Она бегло клюнула Милли в щеку, не переставая пронзительно тараторить:

— Дорогая, ничего подобного я никогда еще не слышала! Это же невероятно! Как дела, Томас… как дела, Эммелин? А где Филип? Ему давным-давно следовало быть здесь! Как поживаете, мистер Кодрингтон? Почему же Филипа до сих пор нет? Это же невероятно — впрочем, вся эта история невероятна! Но лично я не понимаю, в чем тут можно сомневаться. Энн либо мертва, либо жива. И не о чем тут спорить!

— Конечно, мисс Джоселин. Не хотите ли присесть? Филип сейчас придет. Перри, прошу вас, садитесь вместе с женой сюда, а мисс Джоселин займет место рядом с вами. Прежде чем мы приступим к делу, я должен кое-что объяснить. Мы собрались здесь, чтобы установить личность особы, называющей себя Энн Джоселин. Она явилась сюда во вторник вечером в вечернем платье Энн, ее шубке, жемчужном ожерелье, с ее обручальным кольцом и кольцом, подаренным в честь помолвки, с сумочкой Энн, ее паспортом и удостоверением личности. Ее немедленно признали миссис Армитидж, Линдолл и кухарка миссис Рамидж — последняя работает в доме дольше всех прочих слуг. Филип в это время находился в городе. Вернувшись на следующий день, он наотрез отказался признать гостью своей женой. Он утверждал и продолжает утверждать, что эта особа — Энни Джойс.

— Энни Джойс, которая жила у Терезы? — почти взвизгнула Инес Джоселин.

— Да.

Эммелин Джоселин твердо заявила:

— Уверена, нам не составит труда установить истину. Все мы знали Энн и, полагаю, узнаем сейчас. Но вся эта история выглядит в высшей степени странно.

Мистер Кодрингтон с облегчением обернулся к ней.

— Да, конечно, но лучше не будем сейчас об этом… А вот и Филип!

Филип Джоселин мгновение помедлил на пороге и протянул руку к ряду выключателей возле дверного косяка. В комнате вспыхнули все светильники — по одному над каждым из двух больших приставных столиков, по одному по обе стороны от дымохода, один над сервировочным столом и один над дверью. Комната по-прежнему выглядела уныло, но в ней стало светлее. Электрический свет безжалостно озарил каждый предмет, каждого человека, выражение каждого лица. Три огромных окна, затуманенных снаружи, потеряли всякую значимость: угасающий свет за ними не мог соперничать с электрическим, потому стушевался, стал почти незаметным.

Филип подошел к столу и обменялся рукопожатиями с дядей и тетей, Инес и Лиллой. Похлопав Перри по плечу, он опустился на стул между Перри и мистером Кодрингтоном, который сразу подал знак секретарю. Мистер Элвери покинул комнату.

Милли Армитидж думала: «Это похоже на похороны, только еще хуже. Лин упрямится, а я не знаю, как еще она могла бы повести себя. Она заодно с Энн, она с нетерпением ждет, когда их обеих пригласят войти, тем самым причиняя Филипу боль. Лин встала на сторону Энн… нет, не так. Лин любит Энн и не предаст ее, пока не убедится наверняка, что эта Энн — самозванка».

Мистер Элвери вернулся, занял свое место у торца стола, придвинул поближе блокнот и склонился над ним с карандашом в руке. Дверь он оставил открытой, и почти сразу в комнату вошли Линдолл и Энн.

Лин прикрыла дверь, а Энн направилась прямиком к столу. На ней было то же платье, что и на знаменитом портрете, и жемчужное ожерелье. Энн удачно и не слишком ярко подкрасилась, нанеся на ресницы тушь, но обойдясь без теней, не пожалела крема и пудры, но поскупилась на румяна, чуть тронула губы коралловой помадой и покрыла ногти лаком того же оттенка. Без колебаний она обошла мистера Элвери справа и двинулась к Томасу Джоселину и его жене.

— Дядя Томас! Тетя Эммелин!

Супруги застыли, точно пораженные ударом молнии, но Энн, не давая им времени опомниться, прошла мимо и уселась слева от мистера Кодрингтона. Окинув собравшихся взглядом, она кивнула.

— А, Перри, — рада тебя видеть! Сколько лет, сколько зим! С Лиллой я еще не знакома, но буду рада познакомиться. Как поживаете, кузина Инес?

