинулась на спинку кресла.

– Да, это верно. Он, конечно, грубиян, но все же грубиян симпатичный, ты должна согласиться. Жаль, конечно, что у него такой неприятный характер. А вот у Жака хороший характер, да и сам он очень красивый. Ты не находишь?

Маргарет снова зарделась. Она понимала, что Ребекка задевает ее нарочно, но по обыкновению не знала, как в таких случаях поступать. Оставалось делать то же, что и всегда, то есть притворяться, что не замечает, куда клонит Ребекка.

– Да, Ребекка, – нехотя произнесла она. – Я согласна, у кузена Жака очень приятный характер.

– А ты заметила, что Эдуард – большой любитель женщин?

Маргарет вскинула глаза и нахмурилась, полагая, что это очередная маленькая шалость Ребекки, но лицо кузины было серьезным и задумчивым.

– Ребекка, как ты можешь так говорить! Это просто ужасно. Он был с нами так добр… Дядя Эдуард – женатый мужчина, неужели ты не понимаешь? И к тому же ему, должно быть, не меньше пятидесяти!

– О, Мэг! – Забавляясь, Ребекка покачала головой. – Неужели ты до такой степени наивна! Всю свою жизнь мы провели рядом, в одном и том же месте, в одних и тех же условиях, но порой мне кажется, что ты навсегда останешься с шорами на глазах. Представляю, как бы ты была шокирована, расскажи я тебе, что все женатые мужчины, каких я знала, – а некоторые из них довольно пожилые приятели моего отца, да и твоего тоже, – пытались флиртовать со мной и при определенных обстоятельствах были готовы идти гораздо дальше…

– Ребекка! – резко оборвала ее Маргарет. Ее щеки теперь горели румянцем, она решительно взяла перо и вернулась к письму. – Иногда ты действительно бываешь несносной. Ты же прекрасно знаешь, что я не терплю такого рода разговоры, а кроме того, не верю ни одному слову из того, что ты сейчас сказала. Признайся, тебе просто стало скучно и ты захотела подразнить меня. Вот и начала выдумывать всякую чушь.

Почувствовав, что Маргарет не на шутку рассердилась, Ребекка вздохнула. Они могли беседовать о многих вещах, об очень многих, но были такие темы, обсуждать которые та просто отказывалась. Наотрез. Например, все, что касалось отношений между мужчиной и женщиной, ее страшно пугало и шокировало, причем в высшей степени смехотворным было то, что Маргарет пыталась делать вид, будто некоторых вещей просто не существует в природе, а то, что существует, не является важной составляющей жизни, хотя Ребекка, наоборот, находила это необыкновенно интересным. Гораздо лучше, если бы они могли обсуждать такое с Маргарет, но та пресекала любые ее поползновения в этом направлении.

От мыслей Ребекку оторвал стук в дверь. Маргарет отложила перо и поднялась.

– Кто это, по-твоему, может быть? – Она метнула быстрый взгляд на Ребекку, и ее щеки снова заалели. – Ребекка! Пожалуйста! Одерни юбку! Пока ты сидишь в такой позе, я не могу открыть дверь!

Пожав плечами, Ребекка одернула своей пеньюар, но остались видны ее голые ступни.

Стук повторился, но на этот раз громче.

– Ребекка, твои ноги. Закрой их чем-нибудь. Пожалуйста!

Ребекка подтянула ноги так, что они скрылись под юбкой.

– Ну что, Маргарет, дорогая? Теперь я достаточно пристойно выгляжу для тебя?

Маргарет, все еще красная, ринулась открывать дверь.

В дверях стоял дворецкий Дупта. В руках он держал огромный серебряный поднос, на котором возвышался большой расписной фарфоровый чайник, две очаровательные чашки и не менее очаровательные блюдца, а также тарелка с бисквитами и пирожными.

– О! – это единственное, что смогла сказать Маргарет.

Дупта едва заметно поклонился одной головой. Его худое темное лицо не обнаруживало никаких чувств.

– Госпожа сочла, что вам следует немного закусить перед сном. Я могу войти?

– О, конечно, пожалуйста. – Маргарет шагнула в сторону.

Дупта вошел и поставил поднос на небольшой круглый столик, стоявший в центре комнаты.

Ребекка изучала его с нескрываемым интересом. По-английски он говорил довольно сносно, без следов какого-либо акцента, а его манеры были безукоризненными. Почему же ее не покидало чувство, что он терпеть не может ни ее, ни Маргарет?

– Вам налить, молодые дамы?

– Не надо, Дупта. Спасибо, – ответила Маргарет. – В этом нет необходимости. Большое спасибо.

Индус поклонился и, пятясь задом, покинул комнату, после чего Маргарет закрыла дверь.

– Не знаю почему, – Ребекка вздохнула, встала и направилась к столу, – но этот человек меня беспокоит.

Маргарет с раздражением подняла на нее глаза.

– Сегодня вечером с тобой, кажется, творится что-то неладное. Насколько я могу видеть, это превосходный во всех отношениях слуга: тихий, спокойный, исполнительный и очень умелый. По-моему, Фелис во всем полагается на него.

– Хмм. Превосходный слуга, говоришь? Да, наверное, превосходный. Пожалуй, даже слишком. – Она налила две чашки шоколада со сливками и взяла хрустящее печенье. – Я уже сказала: не знаю почему, но при виде его меня одолевает беспокойство. В нем есть что-то необычное, могу поспорить. Ты заметила, например, как он одет?

– А что такого необычного в его одежде? – Маргарет взяла свою чашку с шоколадом. – Одет он, по-моему, даже слишком хорошо для слуги, может, ты это имеешь в виду? Но я полагаю, таково желание самого Молино.

Ребекка тяжело вздохнула:

– Маргарет, он одет как богатый брахман[8]. Ты когда-нибудь видела домашнего слугу, одетого подобным образом? Однако при этом у него отсутствуют кастовые знаки. Он кажется довольно образованным. Я не перестаю удивляться, как он оказался в этих краях, как случилось, что он работает слугой. Что же касается моих ощущений, то я почти уверена, он нас с тобой не любит. Вот так. И к тому же очень не любит.

– Но с его стороны не было ни малейшего намека. Во всяком случае, он не произнес ни единого слова, которое бы позволило тебе так думать. А кроме того, Ребекка, почему, собственно, он должен нас не любить?

– Потому что мы англичанки. Многие индусы не любят англичан – всех англичан, и ты прекрасно об этом знаешь. А почему, по-твоему, наши отцы то и дело выезжают подавлять беспорядки то там, то туг? Можешь быть уверена, не потому, что индусы очень довольны своей участью.