– Да, – задумчиво проговорил Жак. – Я полагаю, у него есть причины, но должен признаться, что не знаю какие. Своими секретами Арман ни с кем не делится, даже с ближайшими родственниками.

По возвращении их уже ждал чайный стол, накрытый в небольшой гостиной, которая располагалась в затененной части дома.

Девушек приветствовали Эдуард и Фелис; они сидели на великолепнейшем, обитом голубым шелком диване. Арман еще не появился. Ребекка вдруг поняла, что ей очень хочется, чтобы он не пришел. Несомненно, без чего было бы куда приятнее.

Принимая из рук Фелис чашку ароматного чая, Ребекка заметила, что та выглядит неважно – вся бледная, глаза покрасневшие; можно было даже подумать, что она плакала. Кроме того, хозяйка почти все время молчала.

Эдуард же, напротив, пребывал в отличнейшем настроении, чувствовалось, энергия у него бьет через край. Когда он поднялся, чтобы помочь девушкам усесться за стол, Ребекка обратила внимание, что цвет лица у него прекрасный, а глаза так просто сияют.

Ребекка заметила также, что он сжал ей руку несколько сильнее, чем допускалось этикетом, но не придала этому значения.

– Итак, молодые дамы, надеюсь, ваша прогулка была удачной? – весело спросил он. – А Жак? Достаточно ли он был внимателен?

Маргарет сильно покраснела, и у Ребекки мелькнула смутная мысль: почему, собственно, она всегда краснеет, когда речь заходит о Жаке?

– Да, дядя Эдуард, – едва слышно проговорила Маргарет, – нам очень понравились окрестности.

– И Жак ухаживал за нами как истинный джентльмен, каким он, собственно, и является, – добавила Ребекка, вспыхнув улыбкой.

– Замечательно, я так и думал. Вы знаете, я все время пытался передать ему свое восприятие прекрасного, воспитать в нем ценителя красоты. А красоту, как известно, необходимо лелеять, нежить и холить.

Он слегка поклонился, и Ребекка кивнула в ответ, давая понять, что оценила этот тонкий комплимент. Надо признать, что Эдуард так же обаятелен, как и его старший сын. В обществе привлекательных мужчин она всегда находилась в приподнятом настроении.

– Плохо только то, что с его братом мне не удалось достичь таких же успехов. – Эдуард поставил чашку и потянулся за очень вкусным на вид глазированным бисквитом.

– Но зачем же себя обвинять, отец? – шутливым тоном произнес Арман, появляясь в дверях. – Ведь у тебя под рукой не оказалось столь же хорошего материала, над которым можно было бы успешно поработать.

Маргарет начала пристально разглядывать внутренность своей чашки. Она не любила всякие сцены и ожидала сейчас что-нибудь подобное, потому что Эдуард сделал, по ее мнению, нетактичное замечание относительно младшего сына, а тот его услышал. Но, бросив беглый взгляд на Эдуарда, она увидела, что тот даже и бровью не повел.

– А, Арман. Ты наконец соблаговолил присоединиться к нам. Бери стул, мой мальчик, и перестань так зло на нас смотреть, а то наши очаровательные гостьи подумают, что ты совсем не умеешь себя вести.

Ребекка посмотрела на Армана с некоторым любопытством. Он был неотесанным, тут нет вопросов, но все равно, Эдуард разговаривал с ним слишком жестко. Тон и манера говорить были почти презрительными. Очевидно, у Эдуарда с младшим сыном конфликт. Интересно!

Она повернулась к Маргарет и обнаружила, что та сидит потупив взор. Зная, насколько сильно сестра ненавидит сцены, Ребекка решила перевести разговор на другую тему.

– Фелис, – быстро произнесла она, – вчера вечером в музыкальной гостиной я слышала, вы говорили Маргарет, что никто из вас не умеет играть на этих странных китайских инструментах. Я правильно поняла?

Ей показалось, что Фелис слегка разволновалась. Отвечая Ребекке, она повернулась на стуле, при этом ее лицо искривила легкая гримаса – вероятно, от боли.

Кроме Ребекки, это заметил только один человек, Арман. Его глаза посуровели еще больше. Он все никак не мог выбрать стул, чтобы присоединиться к чаепитию.

– Да, конечно, моя дорогая. Вчера мы вскользь задели эту тему. Действительно, так оно и есть.