Филип откинулся на спинку стула. Если это было первое испытание, то она выдержала его с честью. Впрочем, такое оказалось бы под силу и Энни Джойс. Тереза помнила всю историю семьи и хранила фотографии всех родственников. Разумеется, знать о существовании Лиллы она не могла, но в этом случае на помощь Энни пришла Лин. Филип метнул в нее укоризненный взгляд. Лин сидела рядом с Милли Армитидж, одетая в темно-зеленое платье с отложным муслиновым воротничком. Этот наряд подчеркивал ее бледность, гладкая кожа казалась совершенно бескровной, молочно-белой. Под ресницами темнели затуманенные глаза. На Филипа она не смотрела. И ему не следовало бы смотреть на нее. Нахмурившись, он с трудом отвел взгляд. «Он сердится на меня, он злится, — думала Линдолл. — Тем лучше! Что же теперь будет с нами? Но я просто не могла бросить ее в беде».

Мистер Кодрингтон оглядел собравшихся и спросил:

— Есть ли у кого-нибудь вопросы?.. Да, миссис Джоселин?

Эммелин выпрямилась.

— Вы только что узнали моего мужа. Не могли бы вы рассказать о его происхождении?

Томас Джоселин сидел не поднимая головы и смотрел в стол. Происходящее вызывало у него острое недовольство. Лучше бы они с Эммелин отказались приехать или, по крайней мере, сидели тихо и слушали, что скажут другие. Но за без малого двадцать лет супружеской жизни он убедился, что об этом не стоит и мечтать. Однако втайне он продолжал надеяться, что характер его жены изменится к лучшему.

Выслушав вопрос, Энн улыбнулась.

— С удовольствием! У отца Филипа было два брата, младший из них — дядя Томас. Средним был отец Перри, которого также звали Перегрин.

Эммелин продолжала:

— А что вы скажете о наших детях?

— У вас четыре мальчика. Кажется, старшему сейчас лет шестнадцать. Его зовут Том, а остальных — Эмброуз, Роджер и Джеймс.

Эммелин поправила:

— Мы зовем младшего Джимом, — и Энн рассмеялась.

— Знаете, так у нас ничего не выйдет. Если кто-нибудь из вас попросит рассказать о кузине Инес, я отвечу, что она — сестра моей кузины Терезы, а их отец приходился двоюродным братом моему деду. Но это ровным счетом ничего не значит: Филип считает, что на самом деле я — Энни Джойс, а Энни знала всех наших родственников так же хорошо, как я.

Все взгляды устремились на нее. Филип не сводил с нее глаз. Она казалась воплощением искренности, ее щеки слегка разрумянились, губы растягивались в улыбке, на темный полированный стол она небрежно — или, наоборот, продуманно? — положила левую руку, украшенную кольцом с крупным сапфиром и платиновым обручальным кольцом. На эти кольца то и дело поглядывали все присутствующие женщины. Инес подхватила:

— Совершенно верно! Это ничего не значит. Мы просто зря теряем время, — и она удостоила Эммелин злобным взглядом. — Поставим вопрос иначе: почему Филип считает, что это не Энн? Почему называет ее Энни Джойс? Вот с чего нам следует начать.

Было бы невозможно высказать столь здравую мысль более раздраженным тоном. В голосе и взглядах, которые Инес бросала на Эммелин, Линдолл и Филипа, сквозила неприкрытая враждебность.

Мистер Кодрингтон обреченно вздохнул и заметил:

— На эти вопросы мог бы ответить сам Филип.

Филип смотрел прямо перед собой, поверх головы Энн, на элегантный портрет Филипа Джоселина, служившего пажом при дворе Вильгельма и Марии. Восьмилетний мальчик на портрете был облачен в тугие белые рейтузы и лимонный камзол, его белокурые волосы небрежно спадали на лоб. В двадцать восемь лет он погиб на дуэли, защищая честь изменницы-жены. Ее портрет висел наверху, в самом дальнем углу — масса темных локонов, розовых оборок и безвкусных украшений.

Филип повторил ту же историю, которую несколько дней назад поведал в большой гостиной: оккупация Франции, Дюнкерк, отчаянные попытки вывезти Энн, ее гибель в тот момент, когда спасение было уже совсем рядом. Его голос звучал неестественно ровно и бесстрастно. Лицо покрывала бледность.

К тому времени как он договорил, у Эммелин уже был готов вопрос:

— Приплыв во Францию за Энн, ты увидел ее вместе с Энни Джойс. Насколько мне известно, больше никто из присутствующих не видел Энни с тех пор, как ей исполнилось пятнадцать лет — за исключением, может быть, Инес?