За стеной кто-то засмеялся. Потом до нее донеслось жужжание голосов, звуки легкой перепалки, когда менее расторопные оруженосцы пытались отвоевать себе местечко получше на тюфяках у двери. Тамир слышала шарканье ног, скрип веревок на кроватях, постепенно затихающие голоса…

Она выждала еще немного и осторожно подошла к окну. Над лугом и рекой висела яркая луна. Тамир подперла голову руками и задумалась о тех временах, когда играла здесь с Ки, и как они лепили снежных солдат, и ловили рыбу, и плавали в реке или просто валялись на траве, разглядывая облака.

Удостоверившись, что голоса в соседней комнате замолкли, она взяла фонарь и тихо выбралась из спальни. Из комнаты, где устроился Фарин, тоже не доносилось ни звука, и из щели под дверью не пробивался свет.

Наверху, в нише рядом с комнатой Аркониэля, горела одна-единственная лампа. Тамир прокралась мимо на цыпочках, не сводя взгляда с той двери, что вела в башню. И только когда ее рука уже коснулась медной ручки, Тамир вспомнила, что комната заперта со дня смерти ее матери, а ключ давно выброшен. В последний раз дверь ей открывал Брат.

— Брат, — шепотом позвала она. — Пожалуйста, открой!

Она прижалась ухом к двери, надеясь услышать какой-нибудь звук. Дерево было холодным, слишком холодным для летней ночи.

Внезапно в памяти всплыл еще один день. Когда-то она уже стояла на этом самом месте, представляя по другую сторону двери гневный, окровавленный призрак своей матери, окруженный вздымающимися волнами крови. Тамир посмотрела вниз, но из-под двери ничего не текло, лишь выбежал большой серый паук. Она отдернула ногу, когда он промчался по ее пальцам.

— Тамир?

Она едва не выронила фонарь, резко оборачиваясь. Аркониэль вовремя подхватил ее и аккуратно поставил в нишу у двери.

— Потроха Билайри! Ты меня до смерти напугал! — выдохнула Тамир.

— Прости. Я знал, что ты придешь, и подумал, тебе понадобится помощь, чтобы отпереть замок. А еще тебе пригодится это.

Он протянул к Тамир левую руку, разжал пальцы — и на его ладони вспыхнул маленький гладкий камешек.

Тамир взяла огненный камень. На ощупь он оказался холодным, как лунный свет.

— Думаю, с этим я хотя бы не подожгу башню.

— Я могу пойти с тобой.

— Нет. Жрица сказала, это только моя ноша. Останься здесь. Я позову, если понадобишься.

Аркониэль прижал ладонь к двери рядом с замком, и Тамир услышала щелканье проржавленного металла. Она подняла защелку и толкнула дверь — створки распахнулись, скрипнув петлями. Изнутри хлынул холодный воздух, пахнуло пылью и мышами и еще лесом, стоявшим по другую сторону реки.

Тамир шагнула на маленькую площадку между дверью и ступенями, уходящими наверх, и Аркониэль осторожно прикрыл за ней дверь, оставив небольшую щель.

Высоко держа огненный камень и свободной рукой касаясь стены, Тамир медленно поднималась в башню. Шершавые лишайники, которыми обросла стена, и следы птичьего помета на ступенях навеяли новые воспоминания. Тамир снова ощутила себя ребенком, впервые поднимавшимся по этой лестнице вслед за матерью.

«Я сейчас, как все эти ласточки, поднимаюсь в гнездо под крышей замка…»

Дверь наверху оказалась распахнутой настежь, за ней зияла черная пустота. Тамир услышала шум ветра и быстрый топот мышиных лап. Последние ступени дались нелегко, но она не собиралась сдаваться.

В проеме она задержалась и стояла какое-то время, цепляясь за дверной косяк, пристально всматриваясь в темноту.

— Мама, ты здесь? Я вернулась домой.

С той минуты, как они повернули к старому замку, Ки догадывался о намерениях Тамир. За ужином он замечал, как часто ее взгляд обращался в сторону лестницы. Когда же она отвергла его предложение остаться на ночь с ней, он уже точно знал, что Тамир собирается в одиночку подняться в башню.

Лежа рядом с Лисичкой, он напряженно, до звона в ушах, прислушивался к каждому шороху и услышал, как тихо открылась дверь ее комнаты и как босые ноги осторожно прокрались мимо его двери.

