– Отчего ты решила, что я больной? – требовательно поинтересовался он.
– Да ты посмотри на себя в зеркало. Только внимательно посмотри, вспомни, каким ты был несколько дней назад, – и какой ты сейчас! Если мы переедем в Саванну, ты сможешь отдохнуть, проконсультироваться с доктором…
– А может, сейчас я именно такой, какой есть. Настоящий. – Жак криво усмехнулся, и от этой перекошенной улыбки у Ребекки похолодела кровь.
Борясь с нарастающим страхом и дурными предчувствиями, она тронула ладонью его плечо, почувствовав, как сразу же напряглись его мускулы.
– Нет, Жак, ты не прав. Настоящий ты – нежный, добрый человек, и все мы, кто тебя любит, желаем только одного: чтобы ты стал снова таким.
На его лице вновь появилась ужасная улыбка.
– Вот как? Забавно. Значит, дамы собираются в гостиной и обсуждают меня.
– Совсем не так, Жак. Если бы ты был таким, как прежде, ты бы понял. Просто нам ясно, что с тобой творится что-то неладное, и мы хотим тебе помочь.
– Ты действительно думаешь, что можешь мне помочь? – В его глазах блеснула горькая усмешка.
– Да. По крайней мере я надеюсь на это и считаю, что первым делом нужно уехать как можно дальше от этой комнаты и всего, связанного с нею. Послушай, Жак, это бесполезно отрицать: я знаю, что ты туда ходишь, и прекрасно вижу, что при этом с тобой творится.
Он с силой оперся о стол и резко встал. Увидев его глаза, Ребекка вздрогнула.
– В самом деле?
С лихорадочным блеском в глазах он сделал в направлении ее жест, который иначе как угрожающим назвать было нельзя.
– Я говорил тебе, Ребекка, чтобы ты забыла об этой комнате. Если ты упомянешь о ней снова… если ты хотя бы еще раз заговоришь об этом, помни – за последствия я не отвечаю. Ты поняла?
У нее хватило ума промолчать. Хотя на языке вертелось много всего, инстинкт подсказывал, что говорить это сейчас опасно. В первый раз она осознала, что боится Жака, боится по-настоящему.
– А теперь сделай одолжение, оставь меня одного. Я буду тебе за это весьма признателен. Мне нужно работать. – Он повернулся к ней спиной.
Не произнеся больше ни слова, Ребекка поспешила прочь. Она вышла в парк и долго ходила по аллее взад-вперед, пытаясь вытравить из себя холод, который, несмотря на жаркий день, казалось, пронимал ее до самых костей.
Через некоторое время, успокоившись, она прошла в дом и снова направилась к кабинету. Осторожно подергав дверь, Ребекка убедилась, что она заперта и оттуда не доносится ни звука. Без сомнения, Жак снова удалился в комнату Эдуарда.
Она прошла наверх, в их комнату, и сразу же бросилась к платяному шкафу. И вот уже ключ в замке. Через несколько секунд она сидела у окна с дневником Жана Молино в руках. Не имея представления, сколько в ее распоряжении времени, она открыла последние страницы.
«Пятница, 25сентября 1772 года, «Дом мечты».
На днях познакомился с новыми соседями, Ричардом и Элизабет Хантун, которые недавно обосновались в новом особняке. Это на плантации, которую мадам Хантун – она француженка – назвала Ле-Шен, поскольку в ее владениях много красивых дубов.
Дом у них довольно хороший, но, разумеется, с «Домом мечты» соперничать никак не может. Элизабет Хантун – красавица, перед которой бледнеет даже моя восхитительная Миньон. Ричард Хантун – типичный англичанин: флегматичный, набычившийся, в общем, лишенный всякого обаяния. Замечательное совпадение: их девочка, пятилетняя Элиса, всего на два месяца младше моего сына Эдуарда.
Я уже разрабатываю план, как привлечь их в наше маленькое общество. С тех пор как супруги Амсвей покинули Каролину, наша компания уменьшилась. Теперь до священной цифры двенадцать нам не хватает двоих. Супруги Хантун и есть эти желанные двое, причем Элизабет, несомненно, станет украшением нашей компании. Ее муж – парень довольно похотливый (в таких вещах я не ошибаюсь), поэтому его заполучить будет несложно. У нас он сможет сполна удовлетворить свои низменные аппетиты. Что же касается Элизабет, то, я думаю, ей, как послушной жене, придется подчиниться желаниям супруга. А может, она и сама проявит любопытство и наши маленькие игры не покажутся ей такими уж отвратительными. Возможно, она даже научится получать от них удовольствие. В общем, открывается перспектива восхитительная!»