– Но тогда это очень странно. Дело в том, что сегодня я проснулась посреди ночи и услышала слабые, но все же достаточно отчетливые звуки музыки. Играли на струнном инструменте. Это был незнакомый мне инструмент, да и мелодия, которая исполнялась, была необычна.

Лицо Фелис побледнело и застыло. Можно было подумать, что она испугалась.

Чувствуя некоторое смущение – ведь она только хотела сменить тему разговора, – Ребекка быстро оглядела остальных. Маргарет и Жак смотрели на нее с удивлением, а Арман оставался таким же угрюмым, как был. Нет, пожалуй, стал еще угрюмее. Единственный, кто совершенно не обратил внимания на ее слова, был, по-видимому, Эдуард. Он высмотрел на блюде еще один бисквит, потянулся и взял его.

– О, моя дорогая, должно быть, вы ошиблись, – произнесла Фелис очень тихо. – Этих инструментов никто не касался многие годы. Надо полагать, они совершенно расстроены. А кроме того, никто из живущих в этом доме в такой поздний час ночи не встает. Может быть, это вам приснилось?

Ребекка почувствовала некоторое раздражение. Она была совершенно уверена, что все это ей не приснилось. Кроме того, она не сказала главного – что в ее комнате кто-то находился. Интересно, как бы они отреагировали на это?

– Моя дорогая, надо учитывать, что наш дом довольно старый, – произнес Эдуард, кладя бисквит себе на тарелку. – Старые дома со временем имеют обыкновение опускаться и рассыхаться. А ветер? Знаете, иногда он может издавать довольно странные звуки. Но скоро вы к этому привыкнете, я уверен. А теперь… – Он сделал драматическую паузу. – У меня для всех вас есть хорошая новость. Я ждал, пока все соберутся. – Он с неодобрением посмотрел на Армана. – В следующую субботу у нас будет прием в честь очаровательных молодых дам! – Он повернулся к жене: – У нас уже давно не было настоящих праздников, не правда ли, дорогая?

Фелис быстро кивнула и проговорила с какой-то странной поспешностью:

– О да, Эдуард, это будет замечательно.

– Значит, я должен оставаться здесь еще неделю? – мрачно спросил Арман, вставая.

– Несомненно, – сухо бросил Эдуард. – Я просто требую, чтобы ты остался. Со всеми делами в Ле-Шене прекрасно может справиться твой управляющий.

Арман коротко кивнул и опустился на стул. На мгновение его глаза встретились с глазами Ребекки, и та едва не отшатнулась, такой это был напряженный взгляд. Странный человек, очень странный!

«Да что там, – вдруг подумала она, – вся семья странная. Эдуард и Фелис совсем не похожи на моих уравновешенных родителей или родителей Маргарет.

Здесь вообще происходит что-то странное и непонятное. Отношения в семье, видимо, запутанные, непростые. Это чувствуется по какому-то особому, едва сдерживаемому напряжению, как будто что-то темное спрятано глубоко внутри и стремится вырваться наружу».

Это может показаться нелепым, тем не менее Ребекка не сочла подобную ситуацию абсолютно неприятной.

Ребекка приподняла пеньюар, подставляя свои великолепные обнаженные ноги ветру, чтобы он их обвевал. Окно в гостиной, которую отвели им с Маргарет, было распахнуто настежь. Ей, прожившей большую часть жизни в Индии, были хорошо знакомы жара и высокая влажность, тем не менее Ребекка так и не смогла привыкнуть ни к тому, ни к другому.

Она уже закончила короткое письмо родителям, а Маргарет все еще сидела за письменным столом и прилежно трудилась над своим.

Музыкального часа в этот вечер не было по причине отсутствия Эдуарда – он сказал, что у него дела в Бофоре. Фелис же, сославшись на головную боль, сразу ушла к себе.

В связи с этим Ребекка и Маргарет довольно рано удалились в уютную гостиную, которая располагалась между двумя их спальнями, и Маргарет настояла, чтобы они отдали дань уважения родителям, тем более что сейчас им представилась такая возможность.

Кресло, на котором сидела Ребекка, было придвинуто к одному из окон. Она задумчиво смотрела на залитый лунным светом сад напротив дома. Очень приятно было бы прогуляться там сейчас, при лунном свете, но и здесь тоже хорошо: вот так отдыхать и лениво смотреть в окно. Ребекка всегда была неравнодушна к лунной ночи, особенно в полнолуние.