«Она бы позвала, если бы хотела взять меня с собой». Даже с ним Тамир никогда не говорила о призраках, населявших этот дом. Поэтому Ки с трудом заставил себя не броситься следом за ней и попытался заснуть, но душа его не могла успокоиться.

В кровать он лег не раздеваясь, в рубашке и штанах. Поэтому он без труда выскользнул из постели и осторожно обошел оруженосцев, спавших на тюфяках у двери. Он думал, что все давно спят, но, оглянувшись на пороге, увидел, как Лисичка наблюдает за ним.

Ки прижал палец к губам и бесшумно закрыл за собой дверь, гадая, что подумает его друг. Впрочем, не все ли равно, что он подумает.

Тамир нигде не было. Ки поднялся наверх, остановился, вглядываясь в коридор, и заметил, как в дверь башни вошел Аркониэль.

Озадаченный, он остановился. Значит, Тамир ни слова не сказала ему, но попросила о помощи волшебника? Ки постарался отогнать боль, сжавшую сердце, и осторожно пошел по коридору. Дверь оставалась приоткрытой, и он толчком распахнул ее.

Аркониэль сидел на нижней ступени, вертя в руках волшебную палочку. Рядом на лестнице лежал огненный камень.

Увидев Ки, Аркониэль вздрогнул, потом покачал головой.

— Мне следовало догадаться, что ты сюда явишься, — прошептал он. — Она непременно хотела пойти наверх одна, но мне это не нравится. Побудь со мной. Она позовет, если я понадоблюсь.

Ки сел рядом на каменную ступеньку.

— А что, ее мать правда там?

— Да. Но вот решит ли она показаться…

Аркониэль умолк на полуслове, и оба они разом подняли головы и посмотрели наверх, услышав слабый голос Тамир. Ки мгновенно покрылся мурашками, поняв, что это означает. Тамир говорила с мертвой.

— Мама?

Никто не ответил.

Комната ничуть не изменилась за прошедшие годы. Сломанная мебель, лоскуты сгнившей ткани, погрызенные мышами клочки шерстяной набивки лежали так, словно Брат расшвырял их только что. На столе у восточного окна, прислонившись друг к другу, словно пьяные, сидели в ряд последние из сшитых матерью кукол без ртов. Именно среди них Аркониэль нашел ее куклу; место в ряду, где она сидела, оставалось пустым.

Тамир подошла к столу и взяла одну из кукол. Фигурка покрылась плесенью и поблекла, но маленькие, аккуратные стежки на ее теле, сделанные руками Ариани, были хорошо видны. Тамир поднесла игрушку к свету и вгляделась в пустое лицо. Эту куклу мыши отчего-то не тронули, и ее тело оставалось ровным и гладким. Тамир удивилась, как сильно ей вдруг захотелось унести куклу с собой. Она почему-то очень скучала по той уродливой кукле, которую ей приходилось прятать так много лет, хотя тогда это казалось тяжким бременем. Но ведь тряпичный человечек связывал ее с матерью и с прошлым… Поддавшись внезапному порыву, Тамир прижала куклу к груди. Как бы ей хотелось, чтобы мама сделала хоть одну куклу только для нее! Слезы выступили на глазах, и Тамир не стала их сдерживать, оплакивая свои детские годы, лишенные материнской ласки.

Тихий вздох заставил ее вздрогнуть и похолодеть. Она обернулась и осмотрела комнату, сжимая в руках куклу и огненный камень.

Вздох повторился, на этот раз громче. Тамир нырнула в тень у западного окна — того самого, из которого выпрыгнула ее мать в тот зимний день. Того, из которого она пыталась вытолкнуть Тамир.

«Сегодня Брата нет, и никто меня не спасет».

— Мама? — снова шепнула Тамир.

Она услышала шорох юбок, потом еще один вздох, полный боли. А затем едва слышно в воздухе прошелестело:

— Мое дитя…

От надежды, охватившей Тамир, у нее сжалось горло. Она сделала шаг вперед:

— Да, это я!

— Где мое дитя? Где? Где?

Слабый огонек надежды тут же угас, как это бывало и прежде.

— Мама?

— Где мой сын?

Все повторялось, как в худшие дни Ариани. Она даже не замечала присутствия Тамир, страстно желая вернуть потерянного ребенка.