Ребекка оторвала взгляд от дневника. Вот, значит, как начинались отношения между Хантунами и Молино! Она полистала дневник, там было еще несколько записей, но фамилия Хантун больше нигде не упоминалась, так же как и тайные обряды.
Ребекка закрыла дневник и отложила в сторону. Тут же ей пришла в голову мысль, что должны быть еще дневники. Жан Молино вряд ли остановился на этом. Она тщательно перерыла весь сундучок Жака, постаравшись все уложить на свое место. Никаких книг больше не было.
Наверное, Жак читает их в «потайном кабинете». В течение нескольких мгновений она обсуждала сама с собой возможность отправиться за книгами, но затем, почувствовав к себе отвращение, остановилась. «Откуда у меня такое маниакальное стремление узнать как можно больше? – подумала она. – Я и так знаю все, что нужно. Сейчас не дневники следует читать, а принимать какое-то решение. Что делать?»
Разговор с Жаком не оставлял сомнений в том, что добровольно «Дом мечты» он не покинет. По-видимому, в нем пробудилось наследственное сумасшествие, которое передавалось в семье Молино от деда к отцу и от отца к сыну. Толчком к этому, видимо, послужило посещение проклятой комнаты и знакомство с действительной жизнью деда и отца. Теперь прошлое, витающее в этой комнате, цепко схватило Жака за горло и не отпускает. Ребекка понимала, что разжать этот захват ей одной не под силу.
Что же остается? Возможность возвращения к родителям в Индию она уже отвергла. Что еще?
О, если бы только здесь был Арман! Пусть бы он скорее возвратился! Маргарет больше ни разу не упоминала о нем, но те ее слова темным облаком висели в сознании Ребекки. И все же, если Арман погиб, неужели его семье ничего бы не сообщили? Вывод один: надо ждать. Ждать и одновременно что-то предпринимать. Но что?
Взяв дневник, она встала, чтобы положить обратно в сундучок, и… застыла на месте. В груди перехватило дыхание. Потайная панель позади камина медленно двинулась в сторону.
Ребекка стиснула переплет так сильно, что заболели пальцы. Ее всю наполнил суеверный страх, как сосуд наполняет ледяная вода. Ей казалось, вот-вот из темноты покажется фигура Эдуарда: он сейчас выйдет в своих погребальных одеждах, бледный и злобно улыбающийся.
Но вместо отца появился сын, почти такой же страшный, каким в своем воображении Ребекка нарисовала Эдуарда.
Он не отрывал взгляда от дневника, прижатого к ее груди. Ребекка догадалась, что он наблюдал за ней в глазок. Интересно, как долго?
Жак медленно направился к ней, а она начала пятиться, пока не уперлась спиной в стену. Ребекка тихо вскрикнула, когда он протянул руку и выхватил дневник.
– Ты, я вижу, все никак не угомонишься? – произнес он свирепым голосом. – Я говорил тебе несколько раз: забудь эту комнату, забудь, что ты увидела и узнала. Забудь! Но тебе все мало. Ты даже осмелилась рыться в моих личных вещах! – Он потряс книгой перед ее лицом. – Это написано не для твоих глаз. Это для моего отца и для меня, полноправного наследника Жана Молино. Как ты осмелилась раскрыть этот дневник?! Как ты осмелилась его читать?!
Теперь он уже кричал. Ребекка вжалась в стену от страха.
– Я только хотела знать… понять!
Неожиданно он ударил ее по лицу. Не в полную силу, но все же ощутимо. Голова Ребекки дернулась от удара, и все тело, не только щеку, пронзила острая, жгучая боль.
– Ну, теперь поняла?! А впрочем, возможно ли, чтобы ты что-нибудь поняла? – зло прошептал он. – Ты всего лишь женщина, и к тому же не из рода Молино. Как ты можешь понять силу и мощь, какой обладали мои дед и отец? Ее темное сияние? Тебе бы, конечно, хотелось, чтобы у меня не было этой силы, не правда ли? Тебе бы хотелось держать меня на привязи! Ты все еще не можешь успокоиться, не можешь перестать возмущаться тем, что я не в состоянии совершить с тобой акт плотского соединения. По-твоему, я неполноценный человек, и ты презираешь меня за это. Не хочется тебе, чтобы я обладал полной мощью, какую знали дед и отец. Но я раскусил тебя, женщина, и ты мне уже не помешаешь. Клянусь моим темным богом, не помешаешь!
